Призраки не умеют лгать - Сокол Аня - Страница 1

Я провела пальцем по стеклу, на коже остался серо-белый след строительной пыли. Окна недавно поменяли, свалив у дверей мешки с мусором. На улице накрапывал мелкий моросящий дождик, оседая на белом пластике выпуклыми капельками. За стёклами до самого горизонта, насколько хватало глаз, простиралось кладбище. Неровные ряды крестов и памятников, огороженных кривобокими, разномастными оградками, начинались сразу за объездной дорогой. Начинались и не заканчивались. Ворошки – самый большой, и, что ещё важнее, единственный могильник в Империи. Кому захочется тут жить?

Я улыбнулась и сделала на грязном полу пируэт. Ничто не могло испортить мне настроения. Не сегодня. Ремонт близился к завершению, скоро у меня будет своя, отдельная квартира, и плевать на то, что там за стеклом. Плевать на пятый, последний, этаж и отсутствие лифта, плевать на воняющий кошачьей мочой подъезд и угрюмых соседей.

Можно ли было предположить, что, приехав в маленький городок на краю империи, скромная учительница бальных танцев обзаведётся своей школой и квартирой? Правильно, нельзя. Их у меня и не было. Танцкласс мы открыли вместе с партнёром на базе местного дома культуры, детей немного, но, сколько есть, все наши. А деньги на квартиру мне одолжили родители, желая избавить от прелестей коммунального проживания. Чудес не бывает.

В открытую створку влетел порыв чистого воздуха. Ветерок сделал круг по комнате, взметнул серую пыль и ринулся ко мне. Кожа похолодела, висевший на цепочке под одеждой голубоватый кристалл, наоборот, нагрелся и, слабо кольнув грудь, отразил атаку призрака.

Что сделали тебе живые, если твоя ярость не утихает и после смерти? Почему ты блуждаешь по миру? Слишком много мёртвых в нашем городе, людям с ними тесно.

Потянувшись к створке, я вновь ощутила озноб, призрак был настойчив. Кад-арт, как обычно, справился.

– Эилоза?

Ещё одна атака. Я со вздохом расстегнула рубашку, подцепила цепочку и, сняв камень разума, положила на подоконник. Блуждающий тут же ударил вновь. Меня накрыла пси-атака – размытое видение короткого полёта и земля, принимающая сломанное тело в свои твёрдые объятия. Темнота.

Слабенько, навскидку, интенсивность онна1 три, не больше. Образы только зрительные, ни чувств, ни ощущений.

– Что случилось?

Нет ответа. Эилоза сегодня, хм… не в духе. Я отвернулась от окна, в тёмном проёме коридора появились сперва едва заметные, а потом всё более обретающие материальность очертания хрупкой женской фигуры.

Передо мной стояла девушка. Никакой полупрозрачности, никакой молочно-серой дымки, приписываемой призракам людьми. Обычная девчушка из плоти и крови… на вид. Блуждающие редко показываются живым. Во-первых, носящим кад-арт не доверяют, а во-вторых, при материализации они растрачивают силы и несколько дней не способны атаковать.

В стабильном состоянии призраки способны общаться почти как люди, т. е. разговаривать, сидеть, ходить, брать предметы, пользоваться ими. Затруднения возникают при прямом физическом контакте с живыми. Учёные объясняют это излучением тела, биоритмом, несовместимым с условной формой блуждающих, который разрушает их временные оболочки.

Один раз из любопытства я взяла девочку за руку. Одну, две секунды всё было в порядке, лишь на ощупь несколько необычно, словно держишь птицу, мягкую, хрупкую, невесомую. А потом призрак лопнул, растёкся вязкой липкой субстанцией, как растаявшее желе. Хорошо, что жидкость без цвета и без запаха и, высыхая, не оставляет пятен или каких-то других следов, иначе уборки дня на два – вся комната была забрызгана.

Что случилось?

Более глупого вопроса блуждающему не придумать. Всё, что могло, с ним уже случилось. И теперь призрак четырнадцатилетней девчушки посещал меня с завидной регулярностью

– Много чего.

– Рассказать не хочешь?

– Нет.

Будь на её месте обычная девчонка, я бы не приняла ответ. Но мёртвые всегда говорят правду. Они не лукавят, не набивают цену, не играют в игры. Значит, обычная повседневная ненависть той, что вернулась с того света, к той, что ещё не уходила.

– Ты… ты, – яростно прошипел призрак.

– Про себя я всё знаю. – Я снова отвернулась. – Тебя я не убивала.

Дождь кончился, но похолодало ещё больше. Ночью подморозит, лужи покроются тонкой, юной паутинкой льда, хрупкого, готового сломаться от любого прикосновения.

Коммуналка встретила меня запахом щей и, в отличие от тишины окраин, детским плачем и руганью Вариссы.

Старуха громогласно отчитывала местного алкоголика Сёму. Семафора. Если говорить честно, то от одного имени мужика неудержимо тянуло выпить, так что мы старались его не провоцировать.

– Что я тебе вчера говорила? Ась? Не слышу?

Сёма в ответ неразборчиво забурчал:

– А нечо по чужим окнам лазить. Во всем у тебя приблудные виноваты!

Уважения к призракам бабка не испытывала, легко переименовав «блуждающих» в «приблудных», что, по её мнению, как нельзя лучше отражало привычки сущностей, вернувшихся с того света.

– Окстись, что люди-то подумают? Будут они твои байки слушать. Ленка – девчонка ещё молодая, ей замуж пора. А ты? Тьфу. Окаянный…

Длинный тёмный коридор был завешан непонятно чем. Треснувший таз, цинковое ведро, велосипед со спущенными шинами, сломанные лыжи, старая детская коляска. Хлам, беспорядочно развешенный на крупных ржавых гвоздях, ветошь, с непонятным трепетом хранимая годами и передаваемая по наследству неблагодарным потомкам.

Понять, из-за чего шум, несложно. Сёма по обыкновению, вернее, по пьяни решил вернуться к себе коротким путём. Не огибать бесконечный, похожий на кишку дом, а войти через окно, благо живём на первом этаже. Почему через моё? Потому что своё он давно заколотил, правда, и сам не помнил, зачем. Наши комнаты рядом, так что он не смущался пользоваться моим, но без особой наглости. Полагаю, тут он и наткнулся на блуждающую. Наверняка, воем весь дом перепугал.

– Теська, уйми, наконец, мальца! – рявкнула бабка.

Плач прервался, обрушив на уши ватную тишину, чтобы возобновиться с удвоенной силой.

– Нечо тама орать! – крикнули с противоположной стороны. – Напугали, а теперича права качают.

Дом! Милый дом.

Бабка тут же выглянула в коридор, словно по голосу не поняла, кто это у нас такой смелый. Очень захотелось спрятаться, нырнуть за приземистый ящик с картошкой.

Наша бабушка – носитель прозрачного колеманита, камня крепких как телом, так и духом. Кад-арт бойцов, лидеров, наставников. Тех, кому мой по природе своей вынужден подчиняться.

– Алленария, – умилилась Варя, словно увидев двухлетнюю малышку. – Я щей сварила. Мой руки и обедать.

Сёма уныло сидел на полу между столами. Вообще-то, мужик он здоровый, в смысле комплекции, даже в таком положении обросшая макушка возвышалась над столешницами.

Камень разума у Семафора редкий – оранжевый ванадинит. В переводе «телохранитель», как от угрозы извне, так и от саморазрушения. Если с первым кристалл справлялся блестяще (Сёма даже зимой под лёд проваливался, и ничего, выбрался, ни разу не чихнув), то со вторым были явные проблемы. Сосед пил основательно.

Сам мужик называл свой образ жизни протестом против общества, против предопределённости, сопровождающей всех жителей Империи камней. Глупец. Протестуй, не протестуй, а жить на земле, где покойникам в ней не лежится, согласно записям в реестре, без кад-артов нереально. А уж какой камень тебя выберет: безликий или идентифицированный, – неведомо. Кому знать, как не мне, и ничего, живу потихоньку.

Я села к столу и поймала жалобный, голодный, а, главное, абсолютно трезвый взгляд Сёмы.

– Баб Варь.

Варисса словно ждала этой просьбы. Повернувшись, она грохнула о стол ещё одну тарелку. Несколько капель оставили некрасивые отметины на бежевой клеёнке. Сосед тут же пристроился рядом.