Гезат (СИ) - Чернобровкин Александр Васильевич - Страница 11

Когда я вошел, Гай Юлий Цезарь писал что-то сланцевым «карандашом» на папирусе, может быть, отчет о победе над тигуринами. Мельком глянув на меня, проконсул показал рукой на меня своему рабу лет пятнадцати, такому же изнеженному и смазливому, как посыльный. Тот налил мне вина из серебряного кувшина емкостью литров пять в такой же, как у командующего, серебряный кубок.

— Я с удовольствием зачислю тебя в нашу кавалерию. В обоих новых легионах совсем нет конницы, даже в разведку некого послать, — произнес проконсул, продолжая писать.

— Не откажусь, если возьмешь меня первым декурионом турмы, которую наберу из галлов, — произнес я.

Конница легиона, носившая название ала, состояла из десяти турм по три декурии в каждой. Командир первой декурии являлся одновременно и командиром всего подразделения. Командиром алы был префект-римлянин или вождь племени, из которого она набрана.

— Так будет даже лучше! — воскликнул Гай Юлий Цезарь и отхлебнул вина из кубка.

Я тоже попробовал вино. Оказалось лучше, чем предполагал, разве что меда добавили многовато.

— Есть еще одно условие, — продолжил я. — Галлы не хотят служить двадцать пять лет, только до окончания войны.

— А ты? — спросил он, перестав писать и пристально посмотрев мне в глаза.

— Я бы не отказался от римского гражданства, — ответил ему.

На самом деле пока не решил, хочу ли так долго напрягаться ради того, чтобы стать подданным Римской республики. Посмотрим, как будет идти служба. Если понравится, задержусь.

— Правильное решение, — произнес Гай Юлий Цезарь, после чего приказал: — Отправляйся в мой предыдущий каструм. Там сейчас должны быть два новых легиона. Найдешь Децима Юния Брута Альбина, легата одиннадцатого легиона. Скажешь ему, что с сегодняшнего дня ты и твоя турма зачислены к нему. Пусть оформит тебя на постоянную службу, а остальных — до конца похода.

— Благодарю! — искренне произнес я.

— Допивай вино и иди, — распорядился он, вновь вернувшись к написанию отчета о проделанной работе.

Эдуи уже знали о победе римлян. Самое забавное, что мы встретили примерно в том же месте того же самого посланника Думнорикса с десятью сопровождавшими, который опять скакал к переправе, но на этот раз, чтобы узнать судьбу тех, кого навещал в предыдущий, и заодно подробности ночного сражения. На нас посмотрел с нескрываемой злостью. Видимо, его командир уже знал и то, что это мы привели римлян к лагерю гельветов. Нападать без удобного предлога он не решился. Да и почти двукратное преимущество, видимо, показалось ему маловатым.

— Вовремя мы переходим к римлянам, — поделился я со своими соратниками. — Думнорикс не простил бы нам разгром своих родственников.

— Говорят, он очень злопамятный человек, — поддержал меня Кон.

— Нам теперь нет дела до него, — пренебрежительно произнес Дуфф.

По дороге я рассказал им о сделанном мне предложении. Если Кон и Дуфф согласятся, то будут декурионами. Все сомнения у них исчезли после того, как я сообщил, что декурион турмы получает восемьсот сестерциев в год. Это половина того, что получает декурион-римлянин, но все равно большая суммы для кельтов.

— Это сколько? — задал уточняющий вопрос Дуфф, который не умел считать.

— Это немного меньше мешочка, что ты получил сегодня, — разъяснил Конн.

Оказывается, в детстве его за ум и сообразительность отобрали для обучения на друида, но зубрежка вскоре надоела Кону, мечтавшему стать воином, сбежал домой.

— Обычный всадник не римлянин получает четыреста сестерциев в год, — сообщил я остальным трем своим спутникам. — Это немного меньше половины сегодняшнего мешочка. Плюс военная добыча.

Для эдуев вообще в диковинку, что на войне можно иметь не только трофеи, но и жалованье. Так что проблем с вербовкой недостающих двадцати четырех воинов не было. Немалую агитационную роль сыграли награда, полученная от проконсула, и захваченная во время сражения добыча. Пока одни голодали, валяя дурака, другие неплохо прибарахлились. Мои соратники успели наснимать доспехов и оружия с тигуринов, убитых ими и не только, и заглянуть в брошенный вражеский лагерь, собрать и там кое-какие вещички. После коротких сборов отряд из тридцати человек отправился к римскому каструму, заполненному сейчас на две трети.

Легату Дециму Юнию Бруту Альбину лет двадцать пять или немного больше. Наверняка получил эту должность только потому, что дуал и, как следствие, любимец командующего армией. Возможно, это тот самый Брут, который и прикончит своего благодетеля. Впечатление подлого убийцы он не производил. Худощавое лицо аккуратно выбрито и вроде бы аскетично и дружелюбно, вот только большой узкогубый рот делал улыбку плотоядной. Да и карие глаза, прямо таки излучавшие доброту, смотрели очень внимательно, отмечая каждую деталь во внешности, чем обычно отличаются те, у кого слабая интуиция, кто плохо разбирается в людях, но любит манипулировать ими.

Децим Юний Брут Альбин внимательно выслушал меня, перебив лишь раз:

— Ты поступаешь на постоянную службу в легион?

— Да, — подтвердил я и набавил себе цену: — Проконсул видел меня в бою, наградил деньгами и сделал такое предложение.

— Наш командующий щедро награждает и продвигает отважных воинов! — с восхищением произнес легат.

Мне показалось, что он был искренним.

— По правому проходу в первой палатке слева живет квестор Гней Тициний, трибун ангустиклавий (из сословия всадников). Он вас зачислит в легион, поставит на довольствие, прикажет выдать три палатки и покажет, где их поставить, — сообщил он и добавил с дружеской улыбкой, обозначавшей, что из чувства симпатии делает для нас огромное исключение: — Ваши лошади будут пастись с офицерскими.

Уверен, что у офицеров легиона коней меньше, чем в моей турме, так что пасти их отдельно нет смысла. Да и охранять придется нам, и мы будем это делать лучше, чем солдаты вспомогательных отрядов, которым, по большому счету, плевать на чужих лошадей.

Квестор Гней Тициний оказался полноватым и суетливым мужчиной лет сорока семи. На военного совсем не похож. Если бы ни две узкие пурпурные полосы на тунике, принял бы за торговца средней руки. Это впечатление усиливало и то, что занимался в армии финансами, снабжением и учетом. Наверное, из-за внешности так плохо продвигался по служебной лестнице. Впрочем, я знавал римлян, которые еще меньше походили на воинов, но были легатами, тот же Квинт Лутаций Катул, например. Скорее причиной его неудач был бардак в палатке и, наверное, в голове. Складывалось впечатление, что здесь хранилось много вещей, и ночью побывали воры, перерыли все, выбирая самые ценные, которые и унесли.

— Так ты на постоянную службу? — задал уточняющий вопрос и он.

— Да, — подтвердил я.

— Тогда мне надо записать твое имя, — сказал квестор.

— Александр Цезарь, — выбрал я в качестве номена когномен командующего армией.

Насколько знаю, этот когномен вскоре станет титулом римских правителей, а потом и других народов, преобразовавшись в кесаря, кайзера, царя… Так что для русских потомков мое имя будет звучать, как Александр Царь. Вот такой я скромняга!

— Сейчас я найду табличку с присягой, — записав мое имя на клочке папируса, произнес квестор и начал осматривать завалы барахла в палатке, пытаясь, наверное, вспомнить, где должна быть нужная вещь.

— Не надо, я ее знаю, отец служил на триреме, — остановил я и произнес почти торжественно: — То же относится и ко мне!

— Всё правильно! — радостно воскликнул Гней Тициний и в награду за оказанную помощь пообещал: — Прикажу, чтобы вам выдали новые палатки.

Выдавал, к сожалению, не он, поэтому получили далеко не новые. Впрочем, который уже день стояла сушь, так что у дырявой кожаной палатки были свои преимущества — сквозняки малехо разгоняли духоту. Осенью нашьем латки, чтобы не текла.

Первые четыре дня службы в римской армии мы провели довольно плодотворно: охотились в лесу и ловили рыбу трофейным бреднем в речушке, что текла неподалеку от каструма. Строевыми занятиями и работами нас не грузили. Для этого хватало легионеров. Единственной обязанностью была пастьба лошадей, своих и офицерских. Днем этим занимались три человека, ночью — десять.