Гезат (СИ) - Чернобровкин Александр Васильевич - Страница 47

Я приказал зажечь факел. Не столько для того, чтобы на нас никто не навалился (еще и как навалятся, если понесет в нашу сторону!), а на тот случай, если кто-нибудь с поврежденных судов окажется в воде, чтобы плыл на свет. Впрочем, приливное течение все равно выкинет на берег. Усилив вахту и приказав разбудить меня, если случится что-нибудь чрезвычайное с нашей триремой и только с ней, я опять завалился спать. Наверное, уже выработался рефлекс, потому что покачивание на волнах срабатывает для меня, как снотворное. Или это привито еще в младенчестве. Я помню люльку, в которой качали меня, а потом младшую сестру. Это были две ажурные железные стойки, между которыми на крючьях висела люлька, сваренная из таких же железных прутьев. При покачивании она скрипела — железо терлось о железо. Это творение рук человеческих можно считать большим шагом вперед в сравнение с деревенскими зыбками, подвешиваемыми на крюк, вбитый в потолок.

Проснулся сам, когда было уже светло. Высунув нос из-под шерстяного одеяла, толстого и колючего, вдыхал воняющий гнилыми водорослями воздух и прислушивался, убился ветер или нет? Вроде бы сильный ветер — это плохо для парусника, особенно, если с подветренного борта берег, а с другой мне нравилось, как поют снасти. Как и у струн в музыкальных инструментах, у каждой снасти своя нота, и вместе они сливаются в аккорд, сейчас в один, а через несколько минут в другой. Если ветер ураганный, аккорд долго не меняется и звучит надрывно. Сейчас был не такой. Я бы даже сказал, что снасти исполняют что-то минорное, слабое и успокаивающее.

Широкорото зевнув, даже челюсть заболела, выбрался из-под одеяла. Трирема лежала на грунте на штатном месте, целая и невредимая. С носа была опущена сходня, по которой поднялся матрос с кувшином с водой, набранной из ручья, впадавшем неподалку от нас в море. Я помахал руками и ногами, присел пару раз, чтобы размять тело, затекшее от лежания на твердом, и согреться.

Поймав странный взгляд кормчего, кельта из Арелата по имени Лейс (Луг), спросил:

— Что-то случилось?

— Не с нами, там, — показав рукой в ту сторону, где стоял на рейде транспортный флот, ответил он.

Больше половины римского флота была уничтожена или сильно повреждена. Часть кораблей пропала, часть выкинуло на берег и разбило, часть осталась на плаву, но нуждалась в ремонте. В том числе пострадали и военные корабли, которые были вытащены носами на берег. На них навалились транспортники, выкинутые на берег, и сильно побили. С одной стороны галерам не повезло, а с другой, если бы ветер был отжимной, транспортники, точнее, то, что осталось бы от них, выкинуло на материк по ту сторону пролива. Так хоть обломки сгодятся для ремонта уцелевших судов или на дрова, что скорее. По берегу расхаживали матросы с разбитых судов, собирали выкинутое морем имущество: паруса, весла, тросы, набитые соломой тюфяки…

Выше на холме стоял Гай Юлий Цезарь. Представляю, как шторм смешал его планы. Проконсул последние дни принимал делегации от племен, живших в этой части острова. Аборигены соглашались стать друзьями Рима, то есть данниками, и выдать заложников в знак покорности. Теперь, когда уничтожена большая часть флота, когда римская армия застряла на чужой, враждебной территории без запасов, разговаривать с позиции силы будет труднее, если вообще возможно.

Я перевел взгляд на Лейса, который громче всех возмущался, когда я приказал переместить трирему на это место между четырьмя сваями. Кормчий потупился и засопел, как провинившийся ребенок.

— В отличие от тебя, я вырос на берегу Океана (так незамысловато римляне называют Атлантический океан, единственный, по их мнению), поэтому знаю, что он может учудить, — примирительно сказал я Лейсу.

— Боги прогневались на нас! — сделал кормчий вывод из моих слов.

Тоже верно: боги для того и придуманы, чтобы списывать на них собственную глупость.

Все-таки ловля рыбы сетями — это добывание пищи, а не рыбалка. Влажные, холодные веревки режут пальцы, когда вытягиваешь сеть из воды. Чем тяжелее тянуть, тем больше улов. Почему-то меня это не радует. Может, потому, что лодка сильно кренится, едва не зачерпывает воду, когда налегаем сильнее. Уже жалею, что от скуки поперся трусить сеть. Надо было сидеть на триреме, попивать эль и рассуждать о превратностях судьбы, закинувшей в такую глухомань, какой сейчас считается остров Британия, будущая владычица морей. В лодке нас трое: и один матрос вытягиваем сеть, а другой выбирает рыбу. Ее много, хватит на весь экипаж триремы.

Закончив сбор улова, ставить сеть по-новой. Вечером ее потрусят еще раз, и улов будет обменян на муку или оливковое масло. Такой вот нехитрый бартер, потому что с продуктами становится все хуже, а ходить «на разведку» нам запретили. Гай Юлий Цезарь боится потерять еще несколько судов. Тогда дела его будут совсем уж плохи. Часть побитых штормом транспортников отремонтировали, но все равно не хватает, чтобы вывезти всех за один раз. Второй попытки может не быть: пока выгрузятся и вернутся, забирать, скорее всего, будет некого. В последнее время аборигены отказались от переговоров, возобновили атаки на нас. Используют опыт моринов — нападают на маленькие отряды. Недавно атаковали фуражиров всего в паре километрах от каструма. К счастью, бритты не так осмотрительны, как морины, увлекаются боем, не удирают сразу, как только увидят, что идет подкрепление. Две когорты подоспели на помощь фуражирам и перебили большую часть напавших.

Мы с уловом уже подгребали к триреме, которая только недавно легла на грунт, когда началось нападение на каструм. Аборигены атаковали большими силами с трех сторон. Сначала прикатили колесницы, высадили лучников и умотали к опушке леса. За ним подтянулись пехотинцы, вооруженные копьями с толстыми древками длиной метра два с половиной или тремя-четырьмя дротиками и коротким мечом. Щиты овальные деревянные с нарисованными животными или птицами, причем часто не хищниками. Шли неторопливо, как в гости к друзьям. Мы подтащили лодку ближе к триреме, с которой скинули линь, чтобы взять ее на бакштов. Прихватив улов, спешно поднялись по сходне на борт, и я сразу приказал убрать ее и приготовиться к бою. Облачившись при помощи Гленна в доспехи и взяв оружие, вышел на бак.

К тому времени бритты под прикрытием лучников швыряли в ров пучки хвороста, корзины с землей, а кое-кто пытался преодолеть его без подручных средств. С вала в них летели стрелы из луков и катапульт, пули из пращ, камни из баллист. Легионеры стояли по всему периметру каструма, готовые к бою.

Большой отряд бриттов собрался напасть со стороны моря и вышел на нас. Все враги выше большинства римлян на полголовы, косматые, с длинными усами, а некоторые еще и с длинными бородами. Многие без головных уборов и с намазанными красной глиной волосами. Последних, правда, маловато. Видимо, частые дожди мешают здешним кельтам быть красивыми. Остальные в кожаных шлемах, лишь у знатных были металлические. Зато у многих лица и другие открытые части тела покрашены в синий цвет. Скорее всего, вайдой, которой я когда-то торговал. С непривычки кажется, что имеешь дела с ожившими утопленниками. Если бы еще и наступали молча, эффект был бы круче, многих испугали бы, но кельты молчать не умеют даже во время еды.

Когда расстояние до ближних врагов уменьшилось метров до ста, включился в дело и наш экипаж. Первыми выстрелили две носовые катапульты. Жутковато было наблюдать, как толстые длинные стрелы пробивают человека насквозь и отшвыривают на идущих рядом соратников, иногда раня и соседа. Досталось, в том числе, и синему. Надо будет после боя спросить, не осиновой ли была стрела?! Затем присоединились лучники и пращники. Я тоже выпустил несколько стрел по навесной траектории в задние ряды. Если передние видят летящие стрелы и частенько успевают закрыться щитом, то для идущих сзади они оказываются неприятным нежданчиком.

Бритты, разозленные потерями, направились было в нашу сторону, но быстро передумали месить грязь под обстрелом, не имея лестниц, чтобы забраться на судно, вернулись на сухой берег и поперли на каструм, сообразив, что чем ближе будут к нему, тем меньше неприятностей будет от нас. Вскоре никто из моих стрелков не добивал до них. Какое-то время еще стреляли катапульты, у которых убойная дальность метров триста.