На качелях XX века - Несмеянов Александр Николаевич - Страница 45

Перед университетом в сторону Москвы-реки разбивался парк. Здания университета росли, вверху был еще железный остов, в средней части стены были одеты кирпичом и лишь внизу облицованы плиткой, светлый слой которой с каждым днем поднимался все выше. Сейчас москвичу трудно себе представить, что в 1948 г. — году начала строительства университета — граница города на юге проходила по Москве-реке — Калужской заставе (ныне площадь Гагарина) и Воробьевскому шоссе[308]. Южнее этой границы простирались поля, перелески, деревеньки, сады.

Вслед за университетом неожиданно быстро начал расти и новый Юго-Западный район и скоро были нарушены наши расчеты на то, чтобы с юга от астрономического института было темно, как того требуют астрономические наблюдения. На это ни обижаться, ни огорчаться не приходилось.

Я не вполне точен, говоря, что первой стройкой Юго-Западного района был Московский государственный университет. На линии будущего нового Калужского шоссе — ныне Ленинского проспекта — в стороне от старого шоссе с 1940 г. стоял фундамент и виднелась из-под земли нижняя часть стен Института органической химии Академии наук СССР, директором которого я был с 1939 г. и о котором уже была речь. Это здание было, как сказано, заложено президентом Академии наук СССР В.Л. Комаровым накануне войны. В 1948 г. законсервированная стройка была возобновлена и одиноко высилась среди пустырей и дорожной грязи. Это строительство завершено было лишь в 1954 г.

Осенью 1948 г. меня командировали в Чехословакию в связи с 600-летием Карлова университета. В эту командировку мы отправились вдвоем с профессором геологии Киевского университета. К сожалению, я забыл его имя. Перелет от Москвы до Праги прошел гладко и быстро. В Праге нас ждала машина, на которой мы пересекли Запражье и Влтаву и въехали в город. Нас ожидали в гостинице «Алькрон». Поели в гостиничной столовой, где я мог есть кнедлики. Узнав о завтрашней церемонии, я отправился побродить по великолепному городу, полностью сохранившемуся после войны. Прошел по главным площадям в центре, вышел на мост через Влтаву, перешел на Градчанскую сторону и поднялся до Градчан, заглядывая в маленькие живописные переулочки. Очаровательно красива Прага! Очаровательна и серебристая Влтава!

На следующее утро мы сели в поданную нам машину и поехали на празднование университетского юбилея, где я рассчитывал увидеть знакомого мне по Москве Зденека Неедлы[309] и поприветствовать его. Это удалось. Он познакомил меня со своей дочерью, устроил также, чтобы меня увели куда-то в гардеробную и облачили в черную мантию и шапочку, чтобы мой партикулярный вид не резал глаз на фоне всей ученой коллегии, одетой в мантии. В отличие от всей Европы, у чехов эти ученые одежды были нововведением. Что делать?! Облачился! Когда настало время для приветствий, дали слово мне, и я огласил написанное, как адрес, приветствие Академии наук и Московского университета.

На следующий день мы отправились в предложенную нам поездку в Карловы Вары. Большая часть дороги шла вдоль склонов холмов, покрытых молодым еловым лесом. Он находился в отличном состоянии, никакого валежника. Временами встречались доски с рисунком то оленя, то каких-либо других диких зверей, указывавшие на их наличие и возможность встречи. Встреч этого рода, однако, не было. Не помню уже, через сколько часов мы оказались едущими вдоль кольца холмов, окружавших низину Карловых Вар. Спустились в эту низину и проехали по всему курорту, который произвел отличное впечатление. Посмотрели главный источник. Нам показывали и называли отдельные здания. Насколько я помню, из попыток организовать обед ничего не вышло, чему я был рад. Все равно есть мне было бы нечего. Питались тем, что взяли с собой. Вернулись в Прагу уже к вечеру и тут отдали честь столу.

На следующий день нам предлагалось более длительное путешествие — в пещеру Мацоху[310] и в Словакию. Надо было экономить время, и, поблагодарив, от Словакии мы отказались. Мой спутник отказался и от Мацохи, которую он как геолог знал. А я согласился. Утром выехали. Поехали на север от Праги по открытой местности, встречая на пути поселки. Пришлось пообедать где-то в пути в харчевне. На мою долю досталась яичница-глазунья, которую я запивал хорошим чешским пивом. Поехали дальше и вскоре добрались до Мацохи. Впускали нас в деревянную дверь Мацохи с известной строгостью и по счету. За дверью нас охватила полутьма и прохладная сырость. Тянулась анфилада просторных пещер. По ним мы проследовали до обширнейшей пещеры с тихим озером. У берега стояли 2–3 плоскодонные лодки. В одной из них мы поплыли по подземному озеру. Переправились на противоположный берег, а затем вернулись. Дошли до выхода и шагнули в светлый и жаркий мир. Впечатление от темной прохлады подземного мира осталось незабываемым, хотя детали уже забылись.

Надо было возвращаться в Прагу, а затем в Москву. Самое приятное в заграничной поездке, по-моему, возвращение домой!

В этом же году я ездил в качестве гостя на юбилейную сессию в Польскую Народную Республику по случаю 75-летия Академии наук Польши.

В 1949 г. мне стали звонить с настойчивым советом не отказываться от поездки в Италию для участия в первом национальном конгрессе общества «Италия — СССР». Я и не отказывался. Делегация деятелей советской культуры состояла из четырех человек: я — председатель делегации, видный писатель, солидная дама-медик и молодой инженер. Сначала мы летели до Праги, а от Праги другим самолетом в Турин — место нашего назначения.

В Турине, еще не успев освоиться, мы были приглашены на митинг, связанный с нашим приездом, и мне предложили сказать что-либо. Что делать? Пришлось выступать. Думаю, что не очень впопад. Я говорил через стеклянные двери в микрофон с собравшейся на воздухе толпой. Меня переводили. Приветствовав собравшихся, я пустился в рассуждения о влиянии итальянского искусства, в частности архитектуры, на русское, начав с Кремля и Аристотеля Фиораванти. Я чувствовал, что мне далеко до Цицерона и что толпе рабочих мало интересно меня слушать, и сократил до предела свой рассказ.

Затем нас отправили в Милан. Милан — огромный город, резко отличается от скромного и провинциального Турина. Туринцы дали мне письмо к профессору Бандинелли[311]. Я и начал с этого посещения, направившись по его домашнему адресу, так как было воскресенье. Мне открыла дверь домашняя работница, я попросил ее провести меня к Бандинелли. Прочтя письмо, он пригласил меня, познакомил с членами семьи и повел в другую комнату с накрытым столом. Мне предложили пообедать. Как я ни отказывался, это оказалось невозможным. Пришлось сесть за стол и почти тут же просить извинения, объяснив, что я не все могу есть, так как я вегетарианец. Здесь обычай был иной, чем у французов, и на отказы обращали внимание.

Разговор (он шел на французском языке) зашел о том, что бы мы хотели посмотреть в Италии и, в частности, в Милане. Я назвал Миланский собор, не решившись назвать «Ла Скала». Еще мы хотели, раз уж мы на севере, съездить в Венецию, а кроме того, конечно, в Рим и Неаполь. Миланский собор вызвалась мне показать жена сына Бандинелли. Эта красивая молодая женщина оказалась искусствоведом, и я с благодарностью принял ее предложение. Условились о завтрашнем дне. Я откланялся и отправился в гостиницу, где меня ожидали мои спутники.

Обсудили вопрос о Милане, о Венеции. Решили на послезавтра приобрести билеты в Венецию, а завтра познакомиться с Миланом. Затем мы походили по центру Милана, осмотрели снаружи «Ла Скала», собор, улицы и площади. Наутро мы отправились к Миланскому собору, встретили на условленном месте нашего искусствоведа, и мы стали осматривать собор. Отправились на крышу, прихватив кого-то из инженерных работников собора. На крыше, действительно, оказалось интересно и с точки зрения архитектуры крыши, и видимости города, и даже его окрестностей. Было только страшно, не унес бы ветер нашего худенького искусствоведа. На осмотр здания изнутри нам не удалось уделить времени — то ли потому, что это было воскресенье, то ли потому, что мы были безбожниками. Поблагодарили нашего гида, передали привет родителям, простились, выразив надежду на встречу в Москве.