Приговоренный к смерти (СИ) - Гернар Ник - Страница 16

Вот кого он желал бы убить. Собственными руками отрезать поганый язык, вырвать бесстыдные лживые глаза и скормить их собакам! А потом распороть брюхо, чтобы горячая липкая кровь текла по рукам, и чтобы крик хакима точно так же бился эхом в горах, как сейчас бьется каждый прилив его собственный вопль…

— Долгих лет великим героям Шадра, да будет дух ваш щедр к матери-пустыне, и да будут имена ваши записаны в книге вечности! — без малейшей заминки заявил он, абсолютно довольный собой.

Элгор глухо зарычал, пылая оранжевыми зрачками. А Рик, несмотря на бурю в душе, медленно и холодно проговорил:

— Так приветствуй, как полагается, коль посмел явиться. Лживая тварь…

Хаким улыбнулся.

— Зачем говоришь резкие слова, за которыми только ветер? Зря обижаешься на меня, Альтарган: разве я дал тебе что-то, на что ты сам не был согласен? А пришел я сюда лишь для того, чтобы взглянуть на тебя. Ахъяты сказали, ты сумел обрести аспекты, не исполнив ни единого испытания и не избавившись от корней горы. Но, вижу, мои воины ошиблись — судя по блеклому мертвому цвету, аспекты эти не твои, а легендарных запечатанных душ. И они так же пусты и сухи, как устья древних рек в горах.

Тут Элгор негромко рассмеялся. Но ни Рик, ни хаким не обратили на него внимания.

— Когда я пришел к тебе, я хотел малого: всего лишь взять у тебя войско — столько, сколько ты сам отдал бы мне, — проговорил Рик со зловещей усмешкой. — Но ты дал мне неизмеримо больше… — Он многозначительно звякнул цепями. — Ты собственными руками подарил мне пустыню, ты отдал мне весь Шадр! И я возьму то, что ты отдал мне. Пустыня станет мной, а я стану пустыней! Отныне Шадр — это я, хаким!

Гаяз, хитро прищурившись, пригладил свою белую бороду.

— Сожалею, Альтарган, но жареная перепелка, которую я кушал сегодня утром, не станет хакимом от того, что я ею утолил свой голод.

Тут Элгор захохотал в голос.

А Рик, напротив, стал серьезен.

— А я тебе не безобидная жареная птичка, хаким. Да и ты — не пустыня.

Хаким с улыбкой сложил руки на слегка выпирающем животе — и тут Рик понял, что начинается прилив. Гаяз стоял и неотрывно смотрел на него, с торжествующим видом ожидая момента пытки.

У Рика потемнело в глазах. Хочешь увидеть, как питается мной пустыня? Смотри! Смотри внимательно!

Элгор стиснул зубы, не желая демонстрировать свою уязвимость этому мелкому, низкому человечишке. Он сжался, застыл, как мраморное изваяние.

Но не Рик.

Он ринулся пустыне навстречу, раскрылся перед ней, вливая в нее всю свою ярость, боль, разочарование — и жажду мести. Судорога исказила Рику лицо, но он не закричал, превозмогая невыносимую боль. Его била жестокая дрожь, но он стоял и смотрел диким взглядом в лицо побелевшему хакиму, покрываясь ручьями пота.

Рик отдавал всего себя этому приливу. На теле, шее, и на лице медленно начали проступать красные вены. Они разбухали все больше, яркой сетью оплетая все его тело, из груди раздался хрип, из глаз тонкими струйками полились кровавые слезы.

Солнце над пустыней померкло, скрывшись за огромной черной тучей. Хаким встревоженно поднял глаза к небу. Туча расползалась стремительно, закрывая ослепительную лазурь. Резкий пронзительный ветер принялся трепать волосы пленников и одежды гостей. Взглянув вниз, хаким отшатнулся в ужасе.

Впервые в истории Шадра прилив не был золотым. Он был черным. Песок медленно тек, как кипящая смола, а прямо над глянцевой жижей медленно скользили черные сферы, подобные тем, что бывают во время грозы.

Воя от боли, Элгор вдруг захохотал. Он смеялся все громче, и от этого жуткого звука попятились даже ахъяты…

Хаким поспешно исчез в пещере, а над скалой все еще бился эхом безумный хохот, смешанный со стонами и криком.

Кони вяло шагали по хребту, недовольно фыркая: утро выдалось испепеляюще жарким. Джабир ехал чуть позади Берты, держа за поводья одну из лошадей ахъятов, которую удалось поймать. Кобыла оказалась с бешеным нравом, но шадрианин все равно сложил на нее большую часть поклажи, чтобы облегчить ношу своим лошадям. Унылые барханы тянулись безжизненным морем до самого горизонта, даже взгляду отдохнуть было не на чем. После откровений ахъята Джабир больше не мурлыкал песен себе под нос. Берта тоже почти все время молчала, хмуро глядя туда, где ослепительное небо касалось такого же ослепительного песка.

Пустыня больше не восхищала ее. Раньше Берта видела в ней источник будущей силы Рика, но теперь все изменилось. Пустыня стала его истязателем и поработителем, а для нее самой — топким болотом, из которого так трудно выбраться. По словам Джабира, в лучшем случае им удастся добраться к побережью только недели через две. Для Берты, болезненно ощущавшей каждую утекающую минуту, две недели казались вечностью. А между тем они снова брали немного в сторону от основного маршрута, чтобы найти место, где можно было бы напоить и накормить лошадей.

— Берта! — окликнул ее вдруг Джабир.

Девушка обернулась. Шадрианин молча указал ей рукой на облако пыли позади.

Она не сразу разглядела в песке двоих мертвецов, которые, перебирая руками, как щупальцами, с неожиданной быстротой ползли за ними следом. Ноги им вчера перебил Джабир, но сокрушить неумирающие кости вдребезги Берта ему запретила — он так и не понял, почему, но вопросов задавать не стал.

Увидев их уродливые тела, Берта вдруг посветлела лицом и придержала лошадь. Еще несколько мгновений, и до ее слуха донеслось уже знакомое монотонное постанывание. Соскочив с седла, девушка бросила поводья Джабиру и быстрым шагом направилась к мертвецам.

Полудемон опасливо покосился в их сторону, и по его лицу пробежали тени целой вереницы вопросов и протестов, но вместо них он сказал:

— Будь осторожна?

— Мне ни к чему, — ответила, не оборачиваясь, Берта. — Они агрессивны только по отношению к тебе, и то лишь после того, как ты попытался их сломать.

Она присела и протянула руку к уродливым останкам, и те с довольным ворчанием замерли, позволяя ей осматривать себя.

— Вы просто бесподобны, — прошептала Берта, и, резко поднявшись, подошла к Джабиру и взяла у него повод от кобылы ахъятов.

— Что ты…

Договорить он не успел. Берта ударила лошадь ножом в шею, и, едва увернувшись от копыт, проскользила на подошвах сапог по песку, пытаясь удержать в руках повод.

Два других коня испуганно заржали, рванулись в сторону, в то время как раненая кобыла уже рухнула, обливая Берту фонтаном алой крови и хрипя.

— Ты что делаешь?! — вскричал Джабир, с трудом унимая сразу двух испуганных животных. А между тем девушка, прижав коленями голову слабеющей лошади, завершила начатое. Почти с человеческим стоном золотистая красавица наконец затихла.

Попытавшись вытереть кровь с лица, Берта только сильнее размазала ее по щеке.

— Ты спрашиваешь, что я делаю? — с блеском в глазах ответила девушка Джабиру. — Я делаю нам коней, которых не нужно ни поить, ни кормить, которые не знают усталости и могут скакать галопом с рассвета до ночи.

Джабир взглянул на нее почти с суеверным страхом. Так, словно видел в первый раз.

— Ты хочешь ехать на дохлом мешке костей?..

— Верно, — без малейшего сомнения в голосе ответила Берта, поднимаясь с колен. — На мешке костей, на скелетах ахъятов, на разложившихся трупах, если потребуется. И не смотри так на меня: это ведь всего лишь лошадь, а не соратник, которого я собираюсь сожрать, — с недоброй усмешкой многозначительно заметила она, и полудемон отвел глаза в сторону.

— Шадрские скакуны — они… они духи Шадра, хранители пустыни!.. — проговорил он упавшим голосом.

— Если так — значит, на одного врага стало меньше, — холодно ответила Берта, окидывая взглядом тушу. — Сдвинься немного дальше с лошадьми? Здесь вы мне мешать будете.

Она отошла чуть поодаль, где под ногами тверже ощущалась земля, разгребла сверху немного песок сапогом и, присев, продолжила расчищать для себя небольшой участок.