Когда мы встретимся вновь (СИ) - Лабрус Елена - Страница 38

То, что Майк Илье не родной отец как-то примеряло его с тем, что, упаси бог, они могли оказаться с Эрикой родственниками и объясняло нетерпимость матери к Эрике и отношениям с Ильёй. Но тогда либо ей надо было быть ещё настойчивей и не допустить этой кровосмесительной связи. Либо она знала, всегда знала, что Илья Майку не родной.

— Нет, нет, упаси бог, — перекрестилась Юлия Геннадьевна. — Твой отец и в глаза её не видел до того дня, как я ему изменила. А тебе тогда было почти пять.

Илья отпустил стол, чувствуя, как спине потёк ледяной пот, выглотал полстакана приятно освещающей лимоном прохладной воды и с облегчением выдохнул.

— С кем изменила? Зачем? — упёрся его прямой взгляд в мать.

— Это был прощальный секс, — так и держала она за тонкую ножку в дрожащей руке бокал. — Давид уезжал в Южную Америку, в Колумбию, снимать репортаж о гражданской войне. Пригласил меня просто провести вечер. Ну а потом как-то само всё получилось.

— Само, — тяжело выдохнув, кивнул Илья. Он предположил, что этот военный журналист и есть его настоящий отец, но хотел услышать историю до конца. — Вы встречались?

— Да, довольно долго. А потом сильно поссорились, и он где-то познакомился с этой шалавой, будущей матерью Эрики, и меня бросил. Даже предложение ей сделал. Ей, а не мне. А эта тварь оказалось настолько жадной, что поторопилась выскочить замуж не за него, а за богатого папика, который ей в отцы годился. Побоялась упустить такую завидную партию, за тем, видать, и примчалась в столицу. Ну, а когда Давид вернулся, я уже встретила твоего отца. И после свадьбы ему ни разу не изменяла.

— А до свадьбы?

— Илья, — отставила она фужер. — Да какая уже разница. Мы поженились. Я забеременела и всё осталось в прошлом. Ну, до той самой встречи шесть лет спустя.

— И ты всё это рассказала отцу? Про Давида, про то, как он предпочёл тебе мать Эрики?

— Конечно, — пожала она плечами. — Мы и встретились только потому, что я пошла искать с кем бы отомстить.

— Мам, ты же понимаешь, что разбила отцу сердце? — качнул головой Илья, с жалостью глянув на женщину, что он, кажется, только сейчас начал понимать. В ней была склонность не столько к саморазрушению, сколько болезненная потребность всё рушить вокруг себя. Ей словно не жилось, когда всё было хорошо, тихо, мирно. Ей обязательно нужно всех злить, задирать, настраивать против себя. А потом стоять на этом пепелище и доказывать себе, что она сильная и со всем справится. Одна. Сама. Словно никто ей не нужен. Но разве это так? — Он всегда любил тебя. Только тебя. И до сих пор любит.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Много ты понимаешь, — хмыкнула она.

— Не поверишь, много, — улыбнулся Илья. — И с кем бы ты ни встречалась до него — неважно. Может, ему и досталось твоё разбитое сердце. Может, ему и было обидно, что ты им «лечилась». Но потом ведь всё изменилось. Ты же любила отца. Так зачем?

— Господи, — улыбнулась она, — мне сейчас кажется, что ты меня старше. Но ты всегда был умным не по годам. И жутко правильным. — Улыбка медленно сползла с её лица. — Вот только когда он узнал, что я снова встречалась с Давидом, то побежал ни к кому-то, а именно к ней. И эта шалава ведь не устояла, отдалась.

— Ему было так плохо, мам, — рискнул предположить Илья. Уголок её рта горько дёрнулся, подтвердив его догадку, — что он хотел сделать тебе так же больно как было больно ему. А ты до сих пор ревновала Давида к матери Эрики, поэтому отец сделал всё, чтобы изменить тебе именно с ней.

— Считаешь, это я во всём виновата?

— Мам, посмотри на себя, — застыло его лицо, не выражая никаких чувств. — Тебе всегда доставляло удовольствие нравиться мужчинам. Ты никогда не ограничивалась одним. Ты уходила с одним. Возвращалась с другим. Улетала отдыхать с третьим.

— Не смей меня осуждать. Всё это было после развода. Я была свободная женщина. И имела право залечивать раны как считала нужным.

— Я бы и не осуждал. Если бы не два «но». Ты меришь Эрику своими мерками до сих пор. Ты с детства называла её шаболдой, а она, как минимум, не её мать и ничем не провинилась.

— Ой, ни скажи. А то я не видела, как она таскалась с кем ни попадя, — с возмущением взмахнула мать руками, — особенно когда не кому стало за ней следить.

— Не она таскалась. За ней таскались. А это принципиально разные вещи.

— Давай не будем, — скривилась она. — Не хочу делать тебе больно, но хрен Алого намного раньше побывал там, где тебе только снилось.

— Это я не буду с тобой обсуждать, — не стал Илья переубеждать мать как сильно она не права.

— Ты вообще всё это не должен со мной обсуждать. Я ведь твоя мать.

— А что стало с Давидом? Где он сейчас?

Илья смотрел, как она допила шампанское. Таким знакомым движением промокнула губы, поправляя помаду. Смяла ещё сильнее истерзанную салфетку, отбросила её в сторону.

— Он погиб. В том же году. Где-то под Боготой попал под обстрел. Мне звонил его отец, но я не поехала на похороны. Не хочу даже думать, что его больше нет.

Илья молчал.

Знала ли она, когда выходила замуж за отца, что беременна не от него? Нет. Ведь до сих пор она в неведении, что настоящий отец её сына тот, кого она когда-то действительно любила.

Может, когда-нибудь Илья ей и скажет. А, может, и нет. Может, когда Илья станет старше, она и сама увидит в нём черты того, что она так и не забыла.

Правда стала бы его аргументом в споре, если бы мать с отцом выступили единым фронтом против него и Эрики. Но матери сейчас явно было хуже, чем Илье. Она устала воевать. Устала враждовать и ссориться. Он не будет нагнетать. Они с Эрикой её простили. И только от неё теперь зависит смирит ли она свою гордыню, найдёт в себе силы отпустить прошлое и сумеет ли начать строить заново отношения с людьми, которые, чтобы она ни говорила, а были ей бесконечно дороги.

— А что там со вторым «но», — напомнила она.

— Хотел попросить тебя не вываливать на стол сиськи, когда приедешь к детям. Не надо этой воинствующей проституции. Хватит. Уже можно, мам, стать просто бабушкой.

Илья встал, так и не притронувшись к салату. Сунул официанту несколько купюр:

— За меня и за всё, что ещё закажет дама. Остальное оставьте себе.

— Илья, я не продавала их дом, — крикнула Юлия Геннадьевна, когда официант отошёл. — Он так и принадлежит Эрике.

— Это уже неважно, — обернулся он. — Думаю, вряд ли они с Ниной захотят в него вернуться. Никто не любит возвращаться в своё прошлое, хотя иногда оно действительно лечит.

— Илья! — Он задержался, видя, как губы у неё затряслись. У него тоже защипало глаза. Но она справилась. Слёзы застыли, превратив её глаза в два лесных тёмно-зелёных озера, но так и не пролились. — Люблю тебя, сынок!

— И я тебя, мам. Всегда.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Илья ничего не рассказал, когда вернулся. Обнял Эрику, прижался губами к виску. Но вздохнул так, словно камень с его души упал. И этого Эрике было достаточно: когда захочет — поделится.

Она думала, что в этом беспокойном мире им уже и не отмеряно счастья: все были против них, всё было против них. Но, к счастью, она ошибалась. Всё как-то потихоньку налаживалось. Илья даже выглядеть стал бодрее и «румянее», но это скорее всего из-за лечения, которой ему назначили. Теперь он ездил в больницу утром и вечером каждый день.

Но и без этого предсвадебные дни были наполнены бесконечной суетой. Но такой приятной суетой. Радостной, дружной, весёлой.

— Я не могу вас попросить: оградите его от неприятностей, — легонько потряхивая головой, словно всё ещё не веря своим глазам, Елена Владимировна поглядывала на близнецов во время встречи с Эрикой. Внешне сдержанная и строгая, она оказалась очень расположена к детям и даже отдала им на растерзание анатомическое пособие. Дети с восторгом разбирали и собирали пластмассовое человеческое тело как конструктор: прикрепляя на нужные и не очень места почки, печень, сердце и прочие органы. — Прекрасно понимаю, что это невозможно. Да и считаю такие советы вредными. Но я искренне верю, да и мой тридцатилетний опыт это подтверждает, что положительные эмоции очень важны. Конечно, они никого не излечивают, но в том море отчаяния, что живут люди с таким диагнозом, важно поддерживать общий позитивный фон.