Вкус одержимости (СИ) - Лабрус Елена - Страница 39

Его брови снова взметнулись, в этот раз испуганно.

— Эта кровь? Она, — он побледнел как Моцарт, испив вино, предложенное Сальери.

Увы, я не настолько коварен. Хотя улыбкой, что я наградил Федэ, Сальери остался бы доволен.

— А что, твоя жажда прошла? — иронично изогнул я бровь и жестом пригласил его пройтись. Он затушил сигару и последовал за мной.

То, что я собрался ему показать, не было чистой воды фикцией или красивым фокусом, каким пичкают людей продавцы БАДов, демонстрируя чудесные свойства акульего жира растворять пенопластовые чашечки как холестериновые бляшки. Но это были мои старые наработки, те, что были сделаны до смерти Киры.

Не знаю насколько близко я был к истине, сейчас мне всё придётся начинать заново. Но если я не покажу Федэ, насколько продвинулся, он не захочет забрать себе Блондинчика и поменять его на Зои. Вкус, что я искусственно придал крови парнишки, добавив нужные ингредиенты, словно присадку в бензин, — этого слишком мало для Федэ. Страх, что этот «мальчик» важен для меня, желание забрать то, что может разрушить его Семью должно быть в нём куда сильнее, чем желание наслаждаться его кровью как хорошим вином.

Худшее, что было в Федэ — он был из тех редких кровососов, кто получал удовольствие и от процесса, и от вида, и от вкуса. Он был сраный гурман, что из своей зависимости сделал культ и гордился этим.

Смеясь над разными пустяками, мы прошли через гостиную.

Я первый раз вёл Федэ в святая святых.

Но сначала должен показать ему чёртова смазливого ублюдка.

Ты продала, я купил…

— Я продала, он купил, — ходила я по комнате, заламывая руки, всё повторяя и повторяя одно и то же.

Ну вот, теперь я должна ему девственность. У меня куча денег. Папу не переведут в общую палату. Только одна маленькая проблема: Алан заплатил за убийцу своей жены.

 И я хотела пойти и сказать ему об этом сейчас же, пока ещё не потратила его деньги. Но спустилась в гостиную в тот момент, когда хозяин дома и его неожиданный пожилой гость, смеясь, пошли вниз, в тот коридор, где была галерея.

Стараясь не издавать лишних звуков, я пошла за ними.

И даже, благодаря изгибу коридора, нагнала.

Вот только одна маленькая незадача — они говорили на французском. А значит, о чём бы они ни говорили, мне всё равно не понять. Чёрт!

Я остановилась в том же месте, что и прошлый раз. И сейчас слышны были только удаляющиеся голоса Алана и его гостя, но я-то помнила, что вниз есть лестница. И, честно говоря, догадывалась, кого я там увижу. Второго блондина, Никто, Влада, как назвал его Ярик. Ну, или Третьего.  

 Не ожидала я только, что в отличие от стеклянного бокса, где сидел Ярик, внизу окажется настоящая тюрьма. И самые настоящие камеры за тяжёлыми блестящими решётками.

В третьей по счёту камере от крутой лестницы, по которой я спустилась, оказался Никто.

И на меня, вставшую в паре метров от его решётки, у стены, по верху которой были узкие зарешеченные окна, он обратил внимания не больше, чем на солнечный свет, что падал из этих окон, благодаря сильно скошенным подоконникам, прямо в камеры.

Он ел. Ел! Сидел на кровати, прикреплённой к стене изголовьем и, разложив на столе, похожем на стол в купе поезда какие-то коробочки, ковырялся одноразовой вилкой в одной из них.

Рядом с ним на кровати были разбросаны рисунки. К стене прислонена гитара. И сам он сидел весь такой чистенький и свеженький, в белой футболке, с вымытыми и всё так же прихваченными под резинку на затылке волосами, что я опешила.

Супер! Просто супер! Эта гнида вырезала у меня на груди слово «СУКА», подвесила меня на крюк и собиралась насиловать под дружное гиканье дружков, а его тут держат как на курорте.

Он поднял на меня глаза. Да, ладно! Неужели даже перестал жевать?

— Рад, что с тобой всё в порядке, — разглядывал он меня пару секунд, а потом опять уткнулся в свою банку, судя по запаху, с какой-то мясной кашей.

— А уж как я рада, что со мной всё в порядке, — хмыкнула я и подошла я к решётке вплотную, справедливо решив, что времени отпрянуть у меня будет больше, чем у него — вылезти из-за стола и кинуться.  

— Влад, — он вытер рукой рот и встал. — Меня зовут Влад, Ника.

Я сделала шаг назад, он два шага вперёд, схватился руками за прутья решётки.

— Мне жаль, что так вышло, — вздохнул он, — что у Ярика совсем сорвало крышу. Когда до меня дошло насколько он невменяем, было уже поздно, — смотрел этот высокий мускулистый блондин на меня сверху вниз. — Но, если бы меня не вырубили, я не позволил бы им дальше над тобой измываться. Чего бы мне это не стоило, не позволил бы.

У него был такой спокойный и сильный голос. И столько уверенности в нём, что я невольно сглотнула.

— Жаль, что ты этого не сделал, — сделала я ещё шаг назад.

— Этого трусливого щенка надо было пристрелить ещё при рождении. Придушить собственными руками, когда он только появился на свет. Но я всё нянчился с ним, всё думал он станет человеком. И я должен был всё это увидеть, чтобы понять, какое он дерьмо и уже не питать никаких иллюзий.

— Рада, что помогла тебе разобраться, — усмехнулась я. — Вот только какой ценой?

— Сладкая моя, я бы не позволил тебе умереть.

Меня словно отбросило к стене волной и припечатало к ней лопатками. Я растерялась. Я… охренела. Что? Сладкая моя?

Да как ты смеешь, урод, ещё делать вид, что я тебе небезразлична.

— Значит, это всё Ярик? — гневно выдохнула я, глядя на хмурую складку на его лбу. Покрываясь мурашками от этого упрямого взгляда. Вот же чума!

— А ты считаешь, что мне нужна компания, чтобы трахнуть девчонку? Считаешь, это я визжал как свинья и размахивал ножом? — сжал он кулаки на прутьях до хруста.

— Я не видела кто из вас это сделал, — выдержала я его взгляд. — Так что можешь говорить что угодно. Но я рада, что ты сидишь здесь. Что вы оба здесь. И я пришла не за тем, чтобы ты просил прощения или извинялся. Плевать я на это хотела. Я хочу знать, что ты слышал о смерти Киры. Если Кристина твоя девушка, наверняка, вы об этом говорили.

— Кристина?! — скривился он. — Нет, моя сладкая. Кристина не моя девушка. И если мы с ней о чём и говорили, то только о том, чтобы она не залетела. Мы просто трахались, малыш. На той самой скотобойне, куда Ярик решил притащить тебя. И мне жаль тебя расстраивать, но кто такая Кира я не знаю.

Чёрт! Выругалась я про себя.  

— Но, если ты хочешь поговорить, давай поговорим, — улыбнулся он белозубо и плотоядно.

Вот же гад! Всё аж кипело во мне от возмущения. Определённо, ему не нужна компания, чтобы затащить кого-то в койку. Он бы справился и один, с любой. Но, чёрт побери, это никак его не оправдывало. Он даже не раскаивался, в отличие от Ярика. Не чувствовал себя виноватым. И его руки, сплошь покрытые татуировками, очень похожие на те, что я видела у Третьего, тоже не добавляли ему очков. Этот соврёт — много не возьмёт, и чему угодно поверишь.

— Санта муэрте, — задрал он рукав футболки на плече, проследив за моим взглядом.

— Что? — не поняла я.

— Святая смерть, — повернулся он так, чтобы я увидела во всей красе девушку с лицом, разрисованным под череп, распущенными волосами, цветком и оружием в руках. — Это стиль чикано. Один из самых узнаваемых в тату. Я в нём тоже работаю. Раньше эти рисунки были отличием латиноамериканских банд.

— Значит, ты и правда татуировщик?

— Да. И неплохой. Я бы никогда не оставил у тебя на груди такую грубую надпись, — одёрнул он рукав и как ни в чём ни бывало вернулся в глубину своей камеры. Прихватил по пути гитару, завалился на койку и издал мелодичный звук, проведя по струнам. — Я бы не причинил тебе вреда. Не обидел, не оскорбил. И вообще не сделал бы ничего, на что бы ты не согласилась. А на что согласилась, поверь, тебе бы понравилось.

Он взял ещё несколько аккордов.

— Бродить вдоль берего-о-ов… — зазвучал его голос, низко, сильно и, чёрт побери, завораживающе. — Не спать ночей, сидеть в дыму табачном… На то она и первая любовь… — узнала я песню, что пошлый раз слышала. — Чтоб быть ей не особенно удачной…