Звездная пыль (СИ) - Гейл Александра - Страница 42

В общем, надеялась я только на одно: балет — это матриархат. Звезда в нем прима, а не премьер, и если встанет выбор, Адам никогда не займет сторону моего противника. А есть еще Вит, который хочет видеть примой именно меня. В причины его настойчивости я вникать не хотела, но про себя надеялась, что дело в таланте. Мне было приятнее думать именно так. К тому же, за прошедшие годы я получила признание, которое выражалось в том числе и финансово, и мне было до фонаря, что там считает Вит. Ну, почти.

Проще говоря, я не восприняла слова Маргариты всерьез, и это стало одной из самых серьезных моих ошибок.

Во время смотра потенциальных премьеров я искренне сочувствовала Адаму. Какая скучная у него, оказывается, работа: сидеть, пялиться на танцоров и фильтровать их косяки на «прибить мало» и «ладно, сойдет». То ли школа мужского балета у нас в труппе была не на высоте, то ли никто не ожидал ухода Дэна, но выбирать было действительно не из кого. Да что там, я почти поняла, почему балетмейстеру так нужен был солист Мариинки!

В общем, некоторое время я крепилась, а потом начала откровенно зевать под неприязненным взглядом Адама. Разве это не тоска? Парни в трико выходили друг за другом на сцену и из рук вон плохо демонстрировали одни и те же движения. Повороты, арабески, быстро, медленно, с разным настроением (в смысле либо картонными улыбками, либо чрезмерно серьезными минами). Потом следующий этап — поддержки с партнершами. И заключительный — исполнить па-де-де из Жизели. На нем я почти уснула, и тогда бедный балетмейстер не выдержал:

— А ну на сцену, — потребовал он, вырывая меня из полудремы. — Живо, Павленюк. Не хочешь смотреть — будешь танцевать!

До этого дуэт парням составляли другие балерины — разные, а теперь я одна. То, что наказание суровое, стало понятно. Мне едва дали размяться, прежде чем велеть приступать к танцу. Но не это худшее: кружиться по сцене с незнакомыми партнерами, которым я не доверяла, оказалось сложно и физически, и психологически. Я тосковала по крепким и надежным рукам Дэна. С ним было вообще не страшно, а сейчас я каждый раз переживала и немножко дергалась. Одно неверное движение, и…

Разобраться, как так вышло, оказалось непросто, но то, что мой страх воплотился в жизнь с одним из «друзей» Маргариты, уже намекало на умысел. Высокая поддержка, после которой партнер отпустил меня то ли слишком резко, то ли слишком высоко, но я с силой врезалась в пол носком пуанта, да так, что нога ушла в сторону. До этого я ломала только пальцы — да еще давно, но этот звук и ощущения было не спутать. Нога зажглась огнем до самого колена, устоять в таких условиях невозможно. Не устояв, я по инерции полетела на пол и проехалась целый метр, собирая занозы ладонями. От боли из глаз брызнули слезы, а за ними пришло осознание: я не встану больше, не смогу танцевать. Не сдержавшись, я подняла голову и увидела за кулисами лица стервятников, уже почуявших запах крови. Если я не встану сейчас же, они начнут грызть глотки за место примы, а травму даже спонсор не оспорит. И единственное, что у меня есть — моя карьера — обратится в пыль. Тьфу, нет! Не позволю. Четыре года — не то, ради чего я безжалостно истязала свое тело.

— Павленюк, — услышала я сквозь грохот собственного сердца перепуганный голос Адама. Он взлетел на сцену и бросился ко мне. — Наташа, — плюхнулся коленями прямо на доски. — Насколько плохо?

— Плохо, — ответила я тихо, старательно контролируя голос.

Балетмейстер не должен был знать, насколько плохо, но притвориться, что не произошло ничего, я не могла. К счастью, отреагировал балетмейстер правильно: в бешенстве налетел на уже-точно-не-будущего-премьера и прошипел сквозь зубы:

— Можешь собирать свои вещи.

— Адам, это случайность, — возмутился партнер. Так искренне, что можно было бы поверить, если бы не его близость со второй по значимости балериной.

— Действительно, у меня ведь нет глаз, и я не видел, как ты швырнул партнершу с высоты. Если ты сделал это не специально, то, выходит, не умеешь выполнять поддержки. Мне такой балерон не нужен!

— Тебе стоит подумать о том, с чем ты останешься, учитывая, что каждый раз ратуешь всегда за одну и ту же девочку!

— Я собирался сделать тебя премьером, мальчик, — взревел Адам. — Но тебе важнее свести счеты с примой, которая мешает продвижению подружки. Что ж, пока Павленюк танцевать не сможет, подружка займет ее место, ну а ты пошел на хер. И будь уверен, в других труппах узнают, каким именно образом ты расчищаешь себе дорожку. Посмотрим, сколько девочек захотят довериться партнеру с такой репутацией.

Парнишка дернул плечом, взглянул на меня с некоторым раскаянием (и на том спасибо) и рванул со сцены, будто за ним гнались черти. Я же испытала облегчение. Это увольнение не меняло ситуацию, но недвусмысленная поддержка балетмейстера ясно давала понять: хоронить меня преждевременно. Судя по лицам девушек за кулисами, все подтягивавшихся к сцене, они испытали досаду. Одна лишь Марго стояла с видом сочувствующим и насквозь фальшивым.

— Встать можешь? — Адам вернулся ко мне.

Вообще-то, я не могла. Боль была просто чудовищной, будто ногу насквозь проткнули, но я обязана была это сделать, чтобы ни одна юная мечтательница не заподозрила, что мое состояние серьезно. Диана и без травмы была списана в утиль и, объективно, выпроваживали ее жестоко. Я никому не позволю поступить так со мной. Иррационально захотелось позвонить Виту и попросить не позволить Адаму сбросить меня со счетов, но ему нельзя было знать. Совсем.

— Да, могу, — ответила я.

Адам помог мне встать, но едва я наступила на ногу, как мир взорвался тысячей осколков, и каждый впился мне в ногу. Не знаю, как я сдержала рвущийся наружу крик.

— Мне нужно домой, — процедила я сквозь зубы.

— Тебе нужно к врачу. Я вызову такси и провожу до машины.

Он улыбнулся, и я попыталась улыбнуться в ответ. Беспокойство Адама было очень приятно, он будто признал мою важность. Вот только нужна ли я ему покалеченной? Он явно поверил, что все не так плохо. И это было правильно, но для меня — опасно. И все же никто не не должен был знать, уж я собиралась об этом позаботиться. Наглотаюсь обезболивающих, дотанцую сезон (два с половиной месяца, по два выступления в неделю и ежедневные репетиции, чтоб меня черти разодрали), а потом пройду лечение и реабилитацию, вернусь уже с новыми силами. Все будет хорошо, все просто обязано быть хорошо, иначе… иначе в моей жизни не остается ничего вообще.

Сев в машину такси под присмотром Адама, я, разумеется, развернула водителя, велев ему ехать ко мне домой. Догадываясь о серьезности травмы, я не могла обратиться в больницу официально. Как минимум Адам начал бы узнавать, что именно со мной случилось, а там бы дошло дело и до Вита. Что, как вы думаете, сделает спонсор, когда узнает, что ведущая балерина труппы серьезно пострадала? Правильно: он не станет терять свои инвестиции. Вот если бы нас связывало нечто большее, нежели бизнес, я бы первым делом набрала его номер и попросила о помощи, но не было ни единой причины полагать, что Астафьев за меня вступится. Несмотря на то, что сердце отказывалось в это верить и упрашивало меня рискнуть и довериться. К счастью, разум был громче.

Забавно, всего день назад я чувствовала себя в безопасности, на вершине. Я строила планы, полагала, что под ногами целый мир… а теперь не осталось самих ног — того единственного, что было мне подвластно. Сучка Маргарита. Я знала, что она что-то замыслила, но подговорить друга, чтобы тот убрал конкурентку таким грязным способом — это слишком. И ведь если бы ублюдок сделал все не так топорно, даже Адам бы не придрался. Но партнер оказался достаточно глуп, чтобы действовать наверняка. А ведь стоило ему сделать вид, что я неправильно зашла на поддержку, что у него подвернулась нога, — в общем «уронить» меня вместо того, чтобы грохнуть об пол с силой — вина была бы недоказуема… От воспоминания о произошедшем меня затошнило.