Там, где цветет ликорис (СИ) - Райн Эльна - Страница 7

Но это блики, всего лишь блики. Блики же?

Алексис всматривается в угол, продолжая тушить. Замахивается, лупит по углям со всей силы, но только разжигает пламя. А паук пригибается, как перед прыжком, и его жест заставляет свести лопатки в напряжении. В этот момент тряпка в его руках загорается, а тварь прыгает прямо над головой — в другой, близкий угол. Алексис кричит не своим голосом, отползая и судорожно хватаясь непослушными пальцами за ковер. Свет, свет, это из-за света!

Алексис его видит. Он до последнего не верит в реальность происходящего, но вцепляется в найденную кочергу для дров. Выставляет вперед, прежде чем оно подбирается ближе и нависает сверху, противно шевеля длинными паучьими лапами.

«Убийца-а!» — беззвучный скрежет в голове.

«Ты убил Алека-а!» — эхом от изодранных стен.

— Я не убивал!.. — выкрикивает Алексис, замахиваясь вперед кочергой, но она проходит сквозь тварь и не задевает.

Оно нематериально, но в то же время опасно. Алексис не дышит. Он ощущает опасность кожею. Единственное, что в его голове — потушить камин, спастись, убить тварь. Оно питается светом.

Алексис не понимает, откуда эта уверенность. Рывок, и он стягивает покрывало с края кровати и бросает в камин. Тварь верещит. Верещит так громко, что Алексис глохнет и обмирает, заслоняя лицо руками. Сильно жмурится, зажимается, готовится к худшему. Дрожит. Но… чувство опасности внезапно пропадает: воздух редеет, темнота заполняет пространство.

Огонь в камине больше не горит.

Алексис разжимает кочергу в руке, замечая на ее кончике неестественно-желтоватое вещество, светящееся в темноте, точно как глаза твари. Но не успевает он приблизить его к себе, как вещество испаряется без следа. Алексис бегло осматривается. Сердце не успокаивается — стучит часто-часто и все по вискам. В груди жжет.

Тишина.

Ощущается запах дыма из камина. Алексис подползает ближе к источнику зловония, думая, как он мог одной рукой поднять и швырнуть тяжелое покрывало с его слабыми руками.

Но… что это было?

По коже мурашки от одного воспоминания. Ему становится холодно, а мгновением после жарко. Его знобит. Он трясется, хватается за плечи, осторожно привставая и оглядываясь по углам. Никого — тварь исчезла. Надолго ли?

«Я схожу с ума», — он крупно дрожит и не может унять эту дрожь. Ему плохо. Подташнивает, в животе неспокойно, дискомфорт. В плечи по прежнему давит, как будто за его спиной постоянно находится нечто и смотрит пронзительно-желтыми глазищами. Его передергивает в который раз.

Жутко.

«Я хочу быть нормальным. Почему я больше не могу быть нормальным? Кто оно такое? Я не убивал Алека, я точно его не убивал. Как вообще возможно убить душу?» — он мечется со стороны в сторону, не находя покоя.

Дом кажется ему страшным монстром, который нашептывает, тревожит. Каждый новый скрип — угроза. Ветер в вытяжке камина воет, старая половица скрипит, как будто по полу ползет монстр. Алексис оглядывает пол, впивается взглядом в темноту и различает в ней очертания досок, ковра и окружающих предметов.

Он в самом деле видит в темноте.

Алексис садится на кровать, прислоняя руку к стене: пытается прочитать, прочувствовать прошлое. Именно в трех годах кроется причина происходящего. Если он жил тут, то мог оставить себе будущему подсказку. Тайник, записку. Да хотя бы энергетику — ведь стены дома, как известно, хранят воспоминания о их хозяевах.

Он сидит неподвижно и ощущает себя частью темноты. Успокаивается, уверенный, что завтра же попросит мужа Алека отсюда уехать. Или попроситься жить к Марку и Амори, рассказав им всю правду.

Порыв ветра заносит из открытого окна прохладу и запах дождя. Алексис крупно вздрагивает — ветер подвигает штору. Фонари. Теперь на полу отчетливо виден свет. Сердце заходится в бешеном ритме. Только не снова!.. Алексис вскакивает прежде, чем тварь успевает сформироваться.

Свет, погасить свет!

Он задергивает шторы, резко шарпая и оседая. Тяжело дышит. Ткань неожиданно трещит, а он видит в просочившемся свете когтистую лапу вместо своей руки. Вскрикивает, трясет ладонью, присматривается снова. Ничего. Обычная человеческая рука.

Алексис рассматривает, трет ладонь. Показалось. Но внезапно он замечает дыры в ткани и обливается холодным потом. Это следы от когтей.

Как он мог порвать толстые шторы короткими ногтями?..

Алексис пробует повторить, со всей силы царапая ткань — но ничего не выходит.

Боги…

Почему это происходит с ним?

Он бредит, точно бредит. Ему часто приходилось видеть кошмары, а этот — очередной из них. Только отличие в том, что он давно не Алексис, и нет рядом папы, который бы успокоил сказками — он один.

Ему приходится принуждать себя сесть, уверять, что тварь больше не появится. Алексис берет в руки фотоальбом с тумбочки и долго всматривается в лицо Алека, чтобы отвлечься. После читает его записи, не удивляясь уже, что видит в кромешной тьме.

Под утро произошедшее принимается за сон. Мало ли, что может присниться от стресса? Алексис раньше не попадал в настолько жуткие ситуации, и его психика не выдерживает.

С приходом дня страхи рассеиваются, а убеждение в нереальности твари наоборот крепчает.

Алексису удается сохранять спокойствие до тех пор, пока он не обнаруживает в углу у потолка поцарапанные обои.

========== Глава 4. Там, где цветет ликорис ==========

Алексис спускается со второго этажа на первый по скрипучей лестнице и почему-то осознает, что он спит. Все вокруг реалистичное, но будто заторможенное: время летит медленнее. Алексис рассматривает ладони, но линий не видит — в доказательство, что он во сне.

Он вспоминает, как заставил себя уснуть на диване в гостиной, надеясь, что ему приснится хоть что-то из прошлого. Алексис повторял желание: «Приснись, приснись, приснись мне», — и, кажется, сбылось.

«Я ведь правда сплю? Так странно», — мыслить выходит ясно. Обстановка в гостиной, куда он только что спустился, отличается: нового телевизора нет, предметы передвинуты, а шторы зеленые. Они и были зелеными! Значит ли, что он попал в свои же воспоминания путем осознанного сновидения?

Потолки оплетены паутиной, то тут, то там — мелкие пауки. Алексис сжимается, обнимая себя за плечи, ускоряет ход. Выбегает на улицу, чувствуя, что сердце вот-вот проломит ребра, так сильно оно бьется. Ему страшно. И страшнее всего от того, что он не знает, чего боится.

Он хочет побежать к соседям, но вместо их двора — одинокий домик без забора. Пусто. Вокруг поля.

Небо над головой голубое, но солнца не видно. Вообще. Стоит ему об этом подумать, как солнце появляется, но с другой стороны. Алексис осматривается и понимает, что сада нет. Вместо газона под ногами потресканная глинистая почва, вместо деревьев — пустырь. Дом выглядит моложе — стены каменисты, но без мха и лишайника. Поле… поле пожелтевшее. Запах дыма, его столб вдалеке: кто-то поджег траву.

— Получилось, — шепчет, прислоняя ладонь к груди и ощущая, как быстро бьется сердце. — Теперь скажи мне, кто я? — себе же. — Кто я?

Тишина.

Ветер шумит, воет, закручивает дым и стелет под ноги. Дым просачивается в трещины, заполняет их темноту. Алексис наблюдает за этим, теряя ощущение реальности. Все туманнее и туманнее… голова кружится. Трещины под ногами белые, а почва рыжая, как его волосы. Волосы? Он ловит рукой пряди, тянет их, чтобы рассмотреть цвет. Рыжие — а были блондинистые и длинные.

Кто он?

Ответ очевиден: больше не Алексис, и собою прежним ему не быть.

Но кто сделал с ним это?

— Кто ты? — вопрос второй. — Кто ты? — громче.

Без ответа.

Дым гуще, заволакивает, пахнет, но не собою, а чем-то цветочно-сладким. Запах ликориса. Паучья лилия, кроваво-красный цветок из его прошлого. Миг — и вместо сухой почвы по земле трава, а в ней — ликорисы. Как тогда, давно-давно… было ли? Не было?

Лилия паучья, но сама — не паук. Но ее тычинки шевелятся, как лапы, кажется — миг, и из каждого цветка выполет красный монстр. И переберется на его ноги, поползет вверх, к лицу, сотни, тысячи пауков…