Знамение. Трилогия (СИ) - Ильясов Тимур - Страница 94

Я тяжело поднялся на ноги, ощущая себя семидесятилетним стариком, и принялся действовать. Первым делом я включил налобный фонарь и осветил пространство в правом краю лоджии, где должен был находиться пожарный выход на этаж ниже. Передвинув в сторону коробки, я быстро обнаружил, что искал. Однако дернув за ручку железной дверцы, я убедился, что на этот раз проход был закрыт. И даже не заблокирован висячим замком. А надежно заверен сваркой. Чего я и опасался.

– Закрыто…, ‑ разочарованно прошептал я супруге, когда пробрался через коробки к родным обратно.

– Что теперь? – спросила меня она и ее лицо трагично вытянулось, а в неровном свете фонаря темные круги под ее глазами, казались, разлились до середины щек.

– Будем выбираться через подъезд…, ‑ ответил я, устало улыбнувшись и пожав плечами.

Она задержала на мне свой взгляд и лишь кивнула в ответ, оставив меня в неведении относительно того, приняла ли она всерьез мой план дальнейшего спасения, или попросту не нашла нужным со мной спорить.

Далее, я направил луч фонаря сквозь стекло окна комнаты, осветив помещение, куда вела дверь лоджии. На этот раз окна не были закрыты шторами и я смог беспрепятственно осмотреть пространство.

Это была комната, таких же размеров и габаритов, как и комнаты на двух этажах выше, но абсолютно пустая, с голыми бетонными стенами, ворохами электрических проводов свисающих с потолка, и с полом, наполовину уложенным ламинатными досками. Мои догадки оправдались. В квартире действительно шел ремонт. На дальней стене зиял темный проем, ведущий в центральную комнату. Но фонарь смог выхватить из темноты лишь похожую картину незавершенного строительства.

Когда я дернул за наглую, дождавшуюся меня никелированную ручку и открыл дверь, ведущую в квартиру, то снова, через полотно лицевой маски, ощутил знакомый тошнотворно‑сладкий запах…

И притихшие было барабаны в моих ушах задребезжали с новой силой…

Комок

В комнате было тихо и сыро, как бывает в помещениях, где ведется ремонт. Я вытянул из‑за ремня биту, вложил ее в правую руку, перекинул ноги через дверной проход и опустил их на бетонный пол, отчего по комнате прошелся гулкий стук, отразившийся от голых серых стен.

Замерев на месте, я прислушался к тишине, стараясь уловить малейшие колебания в воздухе, которые бы свидетельствовали, что мы в квартире не одни. Тишина ответила мне лишь эхом биения собственного сердца. И даже скрипы и щелканья орды, притихшей этажом выше, хорошо слышимые на лоджии, не нарушали тишину квартиры.

Лучом фонаря я обшарил щербатые бетонные стены, бугры и неровности на которых зловеще вытягивались от падающего на них света причудливыми пугающими тенями. Прошелся по потолку, с которого лианами свисали спутанные нити электрических проводов, уходящие концами за декоративное полусобранное потолочное перекрытие, останавливаясь и изучая каждый крупный моток, опасаясь, что за ним может скрываться угроза.

Покончив с осмотром помещения, я направил луч фонаря в сторону прохода в центральную комнату. На высокий прямоугольник со рваными бетонными краями, который строители не успели обустроить межкомнатной дверью. Чернеющий неизвестностью и зловещий в своей молчаливой опасности. Напоминающий своими очертаниями гробовую яму, сквозь которую мне совсем не хотелось проходить.

От вида этого темного прохода мне стало не по себе и туго стянуло внизу живота. Сглотнув слюну по пересохшему горлу, я издалека, не подходя близко к проему, попытался высветить пространство за проходом, держа биту наготове, на случай, если из тьмы выскочит зверь и мне придется отбиваться от его нападения. Но как и прежде, я не смог разглядеть ничего, кроме серого бетонного пола и куска грубой неоштукатуренной стены.

Барабаны в моих ушах снизили громкость и мелко застрочили в тревожном учащенном ритме, готовясь яростно взорваться, когда звенящее ожидание сменится драматичной развязкой.

Я – Алиса из сказки, попавшая в кроличью нору и падающая в неизвестность.

Я – мышь, отпущенная в вольер со змеями, которая стоит посреди клетки и трясется от страха, ожидая, когда хищники незаметно подползут к ней и кинутся в смертельном броске.

Я – заблудившийся в лесу путник, оказавшийся зажатым в болоте, опасающийся провалиться в пучину из‑за одного неосторожного шага.

Я – исследовательский колониальный корабль, впервые вступающий в неизведанные и опасные воды Амазонии.

Чтобы лишний раз удостовериться, я на секунду приспустил маску с лица и вдохнул прохладный, влажный и воняющий аммиаком «аромат» комнаты, который коротким тупым ударом вонзился в мои ноздри.

– Еще одно «гнездо»…, ‑ пробормотал я, поспешив вернуть маску на место, и испугавшись своего же шепота, который показался мне излишне громким.

Не нужно было быть гением, чтобы связать одно с другим. И понять, что именно так и воняют обращенные «существа» и выделения их тел. Этот запах я впервые почувствовал в предыдущей квартире. Так воняло от перепачканного калом, слизью и рвотой дивана в гостинной. От «гнезда», как я для себя его назвал. И от детской кроватки, в которой лежал несчастный обращенный младенец. Этим же запахом был сейчас пропитан воздух незнакомой квартиры.

И тут я вспомнил, что эта душная сладковатая вонь проникла в мою судьбу намного раньше сегодняшнего дня! Удивленный, что сразу не связал одно с другим, не увидел очевидную связь между событиями, я вытянул из закутков памяти два воспоминания.

Первым был случай из дальнего детства, уже в который раз за прошедший год всплывающий из глубин памяти, когда также тошнотворно сладко пахло из окна трамвая, который гремя железными колесами, вез нас с бабушкой из одной части умирающего индустриального городка в другой. А потом эта вонь повторилась совсем недавно, в прожаренном солнцем прошлогоднем мае, когда все безумие только начиналось… В тот день, когда я ехал по приморской дороге на машине, в облаке беспечных, хлопающих крылышками бабочек, которые попадали под колеса, размазывались об лобовое стекло, и гибли десятками, падая на горячий асфальт, пока другие, еще живые, продолжали плясать в прогретом воздухе свой короткий танец неотвратимой и близкой смерти…

– Да…, эти чертовы бабочки…, ‑ сказал я себе, в который раз смутно догадываясь, что эти бабочки не случайны. Что они также являются одним из многих кажущихся разрозненными кусочков пазла, который мне только предстоит собрать в одну картину, наряду с десятком других неразгаданных пока загадок. К которым сейчас добавилась тайна причины того, что я и старшая дочь чувствуем вонь от «гнезд» обращенных, а супруга и младшая дочь – нет.

– Я подумаю об этом потом…, ‑ оборвал я свои размышления и, крепче обхватив ручку бейсбольной биты, сосредоточился на происходящем. На чернеющем проходе, похожем на могильную яму. На зловещей влажной тишине незнакомой квартиры. И на том, что тошнотворная вонь мне подсказала, что в одной из комнат могут находиться «обращенные».

Несколько секунд я продолжал стоять без движения, опасливо вглядываясь в пугающую глубину прохода, обдумывая тактику дальнейших действий. О том, верным ли было решение оставить ружье и заменить его бейсбольной битой? И, может, стоило выключить фонарь и зайти в центральную комнату не привлекая внимания.

Поразмыслив и убедив себя, что поступаю верно, я все же двинулся вперед, ощущая, как руки и спина покрываются «гусиной кожей». Прошел сквозь проход. Остановился посреди широкой комнаты. И суетливо крутанул головой по сторонам, выхватывая из темноты чернеющие углы, опасаясь, что звери накинуться на меня, стоит мне оказаться к ним спиной.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Но никто на меня не кинулся. Тишина продолжала дребезжать в воздухе комнаты, словно холодный жирный студень. А барабаны в ушах отбивали мелкую дробь по моим натянутым нервам.

Еще раз, медленнее и внимательнее, я прошелся фонарем по стенам и углам. Также, как и комната из которой я вышел, помещение было оставлено в состоянии незавершенного ремонта. Голые стены были оштукатурены и выровнены с одной стороны, а три остальные оставлены в грубой бетонной стяжке. Гипсокартонный фальш‑потолок с отверстиями для лампочек был почти закончен и ожидал лишь покраски. По всем углам стояли грязные, измазанные цементом ведра и корыта. Справа у стены высилась широкая стремянка, небрежно прикрытая слоем плотного и пыльного строительного целлофана. А проход в третью комнату был на этот раз плотно закрыт сплошной деревянной дверью.