Немного мечты (СИ) - Костин Константин Константинович - Страница 11

Так что – краткий обзор достопримечательностей столицы в исполнении Мюрелло, пока есть возможность.

А посмотреть тут было на что…

Одним из первых, да что там – самым первым, что бросалось в глаза в панораме Мэлии – две тянущиеся к небу башни, тонкие, ажурные, немного напоминающие башню Шухова, но гораздо более изящные и высокие. Наверняка они являлись символом города, как Эйфелева башня – символом Парижа или статуя Свободы –Нью-Йорка. Как рассказал Мюрелло, назывались они Сестры – хорошо хоть не башни-близнецы, подумала Кристина – и были построены не так уж и давно, лет так двадцать назад, для проводимой раз в пять лет Международной выставки, на которую съезжаются со всех концов мира хвастаться своими достижениями. Этакая ВДНХ для тщеславных. Впрочем, по словам телохранителя, Сестры нравятся далеко не всем и многие считают, что они безнадежно испортили красоты столицы, сделав ее из благородной красавицы – вульгарной девицей, задравшей к небу ноги. Кристина хихикнула, потому что именно такая ассоциация у нее и возникла. Ассоциация с лежащей на спине девицей усугублялась еще больше тем, что с дирижабля была видна зеленая площадь, раскинувшаяся полукругом у подножия башен и напоминавшая короткую зеленую юбку, съехавшую вниз, когда девица задрала ноги.

Кстати, изумрудная и мирная площадь носила совершенно не мирное название Поле Крови. Потому что когда-то давным-давно в старину на ней проходили военные парады. Тогда на ней газонов еще не было, зато была брусчатка из кроваво-красного гранита.

На глаза Кристины попалось высокое, возносящееся вверх здание-шпиль, удивительно походившее на какой-то волшебный сказочный замок. Видимо потому, что стены были покрыты множеством узких стрельчатых окон, перемежающихся узкими нишами, в которых стояли, глядя вниз, на город, множество статуй. Вот это был бесспорный и всеми признаваемый символ города – Собор Мэлии, названный не в честь города, а в честь его небесной покровительницы.

А вот внизу раскинулся полукругом огромный дворец, перед которым искрится хрустальной пирамидкой фонтан. Это вам не как-либо что и даже не что-либо как, а Дворец Мудрейших, он же – неофициальное правительство Ларса. Официальное правительство тут тоже есть… где-то затерялось, в рядах однообразных зданий, выстроившихся вдоль широкой улицы, окаймленной зелеными полосами бульваров. Улица идет вдоль всего города, от башен Сестер до пока не увиденной Площади Милосердия. Называется она, внезапно – Проспект Блаженства. Почему блаженства и кто на ней блаженствует – Мюрелло не знал.

Блестел на солнце золотой купол Дворца Всех Войн. Дворец был задуман когда-то как огромный пансионат, в котором жили бы инвалиды всех войн, которые ведет Ларс. Но потом, похоже, кто-то решил, что такая роскошь – слишком жирно для каких-то там «косматых» (как называли солдат за то, что в походах им стричься и бриться было особо некогда) и теперь в нем – музей. Как следует из названия – всех войн. То есть в нем хранились все трофеи, все образцы оружия, и многое другое, имеющее отношение к войнам Ларса.

Антиподом этого дворца выглядел стальной купол Последнего Приюта. Огромной усыпальницы, в которой планировалось хоронить каждого, погибшего во время войн. И опять повторилась история с Дворцом Всех Войн: внезапно выяснилось, что во время войн гибнет слишком большое количество простых солдат, которых никто не удосуживался тащить на родину – где убили, там и закопали. В итоге, солдата не досталось и это здание – в нем теперь хоронили только выдающихся личностей, генералов, маршалов, адмиралов, президентов, министров, писателей, художников… Возможно, также жуков и жаб. Только не солдат. Вернее, один солдат в нем похоронен таки был. Чисто для приличия.

Рядом с Последним Приютом, на одном из притоков от столичной реки Фойны, изгибался небольшой горбатый мостик с двумя рядами фонарных столбов. Его Мюрелло упомянул как некий курьез – это был Длинный мост, который одновременно был самым коротким мостом Мэлии. Просто он был очень старым и на момент постройки действительно был самым длинным. Ну а потом, когда понастроили мостов подлиннее и снесли мосты покороче – не переименовывать же, вроде все привыкли.

Аспидно-черная Оружейная колонна, торчавшая карандашом посреди небольшой Площади Звезды, выполняла две функции – служила напоминанием о победоносности ларской армии, так как была выкована из трофейного оружия: сабель, шпаг, ружейных стволов, и также на ее верхушке крепился огромный белый шар, который по ночам светился ярким светом и был, собственно, той самой звездой, в честь которую назвали площади. Из-за того, что на этой площади никогда не было темноты – она несколько нелогично считалась излюбленным местом для романтических прогулок влюбленных.

Тянущаяся по городу зеленая полоса Проспекта Блаженства заканчивалась квадратной Аркой Победы, построенной в честь, что логично, победы. В очередной ларской войне. Впрочем, та война, закончившаяся сто лет назад – девяносто восемь, скоро будут юбилейные торжества – была не сказать, чтобы очередной, это была самая крупная, самая тяжелая, самая смертоносная война в истории Ларса и день победы в ней до сих пор был самым большим национальным праздником Ларса, с народными гуляниями и военными парадами.

За Аркой Победы раскинулась Площадь Милосердия, на одной стороне которой кучковался народ – сверху было непонятно, зачем – а на другой – торчала беломраморная колонна, когда-то подаренная Ларс одной из соседних стран. Колонна, как и Александровская колонна в Питере, стояла без всяких креплений, исключительно собственной тяжестью держась за землю. По словам добровольного экскурсовода, в столице страны, вручившей колонну – интересно, как ее тащили? – стояла точно такая же, но на метр выше. Впрочем, ларсийцы тоже не лыком шиты и добавили сверху позолоченный шпиль, мол, знай наших.

Кристина отметила в памяти необходимость уточнить длину здешнего метра, Мюрелло рассказал про Алмазный дворец – стеклянный павильон, выстроенный к очередной выставке тщеславия и действительно похожий на огромный бриллиант – про Цветную Радугу – заведение, в котором можно попить кофе или его покрепче, одновременно слушая песни или наблюдая танцы веселых девиц, не обремененных лишней одеждой – про холм Отрубленной Головы, находящийся на берегу Фойны и известный как место обитания богемы. Каковая здесь была богемой не в том смысле, какой в него вкладывают на современной Земле – творческая интеллигенция, не знающая что бы еще придумать, чтобы пропиариться, а в ее изначальном смысле – нищие, но веселые художники, композиторы, писатели, которые рисуют, пишут, сочиняют не потому, что им за это платят, а потому, что не писать и не сочинять они не могут, люди, буквально живущие творчеством, люди, которые и пальцем не пошевелят только для того, чтобы кого-то эпатировать.

Собственно, на истории холма Отрубленной головы экскурсия и закончилась: дирижабль пошел вниз и вскоре уже покачивался у причальной мачты.

Мюрелло быстро утащил Кристину с аэродрома и скоро они вдвоем затолкались в телефонную будку, приткнувшуюся у стены дома. Цвет будки совпадал с цветом стен дома, небольшая покатая крыша была черепичной и если бы не стены из множества небольших стеклянных ромбиков и яркая табличка с надписью «ТЕЛЕФОН» - черта с два ее кто-нибудь бы увидел. Это вам не Лондон с его красными телефонными будками…

Мюрелло прижал к уху черный раструб динамика, провод от которого тянулся к такой же черной коробке телефона, и рявкнул в поцарапанный стальной раструб:

- Центральная! Особняк Эллинэ!

Еще несколько коротких лающих приказов – и буквально через несколько минут, по крайней мере, так показалось Кристине, возле них материализовалось несколько закрытых автомобилей, из которых высыпали люди в темно-зеленых костюмах.

Судя по тому, как выдохнул Мюрелло – это были ЕЕ люди.

Путешествие закончилось.

Шелестели по ровной, как московская тротуарная плитка, брусчатке шины автомобилей, которые несли по улицам столицы Кристину… вернее, Кармин Эллинэ, владелицу заводов, газет, пароходов, немаленького куска Ларса, миллионершу, спортсменку и просто красавицу.