Перегрин (СИ) - Чернобровкин Александр Васильевич - Страница 12

Мать Гая Публия Минуция по имени Цецилия была бандершей — содержательницей борделя. Выглядела она настоящей развалиной, даже несмотря на толстый слой косметики на лице, поэтому забросила любимую профессию и поднялась по социальной лестнице. Она в парике из обесцвеченных волос сидела на трехногой табуретке у входа в свое заведение, которое располагалось на первом этаже пятиэтажной инсулы. По другую сторону от входной двери стоял каменный член высотой с метр, выкрашенный в красный цвет. Волосы Цецилии были перехвачены черной повязкой, как у уважаемой матроны-вдовы. Поверх желтой туники повязан зеленый передник. На ногах сандалии. Сына опознала не сразу.

— Заходите, господа легионеры! — сперва пригласила она. — Самые красивые и опытные девочки ждут вас!

— Здравствуй, мам! — поприветствовал ее Гай Публий Минуций.

Цецилия долго разглядывала сына, будто сомнительную монету, которую ей пытается втюхать плутоватый клиент, после чего произнесла удивленно:

— Тебя еще не убили, паршивец?!

— Как видишь, нет! — весело ответил он. — Твои уроки выживания пригодились!

— Денег не дам, не надейся! — сразу предупредила она.

— Не беспокойся, у меня есть деньги, — произнес Гай. — Нам с другом надо пожить несколько дней, пока решим свои дела.

— Хорошо, занимайте дальнюю комнату, — разрешали Цецилия. — Мерзавка, которая работала в ней, сбежала с варваром. Как только найду ей замену, сразу выгоню вас.

— И на том спасибо! — беззаботно ответил сын и, жестом пригласив меня следовать за ним, зашел в бордель.

В полутемной прихожей на длинной лавке сидели три невзрачные девицы лет пятнадцати-шестнадцати в туниках из тонкой, полупрозрачной, белой, льняной ткани, ниже сисек перехваченных красной лентой, завязанной на спине на бант. Все три в светло-русых париках и босые. Проституткам запрещено носить обувь. Полумрак скрывал их недостатки. Судя по простецким лицам, сбежали из деревни в город за красивой жизнью. Наверное, надеются подзаработать на покупку своей земли и вернуться. Здесь они в хороший день получают больше, чем в деревне за месяц. Только вот проституция — путь в одну сторону, редко кому удается выгрести против течения. Они слышали разговор сына с матерью, поняли, что мы не клиенты, поэтому продолжили болтать, не обращая на нас внимание. Обсуждали цены на зерно, которые полезли вверх из-за засухи на Аппенинском полуострове. Можно вывезти девушку из деревни, но нельзя вывезти деревню из девушки. Напротив их лавки были четыре входа в комнаты, завешенные прямоугольными отрезами темной плотной материи. Слева от проституток был вход в еще одно помещение с закрытой деревянной дверью, наверное, рабочий кабинет и спальня бандерши.

— А ну, встали, крошки! — шутливо гаркнул на них Гай Публий Минуций.

Девушки быстро поднялись, пряча за искусственными улыбками оторопь: всё-таки сын хозяйки, мало ли что?!

— Посмотрим, чем вы богаты, — произнес он и, по очереди оттянув у девушек ворот туники, заглянул и оценил сиськи. — Ты мне нравишься! — сказал он средней, шлепнув ее по заднице, после чего обратился ко мне: — Какую из оставшихся возьмешь? Я заплачу.

Я показал на крайнюю слева, которая, услышав про оплату, заулыбалась искренне.

— Сейчас мы положим вещи и вернемся, — сказал мой друг.

В этот момент в прихожую ввалилась Цецилия и заорала с порога:

— Ты чего тут раскомандовался?! Они на работе!

— Я их нанимаю, — сообщил сын и протянул ей сестерций: — Возьми и заткнись!

— Так бы сразу и сказал, — подобревшим тоном произнесла мать, спрятала серебряную монету в кожаный кошель, висевший под передником, и ушла на улицу ловить клиентов.

В дальней комнате — узкой прямоугольной коморке метра два с половиной на два, в которую свет попадал из полутемной прихожей — помешалась лишь кровать и табуретка с перевернутыми вверх дном тазиком и кувшином для подмывания.

— Не патрицианские вилла, конечно, но все равно лучше нашей камеры у Антидия, — сделал вывод Гай, швырнув свои вещи на кровать.

С ним трудно было не согласиться. Я положил свою ношу рядом с его, после чего мы пошли расслабляться.

Комната, в которой меня принимали, ничем не отличалась от соседней, разве что на выступе стены горел глиняный светильник, заправленный оливковым маслом. Проститутка встала на кровати в коленно-локтевую позу, рассчитанную не изголодавшегося солдата: подходи и властвуй! Подтянув к банту подол туники, оголила выпуклые ягодицы и промежность, выбритую и выкрашенную в красный цвет. В этой позе девушка была так похожа на краснозадую мартышку, что я с трудом сдержал смех. Почувствовав, что у меня пропало желание, обернулась и посмотрела испуганно. Наверное, боялась, что останется без заработка, а то и по морде схлопочет от клиента, а потом и от бандерши.

— Разденься и ляг на спину, — предложил я. — Или у вас так не принято?

— Как скажешь, но вообще-то не разрешено раздеваться, — покорно согласилась она, снимая парик, а потом развязав бант и стянув через голову тунику.

Кем не разрешено, законом или хозяйкой, она не уточнила. Волосы у девушки были, скорее всего, темно-каштановыми, но при тусклом свете казались черными. Тело с узкими плечами и выпирающими ключицами, ребрами и тазовыми костями. Складывалось впечатление, что какие-никакие запасы жира у нее были только в ягодицах.

— Как тебя зовут? — спросил я, раздевшись и ложась рядом с ней.

— Полла, — тихо ответила проститутка.

Под вскрики и стоны, которые издавал Гай Публий Минуций в соседней комнате, отделенной от нашей тонкой стеной из сырцового кирпича, я принялся неспешно и со знанием дела ласкать девушку, которая сперва напряглась, непривычная, видимо, к такому обращению, а потом расслабилась, поплыла за мной. Заведя ее до такого состояния, что тихо скулила от нетерпения, аккуратно вошел в Поллу, мокрую и горячую. Стонала и вскрикивала она громче Гая. Поначалу с удивлением, что может получать столько удовольствия, потом бездумно, подчиняясь эмоциям. Кончила раньше меня, продолжая содрогаться всем телом и скрести ногтями мою спину, даже после того, как я удовлетворился и затих. Когда я лег рядом на спину, перевернулась на бок, прижалась ко мне и, тихо то ли хихикая, то ли всхлипывая, принялась целовать мое плечо, а потом тыльную сторону ладони. Подозреваю, что испортил ей профессиональную карму. Проститутка должна быть фригидной, иначе перестанет работать.

— Что ты с ней делал, что она так орала?! — удивился Гай Публий Минуций, когда я вернулся в предоставленную нам комнату, где на выступе стены уже чадил глиняный светильник.

— То же, что и остальные, только лучше, — ответил я.

— Мать сказала, что с такими способностями ты не пропадешь в Риме! — поделился он.

— Если останусь здесь, — сказал я.

Отвык от многолюдья и суеты больших городов. Мне бы гавань потише, где не надо толкаться локтями с утра до вечера.

Я стою на узкой кривой улочке, сбегающей по склону холма Эсквилина к Римскому форуму. Впереди проход перекрыт столпившимися зеваками, которые наблюдают, как отец дерется с дочерью. Поскольку глава семейства жидковат, а девица довольно крупная, несмотря на свои лет тринадцать-четырнадцать, представление обещает быть продолжительным. Никто не вмешивается, потому что отец вправе делать со своими детьми, что хочет, даже убить. Родившегося ребенка отец может признать или не признать и умертвить или продать кому угодно. Так повелось с основателей города Ромула и Рема, отец которых бог Марс не признал сыновей, разрешил бросить их в Тибр. Из реплик зевак я понял, что дочка не захотела выходить замуж за того, кого ей нашли родители, загуляла с другим. Как ни странно, женщины были на стороне отца, требовали жестоко наказать ослушницу родительской воли, а мужчины поддерживали дочь, предлагали оторвать у родителя то, чем он ее породил, видимо, опасаясь, что тем же и убьет.

Оказался я в этом месте случайно. У меня хорошая пространственная ориентация и память на местность, но в Риме это помогает слабо. Каждый день я умудряюсь заблудиться на узких кривых улочках без названий и номеров домов, похожих одна на другую не только внешне, но и вонью, как бы выходящей из стен и брусчатки. Выручает то, что все дороги ведут на форумы, как римляне называют рыночные площади. Вот и сейчас я пытаюсь спуститься на самый главный из них — Римский. На этом форуме в храме Сатурна находится городская сокровищница, в храме Юноны чеканят деньги, а возле базилик Порция, Семпрония и Эмилия постоянно проходят собрания горожан или судебные процессы. Сутяжничество — главное римское хобби, которое позже переймут пиндосы и доведут до абсурда. Желающий обратить на себя внимание юноша из приличной римской семьи должен найти известного государственного деятеля и засудить его за что угодно, чтобы самому стать чиновником и потенциальной жертвой. Главным доказательством вины или невиновности являются ораторские способности: кто красивее выскажется, тот и победит в суде. Послушал я несколько судебных процессов. Должен признать, что умение красиво болтать римляне довели до уровня искусства.