Брюсов Орден. Ради лучшего будущего (СИ) - Кащеев Денис - Страница 24

– До встречи! – неимоверным усилием заставив свой голос звучать более-менее ровно, махнул ей рукой я.

– До встречи, – повторила за мной Полина и слова, и жест.

Подхватив с двух сторон еще неразобранный тюк с вещами, мы с Панкратовым направились к «толстовскому» дубу – стартовать в прошлое нам предстояло из-под его густой сени.

[1] Дословно: голова моста (фр.). Тет-де-пон, предмостное укрепление

[2] Шоу должно продолжаться (англ.) – принцип деятельности театра едва ли не времен Шекспира и название песни группы «Queen»

[3]Argentum (лат.) – серебро

Окрестности г.Борисов, 13 (25) ноября 1812 года

3848-е санкционированное вмешательство в поток времени

Дуб здесь уже рос.

Тоненький, серенький, кривенький, на фоне окружавших его стройных красавиц-берез он смотрелся этаким гадким утенком. Местные бы, правда, такого сравнения не поняли – одноименная сказка Андерсена будет написана только лет через тридцать, а на русский язык переведена и того позднее…

Почти у самого дуба, на заснеженной опушке, возле оставленной каким-то забывчивым крестьянином копны подмерзшего сена стояли две оседланные лошади. Былых своих седоков – русского драгуна и французского конного егеря – они потеряли в недавнем сражении за Борисов, после чего, похоже, заключили между собой сепаратное перемирие. Уроборос знает, как этих Сивок-Бурок занесло сюда, на правый берег Березины, важно было лишь, что они оказались именно там, где и рассчитывал Орден.

Обменявшись взглядами, мы с Виктором медленно двинулись к разворошенной копне по неглубокому снегу. Привыкшие к людям и хорошо обученные, лошади беспрепятственно подпустили нас к себе и послушно позволили взять себя под уздцы. Трофеи мы с напарником распределили заранее. Панкратову досталась более рослая, драгунская вороная, мне – гнедая егерская, помельче, но, должно быть, весьма быстроногая.

Первым делом наших «саврасок» следовало переседлать: конская сбруя – такая же униформа, как и мундир всадника. Конечно, в походных условиях любое несоответствие без особого труда можно объяснить, но ведь всяко лучше, чтобы лишних вопросов не возникало вовсе?

Ласково потрепав свою лошадь по шее, я водрузил ей на спину заготовленный потник, сверху которого поставил ленчик[1] (гусарское седло именно ставится, а не кладется, как это принято в тяжелой кавалерии). Затянул подпругу и два других ремня. К передней луке прикрепил черные кожаные ольстры – сумы для пистолетов. Как положено, сложив вчетверо, уложил на ленчик попону, к задней луке привесил аркан из толстой пеньки. Ну и, наконец, накрыл седло вальтрапом – широкой суконной накидкой под цвет моего собственного мундира, синей с голубой отделкой – геометрическим узором по краю и крупным вензелем Императора Александра I.

Осталось зарядить пистолеты – что я и проделал со всей возможной аккуратностью – и разместить их в ольстрах.

Как обычно, Виктор управился быстрее меня, и некоторое время, скрестив руки на груди, оценивающе наблюдал за моими действиями – не делая, впрочем, никаких замечаний. Едва же я закончил, не теряя времени скомандовал:

– Ну, по коням!

Я проворно вскочил в седло.

– Крепость там, – указал направление – вообще-то, прекрасно известное нам обоим – мой напарник. – Значит, еще раз. С патрулем и, потом, с самим Чичаговым, говорить стану я. Твоя задача – пучить глаза, демонстрировать бравую выправку – ну и, главное – когда дело будет сделано, активировать гранату.

– Я помню, – невольно ежась – похоже, не зря французы жаловались на русский мороз – ответил я.

– Что ж, тогда – вперед. Рысью, марш! – велел Панкратов, и мы тронулись в путь.

Как и ожидалось, минут через пятнадцать неспешной скачки мы наткнулись на сторожевой пост.

– А ну, стой! Кто такие?! – грозно донеслось из-за заснеженных кустов. – Говори лозунг!

– Бобруйск, – отозвался Виктор урочным словом, после чего представился: – Флигель-адъютант Свиты Его Императорского Величества Шварценеггер с пакетом для его высокопревосходительства адмирала Чичагова!

– Штабс-ротмистр Ковальский, – в сопровождении двух пеших солдат на дорогу выехал довольно молодой – на вид чуть старше меня – офицер. Форма на нем была уланская – темно-синий, с красными лацканами на куртке и лампасами на панталонах, мундир и высокая шапка-«конфедератка» с четырехугольной тульей. – Я провожу вас к главнокомандующему, – молодцевато приложив два пальца к козырьку, заявил он.

– Добро, ротмистр, – величаво кивнул Виктор с высоты своего чина.

Оставив позади пост, мы двинулись утоптанной тропкой. По левую ее сторону скоро начался глубокий каменистый овраг, по правую неизменно стоял давно нам знакомый березняк. Доброволец-провожатый ехал впереди, Панкратов – за ним, я нашу небольшую колонну замыкал.

До крепости по моим расчетам оставалось еще не менее версты, когда Ковальский вдруг остановился и развернул коня поперек дороги.

– В чем дело? – каким-то странным тоном поинтересовался у него Виктор, вынужденный придержать свою вороную.

В этот момент я поравнялся с напарником – и увидел, что именно заставило голос Панкратова измениться: в руке штабс-ротмистр держал пистолет, ствол которого был направлен точнехонько в грудь моему товарищу.

Спина моя похолодела. Почти машинально я потянулся к седельной кобуре.

– Не надо, поручик, – будто сам собой вынырнув из ольстры, второй пистолет Ковальского выцелил уже меня. – Не вмешивайтесь! Это только наше дело – мое и господина адъютанта!

– Извольте объясниться, ротмистр! – сделав мне короткий успокаивающий жест – все, мол, под контролем – сердито рыкнул Панкратов на проводника.

– Вы не узнаете меня, господин адъютант? – вызывающе поинтересовался на это Ковальский. – Полагаю, нет, – не дав Виктору вставить ни слова, сам же и ответил улан. – Разумеется, сколько лет прошло! А может статься, вы и вовсе меня тогда не видели, а я вот вас прекрасно рассмотрел – и на всю жизнь запомнил! Благо, годы ничуть вас не изменили!

– О чем вы? – хмуро спросил Панкратов.

Ровным счетом ничего не понимал и я.

– Отец рассказывал мне о таких как вы – тех, кто приходит через долгие годы, нисколько не постарев. О продавших душу нечистому! – с каждым словом все более заводясь, выговорил штабс-ротмистр. – В тот роковой день он не признал в вас слугу Сатаны, за что поплатился жизнью. Но теперь и ваш час пробил!

– Боюсь, ротмистр, вы не в себе, – скептически покачал головой Виктор. – Мало того, что принимаете меня за кого-то другого…

– Не в себе?! – прорычал Ковальский. – Да за все эти четырнадцать лет мой разум никогда не был столь чист и ясен, а вера крепка, как нынче! Да и может ли быть иначе – в день, когда Господь наконец ответил на мои мольбы, сведя лицом к лицу с человеком, некогда сделавшим меня сиротой? Вспомните, ежели запамятовали: Санкт-Петербург, 13 июня 1798 года!

– Охолонитесь, ротмистр! – скривился Панкратов. – В то лето мне едва исполнилось шестнадцать…

– А мне было восемь, и что с того? – перебил его Ковальский.

– …и жил я в поместье моей маменьки, даже и не помышляя о далекой столице! – все же закончил Виктор.

– Не отпирайтесь, господин адъютант, – яростно мотнул головой улан. – Я знаю, что это были вы! Да, мундир на вас нынче другой, но под ним – все тот же убийца моего несчастного отца, отставного секунд-майора Ковальского, отважно бросившегося на помощь попавшим в беду – и получившего пулю от разбойника в личине офицера!

Только теперь меня запоздало осенило: да ведь сумасшедший штабс-ротмистр говорит о предыдущей миссии Виктора! Той самой, где они с Гориславом разыграли нападение на карету сенатора, и Панкратов застрелил выбежавшего на улицу офицера в одном сапоге. Выходит, это и был отец нашего лукавого проводника? А сам Ковальский – мальчик, которого мы с Эф Эф и Полиной видели в окне?.. Непредвиденный, но якобы неопасный свидетель? Не может быть!