Город энтузиастов (сборник) - Кремлев Илья - Страница 1

Из экономических проблем сегодняшнего дня одной из наиболее актуальных является проблема многосменного непрерывного производства.

Все еще низкий коэффициент сменности в нашей промышленности, достигающий и среднем всего 1.6 и падающий для отдельных отраслей, в том числе и для машиностроения, с особой настойчивостью выдвигает вопрос о форсировании сменности, об интенсивном введении дополнительных смен.

Год назад, вопреки мрачным предсказаниям правых оппортунистов, партия со всей решительностью взялась за переход на непрерывную производственную неделю, и опыт этот целиком и полностью оправдал себя, высвободив и реализовав огромные скрытые ресурсы нашей промышленное. Сейчас на очереди уже не непрерывная неделя, а многосменное непрерывное производство.

Но непрерывное многосменное производство в первую очередь требует овладения ночными сменами, до сих пор отличающимися пониженной эффективностью и рентабельностью, сниженной производительностью труда, повышенным травматизмом и ростом брака.

Отсюда дилемма: или отказ от ночных смен, или оздоровление ночного труда.

Опыт и заграничной и советской промышленности говорит о том, что наиболее ощутимым злом в деле применения ночного труда является неприспособленность культурно-бытового обслуживания.

Рабочий, занятый в ночной смене, фактически выброшен из жизни. Многочисленные источники говорят о хроническом недосыпании занятых в ночных сменах рабочих и работниц. Три-четыре часа в сутки – вот норма денного сна, едва ли не являющася доминирующей.

Но если мы на минуту вообразим, что рабочий не взирая на объективные причины (общая казарма, нахождение в одной комнате рабочих разных смен, тонкие перегородки, шум, некультурность и т. д.). всетаки правдами или неправдами добьется «восьмичасового сна», то в лучшем случае он будет вытолкнут из дневной жизни.

Вернувшись после ночной работы с фабрики, с завода, он будет спать в то время, когда функционируют магазины, учреждения, амбулатории, больницы, культпросвет-органы.

Сущность диефикции (от латинского «диес» – день), пропагандируемой романом «ГОРОД ЭНТУЗИАСТОВ», и заключается в том, что вслед за многосменным непрерывным производством должно вплотную идти многосменное непрерывное бытовое обслуживание.

Формула диефикации по роману сводится к следующему:

М Н И + Н К Б О = Д Ф

то есть МНОГОСМЕННОЕ НЕПРЕРЫВНОЕ ПРОИЗВОДСТВО ПЛЮС НЕПРЕРЫВНОЕ КУЛЬТУРНО-БЫТОВОЕ ОБСЛУЖИВАНИЕ И ЕСТЬ ДИЕФИКАЦИЯ.

Новизна идеи (ибо речь идет не о непрерывном производстве, а о практической постановке этого вопроса в масштабах огромнейшей страны) делает «Город энтузиастов» произведением, не только тематически созвучным эпохе поставленной проблемой, отвечающей сегодняшним требованиям социалистического пролетариата, – но и произведением, отражающим существеннейшую проблему социалистического строительства, проблему выявления скрытых ресурсов социалистической промышленности, которая уже стала в порядок дня.

Локшин взглянул на часы. Было начало четвертого «ночи» – по привычке подумал он, но ночи не было.

Над Москвой в зеленоватом небе покачивались сотни искусственных лун. Мягкий, ровный нераздражающий свет отличался от солнечного только меньшим рассеянием. Карнизы и выступы домов бросали сгущенную до цвета голландской сажи тень, превращая городские улицы в огромные полотна blanc et noir.

Озабоченные толпы сгущались на перекинутых через Петровку воздушных мостках. Рабочие и служащие торопились на заводы и в учреждения и возвращались с работы. Ярко освещенный универмаг Мосторга, давно уже перекинувший через Кузнецкий мост прозрачные воздушные коридоры, при помощи целой системы подъемных машин и передвижных полов разбрасывал нескончаемые потоки покупателей по всем отделам и отделениям: одиннадцатиэтажное здание его занимало теперь три квартала от Малого театра до Рахмановского переулка. Милиционер на углу Большой Дмитровки несложными поворотами семафора управлял движением автобусов и такси, бесшумно вдавливавших резину своих шин в утрамбованный снег каучуковых мостовых.

Ночи не было. От рассвета до первых вспышек искусственных солнц, от первых вспышек искусственных солнц до нового рассвета над мировой столицей торжествовал непрекращающийся день.

Заученным за долгие годы путем, точно измеренным в шагах, аршинах, милях и сантиметрах, неторопливой походкой аккуратного чиновника Локшин шел на службу в животноводческий отдел Госплана. Его рассеянный, скучающий взгляд не останавливался ни на чем.

Выраставшие один за другим стеклянные небоскребы, перекидные мостки, опутавшие переполненные движением улицы, покачивающиеся в зеленовато-сумрачном небе, продолговатые луны, лощеный паркет тротуаров, автоматы-газетчики, выкрикивавшие сиплым радиоголосом сенсации только что полученных через пневматическую почту газет, хвостатые кометы поездов подвесной дороги, – все это он уже давно перестал замечать.

Задержанный на мостках, он спустился к Советской площади, и здесь у возвышающегося перед памятником Свободы маяком, на подножии которого в золотой вязи букв можно было прочесть скромное имя академика Загородного, остановился, заметив нечто необычное на этой обычной для него дороге.

На площади, напирая друг на друга и заглядывая через плечи и головы соседей, подобно Локшину, остановились сотни таких же, как и он, занятых своими делами пешеходов. Матовый экран, предупреждая любопытство переменчивой толпы, черными нетвердыми буквами объяснял причину необычного скопления.

– Испытание калориферов инженера Винклера. Товарищи, не нарушайте движения.

А над экраном сноп брошенных из Охотного ряда темных лучей яростно рекламировал:

– О калориферах инженера Винклера читайте в «Голосе Рабочего».

– «Голос Рабочего» – выпуск утренний, выпуск дневной, выпуск вечерний, выпуск ночной, экстренные добавления.

И дальше, заканчивая рекламу, красовалась ярко-красная морда зубастого длинноголового зверя с лаконической под ним надписью:

– На год – пять рублей, на полгода – два пятьдесят. Состав сотрудников тот же.

Локшин протиснулся через толпу и, держа над головой портфель, нетерпеливо расталкивал любопытных, пока, наконец, барьер не остановил его настойчивого продвижения.

Отсюда было видно все: наспех установленная передвижная трибуна, облепившие ближайшие к трибуне столбы и карнизы фотографы и кинооператоры, группа медлительных людей на подмостках, несколько блестящих цилиндров представителей дипломатического корпуса, дежурящий у трибуны милицейский автомобиль.

За трибуной над невысокой бетонной постройкой, усеянной изоляторами, вспыхивали синеватые, почти невидимые при свете ночных солнц короткие молнии. Высокий плечистый человек с большим, упрямым лбом, с холодными глазами, с тяжелыми под ними преждевременными складками, – Локшин узнал в нем одного из виднейших членов правительства. – говорил в решетчатый круг:

– Опыты инженера Винклера, – услышал Локшин металлический от микрофона голос Куйбышева, – большого практического значения пока не имеет. Но тем не менее мы решили предоставить все необходимые средства для постановки их в широком масштабе. От имени правительства СССР позвольте мне поздравить вас с новым прорывом в будущее, потому что эти несмелые опыты предвещают нам грандиозный переворот в хозяйстве нашей страны…

Рядом с Куйбышевым, туго стянув кушаком романовский полушубок, мужиковатый и крепкий академик Загородный разговаривал с прямым, как натянутая струна, посланником Соединенных Штатов Америки. Несколько правее, флегматично посасывая трубку, по-матросски засунув руки в карманы мохнатого пальто, стоял Сибиряков. Рядом с Сибиряковым Локшин увидел Ольгу и почти инстинктивно попятился назад, тщетно стараясь преодолеть сопротивление напиравшей толпы. Ольга торопливо шепнула о чем-то Сибирякову, и тот, не стесняясь ни торжественных дипломатов, ни неподвижно застывших на трибуне; профессоров, громко крикнул: