Песня цветов аконита - Дильдина Светлана - Страница 139
- Предыдущая
- 139/141
- Следующая
— Я далек от столичных интриг, но даже мне не нравится эта поездка, — Те-Кири словно враз постарел.
— Мне тоже не нравится. Но нельзя проверить, отсиживаясь здесь. — Йири вздохнул. — Это может быть и ловушкой… Такую ловушку могут устроить несколько человек, и у каждого своя цель. Кое-кому пришлось бы по вкусу, задумай я отсидеться под защитой гарнизона Окаэры.
— Ты можешь не вернуться в Гёру, если отправишься к Четырем ключам, — глухо сказал Те-Кири. Только сильные чувства заставляли его забывать про этикет и разницу положений.
— Что же… если и не вернусь, весьма вероятно, останусь жив. А дорога моя какие только петли ни делала. Я давно разучился бояться — и привык доверять судьбе.
Те-Кири шагнул к нему, обнял. Постоял, молча разжал руки и удалился.
Костер горел на берегу: обряд прощания с теплыми днями. Скоро начнутся дожди…
Завтра Йири собирался покинуть город и рад был, что может перед дорогой исполнить этот простой обычай — положить в костер несколько стеблей и цветов.
Рыжие блики бежали по тонкому шелку. По рукавам, по груди, — но лицо оставалось в тени.
Кьонг — пересмешник защелкал неподалеку. Странная птица — все равно ей, днем петь или ночью.
— Господин мой… — Ниро тронул Йири за плечо. — Вам принести накидку?
— Не холодно. Лето же еще… почти. — Он улыбнулся. — Хорошо… Тихо…
Голоса доносились, но будто издалека, еле слышно. Не хотели тревожить верные слуги. Йири опустился на колено, протянул руку к огню.
— Я вырос в Тхэннин, Ниро. Там у нас зимы холоднее, чем здесь. А в этом году лето было холодным… Сегодня — как летом, хотя конец месяца Журавля. Мой месяц, — сказал с короткой усмешкой.
Тонкий шелк, фиолетовый, казался черным. Там, где его не согревал огонь, он прохладой касался кожи.
Перед внутренним взором Йири — храм. Тот, из юности, — рифленые стены, морская ракушка. Храм далеко, и негде помолиться об удачной дороге.
Айхо не было с ними — в театре шло представление. Может быть, уже кончилось — но Йири советовал юноше побыть с друзьями-актерами, а не мчаться сюда. Осенний огонь — это грусть. Не стоит грусть допускать к Айхо.
— Мой господин, вы ничего не говорите о Столице…
…Смешной мальчишка Ниро. Разве он обязан отчитываться?
— Неужто ничего не переменится?
…Похоже, обязан.
— Я остаюсь на своем месте, ты знаешь. Этого довольно?
— И это все? Я читал, что восход нового Солнца всегда влечет за собой перемены…
…И где научился выражаться так складно? Но что-то ответить придется.
— Повелитель желает, чтобы в моем доме появилась хозяйка. Что же, разумно. Мой долг — повиноваться, — добавил с усмешкой и заговорил про Айхо: — Хорошо, что вы дружите. Будь он один… не сделал бы ничего или сделал гораздо меньше. Он находил поддержку в тебе… когда я пытался сделать из него то, что делать не следует.
— Тогда почему…
— Я привык быть ненастоящим… а он вырывался из рамок канона.
— О чем вы?
— Помнишь, я сказал тогда, что я тоже кукла? Это правда. Я был… там, в Столице.
Ниро кивнул, не сводя с него глаз.
— Ты сам догадался?
— Нет, господин. Но теперь понимаю. Только вы неправы. Думаете, Айхо — тонкая веточка, которую легко переломить? Он больше похож на ивовый прут.
— Да, и когда распрямится — может ударить больно. — Улыбнулся.
— А там… — Ниро осекся, но все-таки решился продолжить: — Там было… как?
— По-разному. Но этого давно нет. Ничего не осталось.
— Поэтому вы теперь отдаете всего себя Окаэре?
— Так сложилось. Но она много значит для меня.
— И вся ваша жизнь — в ней?
— Раньше так и было. Единственное… А сейчас нет. Ты это знаешь, и я не вижу смысла скрывать. Я бы рад жить по-другому, теперь я бы смог — но, боюсь, мне уже не вырваться. Я пытался…
Провел ладонью над язычками пламени.
— Есть и еще один долг — перед самим собой. Проще спрятаться за слова и традиции, чем понять, что же ты должен на самом деле… Остаться на месте проще. Обычно звучит, но ведь это правда.
— А Окаэра?
— И это тоже. Хотя, возможно, свой долг я исполнил. — И произносит задумчиво: — Может быть, есть и другие долги…
— А если человек не успел?
—Тот, кто был моим другом, говорил так: «Когда-нибудь ты вернешься, если захочешь и на то будет воля Творца. Если оставишь незавершенное…» Он всегда говорил то, что знал и во что верил.
— Новый путь бывает только у свободных. — Мальчишка уставился в костер. — Я много чего не понимаю, но это — правда.
Те, кто не слишком близко стоял к Йири, удивлялись его веселости перед отъездом. Те-Кири и другие приближенные полагали, что подлинного веселья молодой человек не испытывал, попросту не хотел никого тревожить лишний раз. Но даже знавшие наместника хорошо не находили в его чертах беспокойства. Он словно и впрямь доверился судьбе и готов был к любой перемене.
На сей раз решительно и даже резко отверг просьбу Айхо взять его с собой.
— Это не Столица, где ты мог показать себя во всей красе. Нам будет не до развлечений.
Заметил, что Айхо потемнел от таких слов, но ничего не прибавил. Зато пару часов спустя призвал юношу к себе и отдал ему футляры с рисунками, заметив:
— Раз ты ухитрился их в Сиэ-Рэн привезти, пусть будут у тебя.
Не все отдал, только самое любимое, прочее оставил в доме.
Столь же решительно отверг намерение Шинори сопровождать господина. На горячие заверения, что Шинори и как охранник весьма неплох, заметил, что охрану с собой берет и один человек ничего не прибавит.
А Ниро, услыхав разговор, и заикнуться не посмел о своем желании принять участие в поездке. Понимал — и ему будет отказано.
Поэтому просто дождался, пока процессия не выедет за ворота, и пристроился к свите наместника. Заметив Ниро верхом на пегой лошадке, сосредоточенного и совершенно уверенного в себе, Йири остановил коня и долго смотрел на юношу. Тот поймал взгляд и только плечом повел — приказа не нарушал. Не было приказа. А сопровождать господина — прямая обязанность.
Йири усмехнулся и поехал вперед. Такого попробуй заверни.
Хину ждала ребенка — трудно было ходить, и она почти не покидала хижины, занимаясь домашними делами. Дед кашлял, но в остальном на здоровье не жаловался. Только Аоки не хватало чего-то. По вечерам он смотрел на горящий огонь и словно взлетал вверх с каждой искрой — и возрождался в другой, когда предыдущая гасла.
Он привык бороться за жизнь, отстаивать собственное достоинство, куда-то идти. А здесь было тихо.
Порою хотелось вскинуть голову и, точно горный волк, долго выть в безмятежное темное небо. Сам на себя злился, когда понимал — единственную надежду черпает в памятных словах: «Я позову тебя».
Но месяцы шли — а зова все не было. Месяц Журавля сменился месяцем Лесной Куницы, анна-и-Харимэ.
Аоки снилась ночь.
…Он шел среди кустарников и деревьев и знал, что находится в горах Юсен, только севернее места, где жили они с Хину. Он шел за чем-то важным, за тем, что сам сейчас не мог понять и вспомнить.
Долго шел. Часа два пролетело, а то и больше — но звезды не двигались, словно не собиралась ночь покидать землю.
Шелест ветерка донесся до слуха, и парень различил слова, которые вспоминал часто:
— Будет день, и я тебя позову. И ты придешь, даже если не будешь того хотеть. Придешь сам…
Теперь Аоки знал, куда он идет.
И не удивился, увидев очертания походных шатров, черные, смутные в темноте.
Аоки продрался через кустарник, огляделся. Сейчас было нетрудно смотреть на мертвых — не видно лиц. Все одинаковые. Чуть металлический запах крови — еще не успела высохнуть. Ветер поднялся — забился кусок полотна. Живой звук испугал куда сильнее зрелища смерти.
- Предыдущая
- 139/141
- Следующая
