Вкус одержимости (СИ) - Лабрус Елена - Страница 12

— Но ты же не будешь отрицать, что она тебе понравилась? — она нехотя вложила ладонь в мою протянутую руку.

— Буду, — прижался я губами к её пальцам. — Если бы ты не затеяла этот разговор, я бы про неё и не вспомнил.

— Я бы не затеяла этот разговор, если бы не видела выражение твоего лица. Ты даже рот приоткрыл. Вот этим своим движением, — слегка выдвинула она вперёд нижнюю челюсть, — каким слизываешь с моего тела струйку крови. С каким впиваешься в свежий надрез. С каким целуешь меня в губы или тянешься к возбуждённому соску. Ты её хотел, Алан. Эту девочку, что юна и прекрасна. Ты желал её по-настоящему, а не мечтал. И ты не старец, ты бы ей вдул, — горько усмехнулась она. — Может, поэтому секс в примерочной кабинке и был так хорош?   

Я её не хотел, невольно вздохнул я сейчас, всё ещё отвечая жене и складывая на коленях руки девушки, покрытые светлыми едва заметными волосками. Руки той, что, меня и не видела в том салоне. И не подозревала, что засела в памяти гарпуном. И навсегда связала тот день с собой.

Мог ли я подумать, что тот секс с женой в примерочной кабинке будет последним? Мог ли предположить, что застряну в этой чёртовой дыре, замурую себя в доме за кирпичным забором, но так и не найду за два года ответов? Мог ли догадаться, что завязну не только в пространстве, но и во времени, и до сих пор буду жить тем днём, когда моя жена ещё была жива?

Мог ли представить, что однажды спасу жизнь той, с разговора о которой началась наша последняя ссора. Посажу её в кресло жены, разверну к ней лицом своё и вдруг подумаю, что Кира была права: плоская упругость живота, округлая выпуклость лобка, фарфоровая бледность кожи, голубоватая сеточка вен под ней, вкус её анемии — всё это действительно было прекрасно, незабываемо, вожделенно. Но единственное чего я хочу…

…чтобы она убралась отсюда как можно скорее со всеми своими выпуклостями и впуклостями. И начала уже глотать чёртов суп.

Я помешал бульон и приподнял чашку.

— Вкусно, — проглотила она всего ложку. И глаза её снова наполнились слезами.

Чёрт тебя дери! Мысленно зарычал я.

— Вчера был вкуснее, — натянуто улыбнулся. — Вчера он был свежий. Не думал, что ты такая соня. И такая плакса, — покачал я головой, когда она уронила ложку обратно в тарелку.

— Простите, — шмыгнула.

— Прас-ти-ти, — всё же не удержался и передразнил я. Она уставилась на меня удивлённо, даже испуганно. — Да сколько можно! Простите, извините, не обессудьте, не взыщите!

Теперь глаза её вспыхнули. Она зло высморкалась в салфетку.

 Вот то-то же! По крайней мере хоть сырость разводить перестала. Но вместо того, чтобы уговаривать её съесть ещё ложечку, я отставил тарелку.

Сходил до бара, откупорил бутылку вина и налил в ложку.

— С моих собственных виноградников. Крайне полезно при анемии, угрызениях совести и настроении себя пожалеть. Микстура «А не пошло бы оно всё!» — протянул ей ложку, как доктор, чтоб его, Айболит.

Она зло перехватила тяжёлый столовый прибор.

— А сейчас посмотри на меня, — остановил я её, дождался пока она поднимет на меня глаза, сверкающие как море у Лазурного берега в ветреную погоду. — Я хочу, чтобы ты запомнила одну простую вещь. Простую, но очень важную. Сейчас тебе будет казаться, что ты сама во всём виновата. Что, если бы ты сделала или не сделала того, другого, третьего, то с тобой бы ничего не случилось. Так вот. Это всё сраное дерьмо. Никто ни в чём не виноват. Плохие вещи случаются, потому что они случаются. Не надо этой иллюзии контроля. От тебя ничего не зависит. Такова жизнь, Ника Тальникова.

Такова жизнь.

Терпкое вино обожгло горло. Но я его проглотила, хоть и слегка закашлялась.

— С вашей женой тоже это случилось? Плохая вещь, доктор? Фрейд или Кащенко? Как к вам лучше обращаться?

— Доктор Арье, пожалуйста, — дьявольски улыбнулся он. Честное слово, сам сатана улыбался безобиднее. Но сейчас я была так зла, что дала бы фору тому сатане. Он достал меня своим раздражением и стервозностью.

— Желаете подлечить мне заодно и мозги? Хорошо. Только несколько контрольных вопросов. Вас тоже загоняли в ловушку как зайца? Тыкали в морду грязным членом? Подвешивали на крюк для мяса? Нет?

Он опасно сверкнул глазами из-под упавшей на глаза пряди тёмных волос.

— Мою жену сбила машина и она истекла кровью на обочине, так и не дождавшись помощи. Вряд ли это можно назвать вещью хорошей.  

На его скулах, покрытых тёмной щетиной, играли желваки, пока он наливал мне ещё ложку вина.

— Но вы вините себя в её смерти? — не морщась, проглотила я и вторую порцию.

Вино, бессилие, а больше всего мрачное отчаяние, что накатывало на меня волнами, как приступы тошноты, делали меня смелее, эгоистичнее, но, честное слово, сейчас мне было так плохо, что я, наверное, просто была не способна на адекватные реакции. На понимание. Сочувствие. Сострадание. На осознание, что задать такой вопрос Алану Арье — всё равно, что сунуть руку волку в пасть. Нет, всё равно что отрубить себе руку и сунуть ему в пасть.

— Послушай, девочка, — зазвенел сталью его голос, разом напомнив, что я не у бабушки в гостях, хоть он и держит для меня тарелку с супом. Сколько ни напяливай на себя очки и чепчик, он не добрая старушка, а ряженый волк, что вынужден меня терпеть и изображать заботу. — Думаешь, прочитала в сети пару гнусных заметок и уже всё знаешь: обо мне, о моей жене, о моей жизни? О том, что я чувствую? Расстрою тебя: ты сильно, очень сильно ошибаешься.

— Ошибаюсь? — посмотрела я на его сведённые злобой скулы и поспешно закрыла глаза, чувствуя, как они снова заполняются слезами. — Вряд ли, потому что ничего такого я не думала. Просто хотела дать понять: не нужны мне ваши советы. Не надо учить меня жить и рассказывать про чувство вины, если вы сами ничего в этом не понимаете, — всхлипнула я, комкая салфетку.

Ни черта не помогает твоё вино, Алан Арье!

Приступ злости резко сменился острой жалостью к себе.

Вот что я тебе сделала? В чём виновата, что ты меня едва терпишь? В чём провинилась лично перед тобой?

Я посмотрела на него ненавидяще.              

— Знаете, что? Я не просила меня спасать. И, если вы думаете, что горела желанием снова оказаться в вашем доме, то сильно ошибаетесь. Мне и первого раза хватило. Ни знать вас, ни раздражать, ни стать неожиданной обузой, я тоже не мечтала. И не надо со мной нянчится, — я оттолкнула тарелку, что он держал в руках.

— И не собираюсь, — швырнул он посуду на стол. Встал, скрипнув по полу сдвинутым креслом. — Захочешь — сама поешь.

— Надо было просто вызвать полицию и всё! — крикнула я ему вслед.

— Надо было, — ответил он ледяным тоном, не обернувшись.

Его твёрдые шаги затихли где-то за пределами гостиной.

Стало так тихо, что шелестящий за окнами тихий дождь казался ливнем. Догорающие в камине дрова — настоящим пожаром. И откуда-то издалека долетал странный звук, словно жужжало огромное насекомое.

Грудь невыносимо жгло. От обиды, горечи, несправедливости. От непонимания чем я всё это заслужила. И вот это всё — тоже.

Я хочу домой! Хочу всё забыть! Хочу вернуть свою жизнь!

Пусть в ней было мало радости, очень мало денег и много работы, но это была моя жизнь. И она мне нравилась такой, какая была.

Чёртова капризная девчонка!

Я рывком открыл дверь на улицу в задней части дома.

— Воу! Воу! Потише, Ваша Дьявольская Горячность, — оттолкнулась Зои от стены, у которой стояла, упираясь рукой. — Я, конечно, знаю, что выдержка не твой конёк, но попа-боль — это не то, за чем я прилетела. Хотя… — она смерила меня взглядом, но даже с высоты своих каблуков и модельного роста снизу-вверх, — прежний Алан Арье всегда нравился мне куда больше, чем та хладнокровная рептилия, в которую тебя превратила Кира.

Она провела острым как стилет ногтем по моей щеке.