Когда мы встретимся вновь (СИ) - Лабрус Елена - Страница 4

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Честно?

Алла кивнула.

— Каждый день. Каждый день, я накрываю стол к ужину и ставлю лишнюю тарелку. Вздрагиваю на каждый телефонный звонок. И каждое утро просыпаюсь с единственной мыслью: может, сегодня?

— Эрика, прошло сколько лет, — сочувственно сморщилась она.

— Всего шесть. Шесть лет, пять месяцев, — Эрика посмотрела на часы в холле, стрелки на которых переползли за полночь. — И… пять дней.

— И ты всё ещё ждёшь? — обняла её Алла на прощанье.

— Всегда.

«Может, сегодня?» — улыбнулась она и махнула рукой, останавливая такси.

«Наверно, я любил тебя всегда, — глядя на летящий за окном снег, думал Илья. — Нет, без «наверно». Я любил тебя всегда», — опустил он глаза в экран ноутбука и мысленно вычеркнул неверное слово.

Мысленно, потому что слушал врача и не мог сейчас писать. Но рука так и тянулась к клавишам.

С того дня как ему поставили диагноз «острый миелобластный лейкоз» он писал ей каждый день. Столько лет не искал. Не ждал. Старался не думать о ней. Смириться, отпустить, забыть, хоть и знал, что не сможет.

Но в тот день начал ей писать, и плотину в душе, что он так тщательно воздвигал, словно прорвало. С того дня он уже не мог без этих писем.

Он делился с ней тем, что было на душе. Тем, что когда-то не успел сказать. Тем, о чём думал сейчас. И тем, что боялся не успеть сказать.

Это были даже не письма. Разговор. С ней. Ведь мысленно она всегда ему отвечала. Та, что он любил всегда и без «наверно».

Всегда. С того дня на школьной линейке, когда он протянул ей влажную от волнения руку, а она смело вложила в неё свою и не поморщилась: «Я — Эрика». «Первый «А», шурша целлофаном букетов, гуськом потянулся в школу за первой учительницей. А он смотрел на неё и думал: эта девочка настоящая? Или снится ему?

— Кстати, помнишь, как её звали? Нашу первую учительницу?

— Фаина Кантимировна? — в его воображении улыбнулась та, что всегда ему отвечает, и передразнила стучащую линейкой по ладони Фаину: — «Максимова, на первую парту! Немедленно! Если не умеешь себя вести, будешь сидеть здесь. Рядом с Кантимировым». Рядом с её дебилковатым сынком, который вечно ковырялся в носу.

Фаина Константиновна Кантимирова. Конечно, она помнит.

— Кстати, Вадик Кантимиров вырос неплохим парнем. Стал геологом-нефтяником. Не зря над ним смеялись за его дурную привычку: что ты там хочешь найти? Полезные ископаемые? Вот он и ищет теперь нефть и газ.

— Илья Михайлович, — отвлекла его доктор, закончив пространный рассказ о том аду, что ему пришлось пережить, а она сухо назвала «индукцией». — Ваш отец разговаривал со мной о дальнейшем лечении. И ваша невеста. Они сейчас за дверью. Пригласить?

Илья встрепенулся: «Отец? Здесь?» Илья никому ничего не хотел говорить о своём диагнозе категорически. И болезненно сморщился: «Настя, какого лешего? Да, я согласился, что отец имеет право знать, но хотел, должен был позвонить ему сам. А ты же ещё и представилась наверняка как моя невеста?»

Невеста.

Ещё три месяца назад она была просто его личной ассистенткой: отвечала на звонки, предупреждала о встречах, составляла расписание на день и тезисы к переговорам, забирала одежду из химчистки, покупала корм Мистеру Жопкинсу Нагломордовичу.

Илья глянул на фотографию кота на заставке экрана в стиле «за секунду по падения». Там в пору его юности и стройности, полосатый опрометчиво растянулся на коленях у Эрики, которая его терпеть не могла, и захлопнул ноутбук.

Три месяца назад диагноз свалился на Илью как гром среди ясного неба, когда невесты у него ещё и в помине не было.

— Ладно, ладно, не на пустом месте она появилась. Да, до этого мы разок переспали. — Скептически приподнятая бровь Эрики. Он мысленно обречённо выдохнул, глянув на неё. — Уговорила: пару раз. Но жениться на ней я точно не собирался.

И не врал. Какая женитьба? Его «ОМГ-групп» только вступила в «Союз производителей нефтегазового оборудования», Илья прилетел с ежегодного форума в Тюмени, где, кстати, как раз встретил Кантимирова, «ОМГ-пром», то есть производство компании, получило долгожданную лицензию Американского института нефти на штангонасосное оборудование. Он купил дом — сделал себе подарок на двадцативосьмилетние, — который просто нереально ему нравился и бесил кота.

И никакая миссис Гончарова не могла бы и мысленно переступить порог этого царства идеального порядка, света и космической пустоты три месяца назад.

Но болезнь вмешалась бесцеремонно.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Он грешным делом подумал, что это открывающиеся перспективы так вскружили ему голову, когда голова начала кружиться в прямом смысле от слабости, стали постоянно появляться синяки, одышка, кровоточить дёсны, и температура поднялась и держалась за отметкой «тридцать восемь» как при хорошей простуде неделю.

Илья оказался в гематологии, когда уже и ноги переставлял с трудом. Там, то есть здесь, в Центре Гематологии и поставили диагноз. И, можно сказать, ему повезло. Из всех форм лейкоза у него оказался ОПЛ, так называемый М3: острый промиелоцитарный. Тот, что раньше давал самый высокий процент смертности, а теперь, когда при терапии лейкоза этой формы используется специфическое лекарство, стал давать самый хороший процент выздоровления — семьдесят процентов.

Илья очень надеялся попасть в эти «семьдесят». И сегодня, наконец, собирался вылезти из нежных батистовых больничных распашонок, которые ему до чёртиков надоели и уехать домой.

— Я же правильно понял, Елена Владимировна, анализы у меня обнадёживающие? — почесал он лысый череп. Наголо он побрился сам, сразу, не дожидаясь, когда после курса химиотерапии выпадут волосы. И до того, как врач пригласит отца и Настю, хотелось бы понимать перспективы.

— Ну, скажем, анализы я видела и получше, — заглянула в бумаги доктор, женщина строгая, немолодая и неулыбчивая, но Илье было глубоко всё равно как выглядит его врач, идёт ли ей этот покрой белого халата, давно ли она делала маникюр, лишь бы она была компетентна настолько, чтобы её больше никогда не видеть.

— Но курс химии ведь дал неплохие результаты? — всматривался он в непроницаемое лицо с глубокими морщинами, надеясь услышать оптимистичные прогнозы.

— Будем надеяться на лучшее, Илья Михайлович. Но на случай рецидива я предложила вашему отцу сдать кровь на типирование. То есть соответствие тканевой совместимости между донором и реципиентом при пересадке костного мозга.

— Это страшное слово «рецидив», — вздохнул Илья. Пожалуй, самое страшное для каждого больного лейкозом. При рецидиве ОМЛ единственным действенным способом лечения остаётся пересадка костного мозга.

— Я же правильно поняла, что других родственников у вас нет?

— Нет, — уверенно покачал головой Илья.

У него нет других родственников. Ни братьев, ни сестёр. И матери тоже нет.

То есть она, конечно, есть. У неё даже всё хорошо. Молодой муж. Своя гомеопатическая клиника в Торонто — небольшая, а возможно, уже большая сеть магазинов-аптек — Илья больше шести лет с ней не общался. С того дня как очнулся в чужом доме, чужой стране и узнал, что она сделала. Соврала и ему, и Эрике. Наговорила такого, что Эрика всё продала, забрала сестру и уехала в неизвестном направлении. Конечно, вышла замуж. По крайней мере Илья точно знал, что родила, а где и с кем теперь живёт и знать не хотел. Слишком больно.

Он ни в чём её не винил. Она и так слишком долго его ждала. Ждала окончания школы. Ждала, когда он закончит университет и вернётся. Ждала его в том ресторане, где он должен был сделать ей предложение. Но в тот день всё пошло наперекосяк.