Вкус одержимости (СИ) - Лабрус Елена - Страница 57

— Шерлок! — рявкнул я, выбегая за ним на улицу. Но где там!

Он, сволочь, опять запрыгнул в мою машину. И пока я справлялся с чёртовой одышкой и слабостью, его уже и след простыл.

— Да и хрен с тобой, — выругался я, тяжело дыша. Сцепился в стену — так закружилась голова. Сглотнул вмиг пересохшим горлом, мечтая о глотке воды.  

И вдруг… тоже понял.

Всё понял! Про Нику, про её кровь, про свою жажду.

В шоке я опустился прямо на холодные плиты крыльца и прижался спиной к стене.

Но этого же не может быть!

Или может?

Дьявол! Это было так просто и так естественно, что мне даже не пришло в голову, что так бывает.

Я знал о крови всё, что только можно. Я читал лекции о микробиоме. Я с закрытыми глазами мог нарисовать схему трансмембранного протонного градиента, что приводит в движение механизм жгутиков архей. Я мог по памяти назвать две тысячи микробных таксонов, обнаруженных в здоровой крови. Но что доминирующие таксоны микробиома крови, а их всего пятнадцать, наиболее тесно связаны с микробиотой рта и кишечника — забыл. Даже не забыл, просто не подумал, что это тоже работает. Что… простой поцелуй может работать куда эффективнее глотка свежей крови.

Просто поцелуй!

Я добрался до лаборатории бегом, забыв про свою слабость. И пусть у меня не было мазка, чтобы убедиться наверняка. У меня было столько всего, кроме этого: образец её крови, когда она порезалась коробкой, без донорских эритроцитов; снимки с ними; снимки гемолиза…

У меня тряслись руки, когда я загружал данные для секвенирования РНК. Когда запускал анализ с использованием маркерных генов. И пока он шёл, всё больше и больше убеждался в том, что на фоне остальных неспецифичных профилей образцов, что были примерно идентичны, без поправок на пол, возраст и технические факторы, образцы Ники всё равно выделялись. Врождённой особенностью.

Редкое отклонение от нормы послужило толчком для роста уникальных колонии архей, что были не только устойчивы в любой агрессивной среде: солёной (кровь), кислой (желудок), нормальной и щелочной (ротовая полость и кишечник), гибли при низких температурах и имели повышенную устойчивость к антибиотикам. Но ещё и вынужденно, из-за ограниченного количества эритроцитов — мест своего обитания, имели не только более высокую концентрацию и численность, но и охотно поселились во рту. Возможно, в слюнных железах, возможно, нет.

Возможно, я и вовсе был не прав: дело вовсе не в Нике, не во мне, и не в археях. Но что-то работало. Ведь единственная капля её крови вернула меня к жизни, когда я всего лишь слизнул её остатки с руки. Это была она, а не тот сепарированный шлак, что приехал со станции переливания. И это была она, когда я тестировал её кровь на гемолиз и невольно снова ограничился лишь каплей. И снова — когда всего лишь поцеловал.

Я не мог объяснить. Я не мог доказать. Да что там, я пока сам не мог поверить. Просто я знал, что это так. И единственный способ проверить…

Я посмотрел на часы.

Только если Ника приедет… Или забыть об этом уже навсегда.

Без неё моё никчёмное открытие станет бессмысленным.

Потому что она одна такая. Вот и весь ответ.

Одна, чтобы убедиться, что я нашёл причину, а не очередную иллюзию исцеления.

Одна, чтобы окончательно принять: сколько бы я ни бегал от себя, как бы ни пытался себя обмануть, по сути я — раб жажды.

Всю ночь я упрямо пялился в темноту, борясь с тошнотой и слабостью, но всё ещё её ждал.

И даже, когда понял, что она уже не вернётся, всё равно стоял у окна в свете полуденного солнца и смотрел как стрелка отсчитывала последние секунды и надеялся…

На что?

Двенадцать.

Ровно двенадцать.

Нет, твоя карета не превратится в тыкву, моя девочка.

Но ты… не пришла.

Я просто полный кретин, если думал, что ей нужен. Конченый идиот, раз решил, что она была искренней, когда сказала, что любит меня. Отчаянно истосковавшийся по душевному теплу и нежности дебил, влюблённый в глупую ветреную девчонку. Впустивший её в своё сердце и оставшийся ни с чем.   

— Господин Арье, пора, — окликнул меня пилот.

— Да, да, — рассеянно откликнулся я, не сводя глаз с ворот.

Последний раз скользнул взглядом по пустой дороге и запрыгнул внутрь.

— Долго лететь? — спросил взволнованный, но тихий Блондин.

И пока пилот объяснял ему полётный план, я достал телефон и набрал Зои.

— Ты нужна мне, — вот и всё, что я сказал, оставив ей голосовое сообщение.

И другой номер, по которому больше не ждал звонка, отправил в чёрный список.

— Чёрт побери, Алан, да возьми же ты трубку! — уговаривала я телефон.

Но, судя по коротким гудкам, он уже отправил мой номер в чёрный список.

Чёртов педант! Да! Да, я безбожно опоздала. Не на час или два. На все пять.

Но, святая инквизиция, что я могла с этим поделать? Что? Если в крематории в полдень мне только отдали урну. И я бы опоздала, даже если приехала вместе с ней.

Но с урной я не могла приехать! Меня ждали на кладбище. Я должна была похоронить папу. В конце концов, у меня не каждый день умирают отцы.

— Чёрт! — выругалась я, глядя на сраный семафор.

Сегодня как назло я встала даже на переезде, которым пользовались раз в год. Но именно передо мной шлагбаум закрылся, и три несчастных вагончика, толкаемые паровозом, ползли так медленно, словно он до сих пор работал на пару.

И всё же одно приятное событие случилось: ворота, что в отсутствие связи с хозяином особняка, я решила брать на таран, неожиданно открылись сами.

Воодушевлённая тем, что меня ждут, я неистово трезвонила в дверь.

— Алан! Алан, это я! — барабанила я уже кулаком, когда двери внезапно разъехались и меня на пороге встретила… женщина в банном халате с полотенцем на голове.

— Простите, а вы?.. — осмотрела она меня с ног до головы, потом Джима. Увидела логотип курьерской компании на двери машины и уже было расплылась в улыбке, но я её опередила.

— Нет, я не с курьерской службы. Я к Алану. А вы?.. — переспросила я в тон.

— Я Зои, — опешила она. А потом догадка на её лице приняла вид лёгкого разочарования. А может, и не лёгкого, когда губы её презрительно скривились. — А, вы, должно быть, спасённая им девушка?

— Ника, — от волнения только что не подпрыгивала я на месте, как щенок. И, наверное, рядом с этой холёной дамочкой так и выглядела — худым нескладным щенком, виляющим хвостом.

— Ну, проходите, Ника, — хмыкнула она, — раз приехали, — и неохотно отступила в сторону, хотя места было разъехаться, не то, что разойтись. А потом улыбнулась так, словно на кухне уже кипит котёл с пучками трав и зельями, и меня впустили исключительно чтобы в него засунуть.

— Мне нужен Алан, — предприняла я попытку как-то разъяснить ситуацию.

— Я бы удивилась, если бы вам была нужна я. Ведь это его дом, — изогнула она одну красивую бровь, не сводя с меня глаз. — Но его нет.

«А ты кто?» — так и просилось на язык. И пусть я, конечно, затупила от волнения с этим «мне нужен Алан», но в принципе была не дура, и не слепая. Ответ был только один: его женщина.

Та, кто скрашивал его одинокие ночи после смерти жены.

Та, с которой он спал.

Та, с которой я и рядом не стояла.

Я сглотнула подступивший к горлу ком. Ладно, чёрт с тобой, Ваше Сиятельство! Да, я опоздала. Я не выполнила твои условия. Но я приехала, потому что у меня есть то, что тебе нужно.  

— Он меня ждал. Но я немного опоздала, — я посмотрела на часы.

О, боже! Почти шесть часов. Ничего себе немного! Но какая уже разница. Наверное, эта фря ждёт здесь с одной минуты первого. Наверно, ей он назначил время точно за тем, что истекло для меня, и эта Зоя с мезозоя, конечно, ни на секунду не опоздала.

В душе клокотала обида. И нечто похожее на отчаяние, смешанное со злостью. Не знаю есть ли для того, что я сейчас чувствовала, одно слово, но…

«Ебать её в жопу, твою педантичность! И твою подружку тоже!» — вот что я сейчас чувствовала.