Когда мы встретимся вновь (СИ) - Лабрус Елена - Страница 24

— Эри, — покачала Нина головой. Маленькой коротко стриженой головой, давно начавшей седеть. — Деньги рано или поздно всё равно закончились бы. Дети постоянно болели. Я не могла выйти на работу, да и на такие копейки разве можно было существовать. Квартиру мы не купили, а съёмная обходилась нам слишком дорого.

— Если бы мы её купили, то нам просто не на что было бы жить, — повторяла Эрика, что они уже обсуждали и не раз, словно утратив разом способность сочувствовать. — Да, если бы я не продала дом…

— Это был и мой дом тоже, — затряслись тонкие губы сестры. — И мой тоже! — почти выкрикнула она. — А ты…

— Да, я дрянь, — закрыла Эрика глаза. Их жгли слёзы. — Не представляешь, сколько раз я говорила себе это. Но я поклялась, что я верну тебе эти деньги. И квартиру когда-нибудь куплю, в Москве, как обещала.

— Да как ты не понимаешь, — плакала Нина. — Не нужны мне эти деньги. Не нужны. И квартира тоже. Пропади она пропадом. Больше всего я боялась, что ты именно так и сделаешь: укатишь в Америку со своим Ильёй, а я останусь здесь одна. Совсем одна.

— Но я же не собиралась, — вытирала Эрика слёзы.

— Он бы уговорил тебя. Всё равно. Ты бы за ним на край света босиком по битому стеклу пошла. Это же Илья.

— Значит, я забрала бы тебя с собой! Нина, мы бы не бросили тебя.

— Нет, это тебя бы он не бросил. Никогда. А я… я только была бы вам вечной обузой.

— Господи, какие глупости ты говоришь, — упёрлась Эрика лбом в руки и покачала головой.

— Да, я глупая, — всхлипнула Нина. — Но, когда я увидела его там, у метро. Как он онемел, обмер, разволновался, но не посмел даже спросить о тебе. Хотя это единственное, что хотел знать. И единственное, что я не могла ему сказать: что ты его ждёшь. Потому что сколько надежды было в его взгляде. Столько боли, тоски.

— За что? — подняла Эрика на неё полные слёз глаза.

Но Нина молчала.

— За что, Нин, ты так с ним? Хрен со мной. Я всегда была язвой, сукой, эгоисткой. Любимой папиной дочкой, которая творила чёрт знает что, но мне всё и всегда сходило с рук. Я с детства сворачивала тебе кровь. Ты имела право меня ненавидеть. За то, что это я заставила тебя жить, когда единственное, чего ты хотела — умереть вместе со всеми. Я обрекла тебя на эту жизнь, потому что так боялась остаться одна, что меня упекут в детский дом — я и думать не могла, что и ты меня оставишь. Я целый год спала, держа тебя за руку. Уроки делала в больнице, жила в ней и заставляла тебя бороться. Ради себя, да. Без тебя я бы не выжила. Но что тебе сделал Илья?

— Ничего, — покачала она головой. — Просто я всегда хотела, чтобы ты была с Алым. Он же любит тебя. Всегда любил. И он сильный, надёжный. А твой Илья… только ты видишь в нём что-то, чего в нём и в помине нет.

— Правда? — горько вздохнула Эрика. — Тогда тебе, наверное, стоит знать, что это Алый рассказал Ваграму про ворованный бензин. Алый заставил его угрожать мне, Илье, требовал у Ильи уехать, а у нас — дом в уплату долга. А ещё он изнасиловал меня, твой чёртов Алый. И не будь я уже беременна, как знать, это могли быть его дети, и тогда всё, мне уже нечего было бы ждать, — выдохнула Эрика. — Мы бежали не от Ваграма, Нина. Мы бежали от Алого. А ты… — она покачала головой, глядя на онемевшую сестру.

Они долго так просидели. Молча. И, каждая, наверно, думала о своём.

Только прошлого не вернёшь. И что проку было о нём думать.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Эрика встала, махнула рукой и полезла в пакет.

— Держи, тут свечка, дети сказали зажечь в полночь. Подарки, — улыбнулась, пригрозила: — Раньше завтра не открывай. Ну и разные вкусности.

— Эри, — схватила её за руку Нина. — Прости меня.

— Уже простила, Нин, — похлопала её по руке Эрика. — Все мы поступаем так, как нам кажется будет лучше. Решаем за других. Но что уже теперь? Уже как есть. Ты, главное, поправляйся. С наступающим!

И вышла.

Вышла, чтобы сесть в машину к тому, кто был то ли другом, то ли её худшим врагом.

— Эй, всё в порядке? — обнял Алый Эрику за талию.

Она стояла у окна, глядя на заснеженный сад. Может, прощаясь, а, может, провожая эту последнюю ночь в году.

«Сколько там мне осталось? — глянула она на циферблат. Девять вечера. — Три часа?»

— Ты сказал, что будут друзья, — и хотела бы убрать, но не убрала Эрика его руку.

— Они будут попозже. Новый год всё же принято встречать семьёй.

— Кому же мы столько наготовили? — оглянулась она на заставленный стол и всё же вывернулась из его рук.

Дети возились с подаренными щенками. С двумя настоящими живыми персиковыми щенками, которых Алый подарил им на Новый год.

Это был сразу и шах и мат. Теперь их отсюда все праздники не вытянешь. Да и что после красивого уютного благоустроенного дома, где они могли бы зимой и летом бегать на улице, где хватало места всем: щенкам, Нине, домработнице и ещё легко двум-трём детям с нянькой, им делать в их обшарпанной съёмной квартире.

Это был такой соблазн. Такие дьявольские путы, обещающие счастье и благоденствие для всех, что Эрика просто не имела права сказать ничего, кроме «да».

Но в ушах всё стояли слова сестры. А карман жгла визитная карточка Ильи.

Если бы Нина тогда не промолчала. Если бы не позвонила Алому. Если бы…

— Алый, — подняла Эрика лицо, когда он снова привлёк её к себе и погладил по щеке. — Что ты сказал ему тогда?

— Кому? — притворно удивился он.

И его красивые русые брови удивлённо приподнялись. Он только отошёл от расспросов про Майка. Только остыл, только принял тот факт, что у него не появился соперник. А, может, и не остыл. Может, и не принял. Но сделал вид, что смиренно согласился с обрисованной Эрикой перспективой — всю оставшуюся жизнь отбиваться от её поклонников и легко ему не будет.

Он был в трёх часах от своего триумфа. Его сейчас ничто не пугало.

— Ты знаешь, — растянула Эрика губы в улыбку. — Ведь он же приезжал, правда? Он тебя нашёл? Он прочитал мою записку. Ты не сказал, но вид у тебя был такой же как сейчас.

— Это какой же? — широко, красиво улыбнулся он. Он и вообще был красавец, Алый. И баб у него всегда было куча. Но ведь сошёлся же свет клином.

— Довольный, — пожала она плечами.

— Правду. Что ты выходишь замуж. И что у тебя всё хорошо.

— И что он тебе ответил?

— Просил передать, что он приезжал, — заржал он. — Наивный чукотский мальчик. Ты прости, но никогда не мог понять, что ты в нём нашла. Его же всегда хотелось стукнуть. Казалось, толкни и он заплачет. Разбей очки, и он будет ползать по земле как крот.

— И как? Он заплакал? Когда узнал, что я выхожу замуж? Очки разбить там уже было сложновато, ему же операцию на глаза сделали. Но ты, наверно, мог бы и просто толкнуть.

— Я лежачих не бью, — усмехнулся Алый.

— Правда? Но это же был ты, Алый, а не Ваграм. Твои люди его били, сломали ногу и вынудили мать его увезти.

— Уверена?

И судя по тому как резко пропала ухмылка с его лица — да, Эрика была уверена.

— Как никогда. И дом был нужен тебе. Нет, не дом, а чтобы его у нас с Ниной не было. Чтобы у нас с ней не осталось ничего. Чтобы у нас не было выбора. Чтобы остался только ты. Один.

— У вас и так был только я, — наклонился он к её лицу, обдавая запахом какого-то мягкого дорогого алкоголя. — Только зачем мне это?

— Знаешь, что такое вторичная выгода?

— Понятия не имею.

— Это когда между «стать здоровым» и «оставаться больным» выгоднее оставаться больным. А тебе так понравилось, когда у нас погибли родители, быть главным и единственным в нашей жизни, что ты хотел, чтобы мы нуждались в тебе и дальше. В тебе одном. И ты сделал всё, чтобы так это и стало.

— Не мы, а ты, — коснулся он её губ своими. — Та, что в упор меня не замечала, пока я вдруг не стал тебе так нужен.