Горячий доктор (ЛП) - Грей Р. С. - Страница 13

Это слишком. Возможно, я могу принять один выстрел или даже два, но не могу стоять под чертовым расстрелом и притворяться, что меня не уничтожает. Хуже того, у каждого человека в этой операционной есть место в первом ряду на мое унижение. Я чувствую, каждый смотрит на меня, осуждая. Знаю, они жалеют меня, а потом, так как мой мозг так сильно любит меня, он пищит и напоминает, что в смотровой комнате тоже много людей. Замечательно.

Я думаю про все усилия, которые приложила, готовясь к этому делу. Я не хочу подводить доктора Рассела. И хотела стать лучше всех неудачных помощников, которые у него были до меня, но, в итоге, я хуже.

Я благодарна за мои защитные очки, так как слеза катится вниз по моей щеке. Она просачивается к углу синей маски прикрывающей мой рот, и я кричу на себя, чтобы взять себя в руки. Как и в баскетболе, в хирургии нет слез.

Стоп! Стоп! СТОП!

Но шлюзы уже открыты, и, конечно, я не рыдаю, но мои глаза полны слез, поэтому мне нужно быстро моргнуть, чтобы убрать их, чтобы они не мешали моему зрению. Это именно то, что мне нужно — слеза капает с моего лица на операционный стол. Я хочу провалиться под землю.

В целом, считаю, что хорошо делаю свою работу, скрывая свои страдания, делая необходимые интервалы между вздохами, чтобы подумать, что это всего лишь аллергия, но нет.

— Нужно ли мне, чтобы тебя кто-то заменил? — спрашивает доктор Рассел.

Я качаю головой, зная, что если что-то скажу, начну рыдать. Не хочу доставить им такого удовольствия.

Доктор Коллинз смотрит на меня. Он знает, я плачу, и его мнение обо мне достигает рекордно низкого уровня. Мои глаза сужаются на нем, словно он дерзко позволяет мне уйти.

— Мне нужно, чтобы ты говорила, — резко говорит доктор Рассел, — всё моё внимание на пациенте. Если тебе нужно отпроситься, скажи это.

Я хочу крикнуть ему, чтобы оставил меня в покое, но не могу. Вместо этого беру его злые, колкие слова и использую их, чтобы убрать оставшиеся слезы.

— Я в порядке, — говорю на удивление спокойным голосом, — вы хотите, чтобы я сказала Кендре готовить третий поднос?

— Да.

Это все. Ни тебе спасибо, что ты эффективна и внимательна, хотя два властных хирурга ругают тебя перед всеми твоими коллегами. Ни тебе спасибо, что спасаешь эту ситуацию как можно лучше, хоть я и давил на тебя, что теперь ты на грани нервного срыва.

Несмотря на то, что они оба относятся ко мне, как к идиотке, это не так. Как и сказал в пятницу доктор Рассел, я запомнила каждый шаг этой операции. Я знаю каждую деталь дела Фионы. Знаю, что у ее позвоночника особо трудные изгибы, и именно поэтому он попросил доктора Коллинза помочь ему. Знаю, почему он выбрал именно этот участок позвонков в ее поясничном отделе позвоночника и почему столь важно, чтобы доктор Рассел все правильно понимал, вплоть до миллиметра. Знаю, что, несмотря на то, что это был самый трудный, самый ужасный день, который у меня был в операционной, несмотря на трудности, я наслаждаюсь этим делом. Я полностью очарована мастерством и опытом доктора Рассела, уровнем детализации, с которым он выполняет эту операцию. Такое ощущение, что я стою рядом с Эйнштейном, который решает свое уравнение, или с Мухаммедом Али перед тем, как он выйдет на ринг.

Доктор Коллинз совершенно не нужен.

Доктор Рассел в одиночку восстановит позвоночник этой девочки, и через несколько часов, когда она проснется и спросит родителей, как прошла операция, они посмотрят в ее глаза и скажут, что доктор Рассел сделал это. Он дал ей то, чего она больше всего хочет — нормальное детство.

Это печально, что я так сильно облажалась.

Я проспала. Испортила свой единственный шанс. Потом плакала над операционным столом. ПЛАКАЛА. С таким же успехом, могла бы упаковать свои метафорические сумки, я это понимаю.

Ближе к концу операции, поднимаю взгляд на часы и вижу, что еще нет и полудня. Доктор Коллинз не опаздывает на самолет. Доктор Рассел наверстал упущенное время. Я никогда не испытывала такого облегчения. Он сказал мне закрыть рану и наложить швы, и вышел с операционной вместе с доктором Коллинзом у него на хвосте.

Я единственная, кто остался за операционным столом. Никогда в жизни не делала такой глубокий, очищающий вздох.

Я люблю эту часть. Я хороша в этом. Моя рука устойчива, работа — чистая. Каждому шву уделяется забота и внимание, чтобы минимизировать шрам Фионы.

Когда заканчиваю, Кендра хвалит мою технику, положив руку мне на плечо, пока я снимаю перчатки и бросаю их в мусорное ведро.

— Обычно доктор Рассел разборчив в швах. Ты сделала хорошую работу.

Я наполовину смеюсь, наполовину хрюкаю.

— Да? А как насчет всего остального?

Она смеется.

— Давай просто скажем, хорошо, что все закончилось, правда?

В комнате отдыха я ем одна, как неудачник. У меня есть нетронутая упаковка кренделей и яблоко. Пытаюсь проглотить бутерброд, но мой рот слишком сухой. Мое тело использовало все мои запасы жидкости для выработки слез. Каждый укус — борьба. Единственное, что хочу — это бросить этот дурацкий бутерброд в стену, или еще лучше — на голову доктора Рассела.

— Вот она! — кричит кто-то с дверного проёма, я поднимаю взгляд и вижу группу хирургических помощников, заходящих в комнату отдыха. Мы всегда обедаем вместе. Они — мои друзья с работы, люди, которые смеялись, когда я рисовала дьявольские рога доктору Расселу.

— Ты пережила свой первый день! — говорит Эрика, подняв два больших пальца вверх.

Прежде чем могу возразить, она и все остальные занимают место вокруг моего стола. Они думают, что это праздник, хотя на самом деле — это жалкая вечеринка. Если бы играл проигрыватель, я бы поцарапала его.

— Да, и не переживу другого, — говорю я, мрачная и обречённая.

— Ой, да ладно, не будь драматичной! — говорит Мэган, пихая меня в плечо. Мэган и Эрика работают в отделе дерматологии, помогая своим врачам с биопсией родинки и лазерной эпиляцией. Они обе свежи и бодры, и чаще всего уходят с больницы в три часа дня. На прошлой неделе Мэган сказала мне, что она хорошо отдохнула. Я больше ненавижу их, чем они нравятся мне.

— Мы приглашаем тебя сегодня вечером выпить и отметить! — объявляет Эрика, словно дело уже решено.

— Нет, — я качаю головой. — На самом деле у меня нет настроения, не после утра, которое у меня было.

— Ну, давай! Все не может быть настолько плохо. Ты знала, что доктор Рассел будет жестоким, но кто может с ним справиться, так это ты...

Я взметнула рукой, показав универсальный знак: «Заткнись, черт возьми», но затем замечаю Патрицию в дверях, осматривающую комнату. Она никогда не ест тут, она ест за своим рабочим столом, листая журналы о вязании. Я знаю это, потому что тщательно за ней слежу. Очень важно быть на хорошем счету у Патриции.

Когда она видит меня на другом конце комнаты, кивает и направляется прямо ко мне.

Я представляю, что она скажет. Скорее всего, доктор Рассел дал ей записку, которую сказал прочитать перед всей комнатой отдыха. Да, там говорится, вы некомпетентны и одно сплошное разочарование.

Я отодвигаю свой бутерброд и закрываю глаза.

— Я везде тебя искала, — говорит Патриция, фыркая и недовольно дыша.

Потом громкий шлепок. Я быстро открываю глаза и понимаю, это был звук бежевой папки, ударяющейся об стол напротив меня.

— Это для операции доктора Рассела в среду.

Я издаю горький, грустный смех, потом пытаюсь отдать ей обратно.

— Ох, мне не нужно это.

Она не берет ее.

— Я знаю, доктор Лопез не заставлял изучать дела пациентов, но доктор Рассел настаивает, чтобы его хирургические помощники знали о его случаях так же хорошо, как и он.

Она не правильно понимает.

— Дело не в этом. Просто я не думаю, что буду в его команде в эту среду.

Ее мудрые, серые глаза оценивающе на меня смотрят поверх оправы ее очков. Ясное дело, она думает, что я слетела с катушек.

— Ну, именно он попросил меня передать это тебе. Если ты планируешь уйти, уходи, но предупреди его заранее, чтобы он мог договориться о помощи у ординатора в среду.