Перегрин (СИ) - Чернобровкин Александр Васильевич - Страница 39

— Это раньше не мешал, а теперь буду. Мне и восьми моим подчиненным надо добраться до Мизена, — проинформировал я.

Пережевав откушенное, Ганнон Стритан сказал:

— Доберетесь, места хватит. Мы отсюда пойдем в Рим, а потом в Мизен.

— Когда отплываешь? — поинтересовался я.

— Когда скажет Квинт Сервилий Цепион, проконсул Дальней Испании. Он тут у побежденных им вождей лузитанов принимает клятву не воевать против римлян, — ответил Ганнон Стритан.

Судя по карте, которую я видел в Мизене, в провинцию Дальняя Испания сейчас входят южная и юго-западные части будущей Испании и юго-восточный кусочек будущей Португалии. Видимо, пока мы добирались до Олиссипо, римляне успели усмирить восстание лузитанов, которые живут здесь издревле.

Кстати, еще в Нарбо-Марциусе я узнал интересную информацию о Ганнибале. Оказывается, его род Барка (Молния) был практически полноправным правителем большей части Пиренейского полуострова. Сперва неофициальным царем был отец Ганнибала, потом зять, а потом и он сам. Так что Ганнибал сражался с римлянами не за Карфаген, а за свою вотчину. Поэтому Карфаген почти не оказывал ему помощи, надеясь отсидеться. Не получилось: разгромив империю Барков, римляне на всякий случай уничтожили и тех, кто ее породил.

— Сколько, по-твоему, это займет дней? — спросил я.

— Думаю, неделю, не меньше, — ответил кормчий. — Если спешишь, можешь на торговой галере отправиться.

— С тобой нам будет спокойнее, — решил я.

Я имел в виду, что на военную трирему уж точно не нападут пираты, но Ганнон Стритан почему-то счел мои слова комплиментом и пригласил отобедать с ним. Я сразу согласился, потому что о его обедах в мизенской базе ходили легенды.

Принимали пищу мы на корме под навесом из плотной бардовой ткани, через которую все-таки пробивался солнечный свет, добавляя еде и посуде красноватый оттенок. Клинии были деревянные, застеленные тюфяками, набитыми овечьей шерстью и прошитыми, поверх которых лежало бардовое покрывало и плотная перьевая подушка. Обслуживали нас два раба — мальчики лет тринадцати, судя по тому, как пошлепывал их по задницам Ганнон Стритан, обслуживавшие его и в постели. Начали с салата. Сейчас салатом называется только блюдо из эндивия (салатного цикория), петрушки и лука, приправленных медом, уксусом и оливковым маслом. Затем подали вареных улиток с соусом гарум. Как мне рассказал кормчий, в Олиссипо этот соус делают из тунца. Дальше было что-то типа щей — похлебка из капусты, свёклы и свинины. Эту варили в чем-то типа ячменного кваса, что придало похлебке интересный кисловато-острый вкус. За ней последовали запеченные на решетке медальоны диаметром сантиметров десять и толщиной два с половиной из рубленого мяса молочного поросенка с добавлением чеснока, лука, укропа и петрушки. Гарниром были потрескавшиеся в кипящем оливковом масле бобы с пряностью лазер — смолой с чесночным вкусом и едким запахом, добываемой из корня ферулы — травянистого зонтичного растения высотой до четырех метров. Кстати, сушеные стебли ферулы используются в римских школах для порки учеников. Видимо, поэтому многие римляне считают своим долгом уничтожать это растение любым способом. Следом подали луканскую копченую свиную колбасу с миртовыми ягодами, а затем курицу, запеченную с устрицами. Дальше был микс из разных сортов жареной рыбы с медом, уксусом и гарумом. На десерт подали тертую морковь с медом, орехами и изюмом и глобули — шарики из пшеничного теста, обжаренные в кипящем оливковом масле, обмазанные медом и посыпанные маком — со сладким виноградным соком, уваренным до густоты сиропа. Последними были, как заведено в богатых домах, маринованные оливки. Запивали местным красным вином, о качестве которого затрудняюсь что-либо сказать, потому что в него от души добавили меда.

Несмотря на продолжительное пребывание в эпохах с, мягко выражаясь, низким уровнем застольного этикета, я так и не привык есть руками. Когда есть возможность, пользуюсь вилкой и ложкой. Сейчас у меня с собой не было вилки, поэтому действовал ложкой, даже когда ел вторые блюда, что удивительно и для римлян, и для угощавшего меня карфагенянина.

— Сразу видно, что ты из благородного сословия, — сделал вывод Ганнон Стритан.

Для этого хватило бы, чтобы я всего лишь не чавкал, не отрыгивал и не сморкался за столом.

— Извини, если веду себя не так, как принято у римлян, но меня так приучили с детства, теперь уже не переделаешь! — на всякий случай сказал я.

— Нет-нет, ты все делаешь правильно! — успокоил меня кормчий и добавил якобы шутливо: — Я даже кое-чему поучусь у тебя, если пообещаешь, что впредь не будешь приводить римлян, как пример для подражания!

— Это пообещаю от чистого сердца! — заверил я.

— Мне говорили, что ты грек. Это так? — поинтересовался он.

— Грек из Таврики, — ответил я. — Греки из Афин считают нас не совсем греками, как, наверное, финикийцы — карфагенян.

— Финикийцы не могут нам простить, что мы стали… — Ганнон Стритан запнулся и поправился: — …были более могущественной страной.

— Теперь мы оба — перегрины, — подытожил я. — Надеюсь, наши дети станут полноправными гражданами и избавятся от наших проблем.

— Давай выпьем за это! — предложил он.

К концу обеда мы стали закадычными друзьями. Ганнон Стритан даже пообещал свести с торговцем-карфагенянином, который купит у нас лодку, и утром выполнил обещание. Цену его соплеменник дал, правда, не самую высокую, всего пять денариев. Я заметил, что в провинциях предпочитают считать в денариях, а не сестерциях. Вырученные деньги я распределил между своими попутчиками, дав каждому по денарию на двоих, и один оставил себе. Они сочли это справедливым разделом. Этих денег нам хватило, чтобы приятно провести время до отплытия.

Проконсул Квинт Сервилий Цепион вернулся через шесть дней. Это был сорокатрехлетний дородный мужчина с бульдожьими щеками, плохо выбритыми. Принял меня в кабинете командира гарнизона, который в это время на плацу гонял подчиненных, имитируя служебное рвение. Сидел проконсул на низком стуле, вытянув вперед длинные волосатые ноги с толстыми ляжками. В руке держал золотой кубок с вином, из которого отпивал, глядя сквозь меня и молча слушая, ни разу не перебив. Мне почему-то вспомнилось, как меня допрашивали в одесском КГБ, потому что следак вел себя так же. Казалось, верит любой херне, какую расскажу. В отличие от кагэбэшной мрази, проконсул не заставил повторять несколько раз в надежде, что забуду сказанное ранее и выдам себя.

— За что тебя наградили? — дослушав меня, спросил Квинт Сервилий Цепион.

Я пришел к нему с наградами, чтобы мой рассказ выглядел правдоподобнее. Стараясь не сильно преувеличивать, рассказал о своих подвигах в Африке.

— Значит, это о тебе рассказывал мне свояк, — сказал он.

Ганнон Стритан предупредил меня, что Квинт Сервилий Цепион женат на сестре Квинта Цецилия Метелла и входит в так называемую фракцию «Метеллов» в сенате, чтобы я не ляпнул ненароком что-нибудь плохое о Неподкупном.

— Он все еще воюет в Африке? — закончив рассказ, поинтересовался я.

— Нет, этот засранец, Гай Марий, подсидел Квинта, но не смог отобрать у него триумф и агномен «Нумидийский», — сообщил Квинт Сервилий Цепион.

— Жаль! — сказал я. — Надеялся еще повоевать под его командованием, проявить себя и получить в награду, как он обещал, римское гражданство.

— То, что ты не последовал примеру этого труса Гая Попиллия Лената, опозорившего нашу армию, тоже достойно награды. Я похлопочу за тебя, — пообещал он. — Республике нужны отважные воины.

— Сочту за честь воевать под командованием такого мужественного полководца! — лизнул я в ответ.

— Завтра я отплываю в Гадес, передам дела сменщику, после чего отправлюсь в Рим, где меня ждет триумф за победу над лузитанами, — похвастался он. — Тебя и твоих людей с сегодняшнего дня временно зачислят в экипаж триремы. Будете охранять меня во время перехода.

Это было то, что мы хотели, поэтому отказываться не стали.