Три женщины в городском пейзаже - Метлицкая Мария - Страница 3

– Глупость – что-то замышляет. Ох, мама! Все эти годы Сережа был самым преданным, самым нежным и самым любящим мужем, и мне казалось, что счастливее меня женщины нет.

– И куда все это делось, куда ушло? – желчно осведомилась мать. – Ну если все это было?

Куда ушло? Хороший вопрос. А куда уходит любовь? Кто-то может ответить?

– Просто он, мама, влюбился. Такое бывает.

Мать с сомнением покачала головой:

– Не знаю, Лида. Бывает, наверное. Только я знаю одно: есть ответственность. За тех, кто с тобой рядом. Есть семья. В конце концов, любовь не самое главное – порядочный человек из семьи не уходит.

– Хватит, мам, – перебила Лида, – пожалуйста, хватит! И прошу тебя, не делай из Сережи подлеца. Он и сам мучается и очень страдает.

Мать звонко расхохоталась:

– Ну и дура ты, Лида! Страдает, ага! В объятиях новой супруги!

Жестокость – не пожалеть собственную дочь! Женщина, а сочувствия никакого! Папа, папа, кажется, ты был неправ.

После ухода Сережи прошло десять лет. Коротких, как мгновение, и бесконечных, как вечность. И не было дня, чтобы Лида его не вспоминала. Правда, со временем сердце сжималось все реже – действительно, время лечит.

За все эти годы она ни разу не посмотрела на других мужчин. Не потому, что праведница. Просто – не надо. Она и представить не могла, что кто-нибудь, кроме Сережи, возьмет ее за руку, погладит по волосам, дотронется до ее плеча. А уж обо всем остальном и не о чем говорить.

– Ну-ну, – комментировала мама, глядя на бледное и измученное лицо дочери. – Продолжай в том же духе. А тебе, между прочим, уже за сорок! Думаешь, кто-то будет ждать, пока ты оклемаешься? Езжай на курорт, в пансионат, наконец! Ходи в музеи, на выставки! Глядишь, и найдешь какого-нибудь дурака. А что, всяко бывает!

Лида хохотала:

– Мам, а может, на кладбище? Чтоб подцепить богатого вдовца? Эх, мама, – вздыхала Лида, – музеи, концерты… В такие места ходят со своими женами. Или с подругами. И поверь, никому не интересна женщина абсолютно рядовой, заурядной внешности, да к тому же «хорошо за сорок». Оглянись – вокруг не клумбы, райские сады! Такие женщины по Москве ходят – не оторваться! Даже я иногда оглядываюсь – такое бывает? А ты про женщин «хорошо за сорок». Да нет у них шансов, понимаешь? Почти нет! Как, впрочем, и у меня.

Но мама спорила, возражала – каждый кузнец своего счастья. Характер – это судьба, а судьба – это характер. В общем, как ни крути, а Лида оставалась в слабых, робких и нерешительных неудачницах.

«Даже такое ничтожество, как этот Сережа, и тот слинял», – цитата из Ольги Ивановны.

С серого хмурого низкого неба посыпал снежок – не снежок, так, крупа. Мелкая, колючая, рассыпчатая, как пшенка.

«Уф, отстрелялась, – улыбнулась Лида. – Сейчас приеду домой и сварю себе пшенную кашу! Изюм, кажется, есть, сливочное масло тоже. Разваристую, сладкую размазню, с хорошей горстью изюма и с обязательным последним штрихом – естественно, когда каша уже выключена и, как говорил папа, допревает под крышкой, – так вот, последний штришок – здоровый кусок сливочного масла, который растечется, расплавится, разойдется в горячей каше жирным озерцом, потечет по бокам, по стеночкам, проникнет на самое дно, пропитает, насытит».

Так они делали с папой. Папа обожал всякие каши. Смеялся: «Деревенские корни, Лидка! Щи да каша – пища наша». Какие там «деревенские»! Папа родился в Москве, на Лубянке. Как и бабушка Рита. А дед Андрей был и вправду из деревни. Но приехал в столицу в семнадцать.

«Ой!» – Лида вспомнила: молока, кажется, нет. Не страшно, забежит у дома в «Пятерочку». И, прибавив шагу, она представила любимую «цыплячью» кухню, зеленый абажур, теплые тапки с заячьей мордой и казанок с горячей масленой кашей с изюмом. А рядом с тарелкой – здоровенная, на пол-литра, любимая чашка с крепким и сладким, непременно с лимоном, английским чаем.

В вагоне Лида увидела себя в стекло и, хмыкнув, отвела взгляд. Ничего хорошего. Усталая, грустная тетка «хорошо за сорок». Не женщина – именно тетка. Таких вон сколько, целый вагон! Кемарят, прижав к себе сумки – съехавшие набок шапки, разъехавшиеся полы пальто, поплывшая тушь, смазанная помада. Дремлют и тоже мечтают о каше. Или о котлете, какая разница? Правда, скорее всего дома их ждет семья – голодные дети и муж.

А Лиду ждет тишина. А может, и хорошо? Хорошо. Определенно хорошо и даже прекрасно. Как и домашние брюки на мягкой байке, старая майка с рукавами, застиранная донельзя, – видела бы ее мама!

«Заячьи» тапки и запах почти готовой каши – разваренной крупы, чуть подгоревшего молока, сладковатый запах сливочного масла. Запах дома. Все так и было, и ее нехитрые мечты сбылись. Угнездившись в кресле и поджав под себя ноги, Лида устроилась поудобнее. Ела прямо из кастрюльки, выуживая разбухший, почти черный изюм, стараясь зачерпнуть его вместе с озерцом растаявшего масла – так вкуснее.

По телевизору, как всегда, чушь – субботний вечер, а смотреть нечего. По всем каналам натужно и тупо шутят уставшие от самих себя юмористы. Тоска. Про новости и говорить нечего – глянешь на ночь и не уснешь.

Съев вожделенную кашу и выпив чаю, Лида посмотрела на часы – Тася!

Тася отозвалась сразу, после первого же звонка.

– Лидуся, милая! А я уже жду не дождусь, старая дура! Да что там про меня, – возмутилась она на Лидин вопрос «как дела». – Дела мои скучные, стариковские. Рассказывай про себя! И подробненько, девочка! Без пропусков – ты знаешь, мне все интересно!

«Всё как всегда», – в очередной раз, в стотысячный раз подумала Лида, сравнив двух женщин, маму и Тасю. Самых близких и самых родных. А больше никого у нее и не было.

Тасе и вправду было все интересно – все и в мельчайших подробностях. Как спала, как съездила к Ольге, как Ольга, как она себя чувствует? Что ешь? О, пшенную кашу? Мммм! Прекрасно! Вот и наводка – завтра сварю себе пшенную кашу!

– Да, – виновато сказала она, – на бутербродах… Ну что тут поделать, ты меня знаешь: когда не для кого готовить, так и не готовлю. Вот ты приедешь и устроим пир. Лидуся, милая, успокойся! В моем возрасте уже наплевать, что вредно и что полезно. Можно есть то, что хочется, и получать удовольствие. А колбасу – ты же знаешь – я люблю больше всего на свете. Помнишь, как называл меня Валя? Вот-вот, колбасная душа. Завтра приедешь? – расстроенным голосом уточнила она. – Ой, Лида, не надо! Такая погода – приличный хозяин собаку не выведет. Нет-нет, умоляю! Да все у меня есть, ты о чем? Да и что мне надо? Полпалки «краковской», – с виноватым смехом сказала она, – и целый белый батон! Два йогурта, простокваша. Да всего навалом, Лидусь, не волнуйся! А приезжать я тебе не разрешаю, ты меня слышишь? Запрещаю, и все! Отваляйся, отоспись. Отдохни! Почитай. Что у тебя на тумбочке, кстати? Неохота читать? – растерянно переспросила она. – Ну это бывает. Послушай музыку, посмотри какой-нибудь старый фильм. Ой, да что я суюсь со своими советами. А то ты не найдешь, чем заняться! А с Настей ты давно не встречалась? Тоже неохота? Ну я понимаю – Настя заговорит, голову заморочит, мало не покажется. Тогда отдыхай, просто побудь дома, моя хорошая. Договорились? Ну все, я тебя обнимаю. Да что ты пристала! Говорю тебе – у меня все хорошо. Ну все, отстала, старая липучка, спокойной ночи.

«Договорились, ага, как же, – улыбнулась Лида. – Все равно поеду, неделю не была, соскучилась. Торопиться не буду, отосплюсь. Отосплюсь и поеду. И все куплю по дороге».

И дело совсем не в продуктах – Тася с голоду не умрет, Лида постаралась. Зная Тасину нынешнюю лень, купила впрок консервов – рыбных, мясных, овощных. Круп и макарон тоже навалом – открой банку тушенки, смешай с макаронами, вот и обед. Дело тут не в продуктах, совсем не в продуктах. Просто Лида по Тасе очень соскучилась. Вот как бывает.

Когда отец решил познакомить их с Тасей, она долго не могла прийти в себя. Как это так? Разве так может быть у приличных людей? Разве это возможно? Нет и нет, никогда! А как же мама? Это же абсолютное предательство. Предательство безо всяких там отговорок. Самое гнусное предательство – знакомиться с любовницей отца! Кем она будет после этого? От возмущения чуть не задохнулась: