Скиф-Эллин (СИ) - Чернобровкин Александр Васильевич - Страница 11

Дозорные остановились, прислушиваются. Один из них машет рукой из стороны в сторону над головой, давая понять, что мы у цели, что надо рассредоточиться, охватить стоянку одриссов с боков. Она на лесной поляне. Это несколько шалашей, сделанных наспех, и загородка из жердей, в которой ночью держат скот. Сейчас овцы и коровы паслись где-то, наверное, выше по склону. У костров суетятся женщины, готовят ужин. Между шалашами бегает детвора. И те, и другие не догадываются, что с сегодняшнего дня их жизнь изменится коренным образом. Как ни странно, но для кого-то к лучшему. Скилур вот рад, что попал в плен и оказался в Македонии, а потом стал моим рабом. Теперь его жизнь полна приключений, а не тоскливой пастьбы баранов в степи.

Кого-то из наших замечает молодая женщина, истошно вопит. Все, кто был на поляне, сперва замирают, соображая, что случилось, а затем бегут в разные стороны: матери — к маленьким детям, кто-то — сразу вверх по склону, кто-то — к ближним кустам…

Я пришпориваю коня, вылетаю на поляну, преграждая путь женщине с двумя детьми на руках. На ее лице испуг сменяется обреченностью. Женщина опускается на землю, прижимая детей к себе. Я объезжаю ее, догоняю девушку лет тринадцати, которая бежит, приподняв подол холщовой рубахи, перевязанной под небольшими сиськами вылинявшей, красной лентой, хватаю за длинную толстую темно-русую косу. Девушка вертится ужом, пытаясь вырваться, царапает мою руку. В симпатичной мордашке ее больше злости, чем испуга. Расширенные голубые глаза смотрят сквозь меня, будто видят где-то там, за мной, цель, которую надо обязательно достичь. Я наматываю косу на руку, уменьшая девушке маневренность, и малехо приподнимаю ее, чтобы стояла на мысочках. Девушка сразу замирает.

— Свяжи руки и следи за ней, — приказываю я Скилуру.

Бессы с разных сторон пригоняют на поляну разбежавшихся одриссов. Их помещают в загородку. Два всадника следят за пленниками, а остальные выгребают имущество из шалашей. Съестное будет отдано на общак, а остальное поделено между всеми, кроме меня, потому что старыми тряпками, щербатой посудой и прочей дешевой ерундой не интересуюсь. Могу взять только ценную вещь или нужную в хозяйстве, как сейчас я показываю Скилуру на бронзовый котел литров на десять, украшенный у верхнего края барельефом с двенадцатью подвигами Геракла. В котле варилась баранина. Скилур подождал, когда она будет готова, после чего угостил меня и других воинов, кто хотел, а котел отдал пленнице, чтобы почистила, после чего закрепил на крупе своего коня.

Солнце уже клонилось к горизонту, поэтому я поторопил бессов, которые собирались поискать скот. До темноты желательно вернуться в лагерь и продать добычу, иначе за ночь они может стать меньше по самым разным причинам. Воровство в македонской армии наказывается строго, но стянуть у соседнего отряда часть не поделенной добычи — это святое.

На подъезде к лагерю мы встречаем командира конных наемников Эригия со свитой из старых служак. В общении с македонцами он позиционирует себя истинным македонцем, а в общении с греками — истинным эллином, потому что отец у него македонец, а мать — гречанка с Эвбеи. Для македонца он хорошо образован — умеет писать-читать, считать до тысячи и цитирует отрывки из «Илиады», «Одиссеи» и нескольких пьес современных греческих драматургов. На нем мягкий доспех из многослойной льняной ткани, а вместо шлема кожаная шапка с широкими, обвисшими полями.

— Я смотрю, ты с добычей, Скиф! — приветливо улыбаясь, произносит Эригий.

Прозвище Скиф я получил несколько дней назад, когда во время стоянки в широкой долине командир конных наемников решил проверить, чего стоят его лучники. Как догадываюсь, они постоянно охотились, но не делились ни с кем, в том числе и с ним. Эригий приказал установить девять мишеней — плотные пучки соломы на шестах — и каждый лучник должен был, не сходя с коня, поразить свою тремя стрелами с дистанции сто шагов (семьдесят метров). Для некоторых задача оказалась нерешаемой. Я как раз проезжал мимо, направляясь на охоту. Из бахвальства подождал, когда начнется пересменка испытуемых, разогнал коня до галопа и на скаку поразил три мишени. К тому времени конь уже был натренирован слушаться шпор, поэтому я зацепил повод за переднюю луку, и обе руки были свободны. Если бы не было седла, у меня так лихо не получилось бы. Скифы тоже стреляют на скаку, но при этом держат повод в зубах, из-за чего передние у них и выпирают вперед, а я так не умел, да и зубы жалко. Ехавший за мной следом Скилур выдернул мои стрелы с таким видом, словно видел такое сотни раз, хотя сам на скаку попадает в мишень одной из десятка.

Эригий тогда подозвал меня, спросил, кто, откуда и где служу? Я рассказал байку про Гиперборею, расположенную севернее скифов, у которых якобы научился стрелять на скаку. С тех пор меня звали Скифом. Это прозвище почетное, потому что кочевников считают отважными воинами еще со времен скифа Ахиллеса. Иногда в шутку величают меня Скифом-Эллином, потому что я образованнее большинства греков, если ни всех вместе взятых. У них сейчас в ходу утверждение, что, если варвар ведет себя, как эллин, то он эллин, а если эллин ведет себя, как варвар, то он варвар. Вот и я типа варвар-эллин.

— Да, поживились немного, — согласился я со словами Эригия.

— Десятину отдай мне, — потребовал он.

Как принято в македонской армии, вся добыча принадлежит царю, который потом делит ее по своему усмотрению, но на практике этот принцип соблюдался только при захвате большой добычи, города или лагеря побежденной армии. Мелочевка, а наша добыча считалась именно таковой, царя не интересовала. По негласной договоренности мы должны были отдать десятую часть командиру своего отряда, а остальное могли поделить по своему усмотрению.

— А как же Тиманорид? — спросил я, потому что отдавать две десятины не имел желания.

— Скажешь, что ты теперь под моим прямым руководством, но, пока не наберешь свой отряд, побудешь при его, — принял мудрое решение Эригий.

Мы захватили восемьдесят шесть человек, поэтому я приказал бессам отдать командиру конных наемников девять молодых женщин — самую ценную часть добычи. Мои подчиненные не удивились и не возроптали, хотя сперва подумали, что придется отдать еще и Тиманориду. Почитание командиров у них в крови. Когда я рассказал бессам, что мы теперь отдельная боевая единица со мной во главе, возрадовались и объявили, что теперь и мне будет полагаться десятина, а не две доли, как было раньше.

Стесимброт, как обычно, был рад нам. Раньше он не занимался рабами, но теперь вошел во вкус, зарабатывая на перепродаже. Нам некогда с ними возиться, сбываем оптом за треть цены, а хитрый грек перепродает их работорговцам, срубывая свои десять-двадцать процентов. Молодых женщин отдаем ему за мину, остальных рабов — дешевле. Маленькие дети идут по двадцать-тридцать драхм за голову. Это еще хорошая цена, потому что добычи мало. Мне говорили, что после скифского похода воины продавали рабов по пять-десять драхм. Стесимброт отдает нам сорок семь мин серебром за позавчерашнюю добычу. Послезавтра получим за сегодняшнюю. Часть платы берем у него вином, сыром и мукой.

По возвращению в лагерь я делю серебряные драхмы между бессами. Никто из них считать не умеет, верят мне на слово. Я не крысятничаю. Мне надо намного больше, хотя постепенно сумка с монетами, приатаченная к седлу, становится все полнее и тяжелее. Затем мы ужинаем, усевшись кривым эллипсом, на одном краю которого я, а на другом — Битюс. Доедаем захваченную в лагере одриссов, вареную баранину вместе с полученным от Стесимброта сыром и вином и лепешками, испеченными оставленным в лагере дежурным.

В стороне от нас едят Скилур и Антаис — та самая одрисская девушка, которую поймал сегодня. Решил оставить ее себе. Есть в ней чертовщинка, которая обещает хорошие ночи и плохие дни. Или сработал от обратного юношеский инстинкт, когда дергал понравившихся девочек за косы: потаскал эту — и сразу понравилась. Зову на русский манер Аней. Пока не отзывается, не привыкла. Она уже отревелась, расставшись с родственниками. Рано или поздно это и так должно было произойти. Отдали бы замуж в другую деревню, и виделась бы со своими пару раз в году по большим праздникам. Сейчас Аня трескает мясо с завидным аппетитом. Может, чтобы заглушить страх, хотя не думаю, что ее пугает то, что предстоит ночью. Скорее, волнуется, если ни задумала что-нибудь серьезное типа перерезать мне ночью глотку. На этот случай всё оружие и другие режущие предметы будут от нее подальше.