Попаданка ледяного дракона (СИ) - Свадьбина Любовь - Страница 34

Меня передёргивает. Хватаю мужичка за грудки:

– Я никому не подчиняюсь, слышишь? Уясни это или сдохнешь!

– Понял! – судорожно кивает он и сглатывает.

– А теперь отведи меня на место и покорми.

О том, что я ещё слишком жива, чтобы подчиняться всяким там некромантам, мы поговорим после обеда.

***

Мужичок, представившийся Шурном, оказывается находкой для шпиона. Восьмой ребёнок в семье, он возлагал большие надежды на свою одарённость магией, но смог поступить лишь в задрипанное училище, из которого его в итоге выгнали за неуспеваемость, но он пошёл в ученики к учёному-некроманту и смог сдать экзамен на получение должности в небольшом селении. Тот мужик, что меня испугался и сбежал вдоль берега, вызвал его меня упокоить. А ещё Шурна чуть было не увели ликвидировать недавнее нашествие зомби, но он откупился от заезжего чиновника последними сбережениями. Ещё у него нелады с бабами, поэтому, если захочу поразвлечься… увидев мой кулак, Шурн присмирел, пошмыгал носом. И тут же продолжил болтать о жестокосердных селянках, проблемах со скотиной, скучной жизни возле кладбища, одиноких ночах и беде с бытом, так что если захочу у него в доме прибраться… в общем, и в этом отношении не нашёл он у меня понимания и стал рассказывать о том, как его мучит чирий на спине, из-за которого и не получается колдунство по всем правилам.

Когда за деревьями появляются столбы дыма, я чувствую себя стопроцентной зомби и готова в отместку сожрать мозги Шурна, потому что мои он своим нытьём выел до крошечки.

Впереди показывается хлипкий мост через реку и деревянные плоты, на которых женщины самоотверженно полощут в ледяной реке бельё. Шурн кивает на неприметную тропку между деревьев:

– Кладбище и мой дом там.

Некромант попался покладистый: ещё один продемонстрированный кулак – и мне не могилку на погосте выделяют, а приглашают в его «избушку на курьих ножках». Осмотреться не хватает сил, я в два шага пересекаю единственную комнатку и прижимаюсь к горячей печи. Кожу покалывает, но я не отстраняюсь.

– У меня, если честно, ничего особо не заготовлено, – смущённо бормочет Шурн и звякает посудой. – И мясо запекать долго. Может, ты это, того… каши? У меня немного осталось. С маслом.

– Давай, – почти мурлыкаю я.

Еда, тепло. Глаза слипаются, капли воды щекотно стекают с волос и одежды.

Холодную кашу, так и не отклеившись от печи, почти не чувствуя вкуса, уминаю в два счёта. Не знаю даже, положил Шурн масла или нет.

– Спасибо, – опустив деревянную плошку на пол, заползаю на печь – под тёплую шкуру, пахнущую пижмой и ещё чем-то резким, но приятным. – Ты это… меня не буди, а то… покусаю.

Измотанным телом сон завладевает так быстро, что не успеваю укорить себя за беспечность: ночую у неизвестного мужика неизвестно где. Слишком хорошо в тепле и мягком плену шкур (хоть и мокро от одежды), с набитым желудком, вдали от менталистов. Сегодня я буду просто спать, а там… посмотрим.

***

В сумраке на меня внимательно смотрят глаза. Пять штук.

– Доброе утро, да? – позёвывая, переворачиваюсь на бок, но висевшее на потолке чёрное существо большой глазастой каплей стекает на край шкуры и продолжает смотреть мне в лицо.

– Ты помогло мне, я тебе. Мы квиты. – Снова зевнув, поворачиваюсь на другой бок.

Существо пробирается под шкуры. Дёрнув плечом с намёком на то, что моё тело не самое лучшее место для заземления, я, наконец, замечаю, что печка остыла. Волосы и одежда успели просохнуть, но печка больше не греет.

Это что, некромант заморозить меня решил?

Недовольная сползаю с плечи. Существо заныривает под потрёпанную рубашку. На этот раз не сопротивляюсь, просто оглядываюсь, хотя в тусклом свете, сочащемся сквозь окошечко, почти ничего не видно. В избушке одна комната. Все стены в полках, забитых вещами, посудой и закупоренными глиняными кринками. Под потолком висят метёлочки трав.

На полу фигурно насыпан пепел. Похоже, меня снова пытались упокоить. Хорошо, не прирезать. Зевнув, поднимаю полотенце с плошки на столике у окна. Внутри – ломоть хлеба, небольшой кусок копчёного окорока и нечто напоминающее воск, но, наверное, это сыр. Желудок опять болезненно сжимается. Каши явно было мало.

Присев на узкую короткую лавку, принимаюсь за скромную трапезу. Окорок жестковат, в хлеб напихана какая-то специя (не удивлюсь, если против зомби), а сыр оказывается неожиданно вкусным.

Пока ем, за окном то и дело мелькает Шурн: что-то сыплет на землю, машет палкой с черепом, прыгает. Время от времени его потуги отзываются вспышками фиолетового или фосфорного света снаружи и внутри.

Поев. Попив воды из деревянного ведра. Поглядев в окно и поразмыслив о превратностях жизни, я, наконец, сжаливаюсь над Шурном: у него лицо красное, а нос уже белый, как бы обморожение некромант не заработал, пытаясь меня упокоить. В общем, выглядываю из избушки на курьих ножках и приглашаю:

– Добрый молодец, заходи, гостем будешь.

Шурн аж палку с черепом роняет, растерянно моргает. Похоже, пытается понять, почему его в гости зовут в его же дом.

– Заходи, – смеюсь я, – пока сам в зомби не превратился. Давай, хватит этих плясок, они на меня не действуют.

***

Тяжко вздыхая и охая над сухарями, снятыми с одной из пыльных полок, да запивая хрустящий обед водой, Шурн сначала издалека, а потом всё более настойчиво предлагает мне посетить его учителя, живущего на окраине близлежащего городка.

– Зачем? – лениво интересуюсь я, поглаживая живот, по которому неприметно распласталось чёрное существо.

– Ну… ты же аномалия: на тебя не действуют заклинания упокоения. Никакие. Он должен тебя исследовать.

– Они не действуют на меня, потому что я жива. – Зеваю.

– Ты не можешь быть жива: ты была заморожена, мужики так и сказали, да я сам видел. Ты ж прям закоченевшая была… А ещё у него с едой получше. У меня только сухари остались и мука грубого помола. Не уверен, что даже яйца смогу добыть, чтобы испечь чего-нибудь.

Последнее, конечно, аргумент. Усмехаюсь:

– Меня, например, больше интересует, почему я не околела.

Чёрное существо, судя по его состоянию после купания, к моему спасению от замерзания отношения не имеет.

– Мёртвые не околевают, – вздыхает Шурн. – Учитель тебе всё подробно объяснит.

Объяснений хочется. Только, судя по событиям перед побегом, у властей есть мой портрет (сердце ёкает при мысли, что его сделали со слов Рана, ведь он обратил на меня внимание во дворце, он меня знал).

– Мне понадобится новая одежда и два платка, – предупреждаю я.

Помедлив, Шурн кивает:

– Добуду.

***

Дорога в город хорошо укатана, вчерашний снег не разошёлся, поэтому идти легко. Жалобы Шурна на женщин и бардак в доме я слушаю вполуха. Здесь, на дороге сквозь лес, а потом поля, меня накрывает осознание ужаса моего положения.

Я в другом мире. Меня разыскивают. Я, может быть, мертва. Оглушённая этими мыслями, не сразу замечаю, что жалобы Шурна сменяются сетованьями на более глобальную катастрофу: убийство принцев и принцесс Озарана.

Покрываясь холодным потом и выше натягивая обмотанный вокруг нижней части лица платок, я слушаю о кровавом побоище во дворце и культе Бездны, стремящемся уничтожить мир – историю, сильно отличающуюся от той, которой меня потчевал отец.

– Хорошо хоть один принц у озаранцев остался, – вздыхает Шурн.

В памяти как вспышка: шепотки «Принцы, принцы идут», и Ран среди молодых роскошно одетых людей.

– Как его зовут? – Мне становится жарко. – Третьего принца Озарана?

– Саран. И он теперь наследный принц…

Са-ран. Ран? Кажется, мне нечем дышать.

– …если избранную найдёт, конечно, – бормочет Шурн. – Не везёт этим драконам, им же бабу нужно особую, чтобы править.