Звездная пыль (СИ) - Гейл Александра - Страница 9

— Совершенно верно. Это звучит как сомнение в его здравомыслии, — не поддалась я на провокацию.

— Видите ли, я не настолько силен в балете, чтобы спорить с профессионалами, и никогда не стану. Единственное, что я могу сказать наверняка: нравится мне зрелище или нет. Глядя на Диану, я замечаю одни лишь недостатки ее внешности, и это ужасно отвлекает от непосредственно танца. В отличие от Адама, я могу себе позволить подмену таких понятий, как балерина и продукт ее деятельности.

— Но если вы далеки от балета, зачем спонсируете его?

— Это отличный способ помелькать и поднять стоимость акций компаний, принадлежащих нашей семье, — насмешливо изогнул бровь Вит. — Поэтому нам выгодна широкая огласка, смена примы и вся возможная реклама. А еще балерины.

— Боже мой, — вздохнула я. — Надеюсь, вы не собираетесь превратить балет в пошлое шоу?

— Об этом не переживайте. В отличие от большинства членов моей семьи я скорее поклонник… элегантных и тонких манипуляций.

— Да, я уже имела честь познакомиться с этим умением… в машине.

Вит лишь неопределенно пожал плечами, давая понять, что не собирается извиняться за свое поведение. Впрочем, продолжать разговор не имело смысла, так как рядом появился торжествующий Эд.

— Нашел! — ликующе воскликнул он, потрясая шоколадным батончиком.

От одного вида упаковки «Сникерс» в животе предательски заурчало. А фотограф понимающе усмехнулся, обнажил лакомство с края и поднес ко мне.

— Кусай, — весело сказал он.

— Мне такое нельзя, — замотала я головой.

— Маленький кусочек, от него тебе ничего не сделается. Разве что нимб потускнеет, — попытался заверить он меня.

Я знала, что Эдуард прав, но стоит сорваться в малом — и уже не остановишься. Изредка я позволяла себе пару долек черного горького шоколада, но лишь потому, что никогда его не любила. А о большем не помышляла много лет. Обычно на завтрак у меня была половинка фрукта и пара ложек натурального йогурта, обезжиренный творог или каша на воде. О том, что существуют такие продукты, как кофе, шоколад или майонез, безопаснее всего было не вспоминать. Не раз и не два я голодными глазами провожала прохожих, поедающих вкусности из МакДональдса и ненавидела себя за то, что тоже все это хочу. А тут прямо под носом обернутые в шоколад и карамель орешки… очень много калорий! Ну почему мне не повезло родиться равнодушной к еде? Я не сумела сдержаться: потянулась губами к лакомству и откусила. Совсем немножко, но это было умопомрачительно вкусно. Я не сдержала стон. Откинулась на диванные подушки, прикрыв глаза, и попыталась не позволить шоколаду покинуть мой рот как можно дольше. Честно слово, даже глотать было жалко!

— Вот скажи мне, друг, — обратился Эдуард, судя по всему, к Виту. — Когда ты в последний раз видел девушку, которую можно сделать счастливой всего лишь крошечным кусочком шоколада? Нам, пресыщенным мирскими наслаждениями, не понять измученных балерин, бьющихся насмерть и питающихся одной лишь цветочной пыльцой!

— Увы, цветы дарят чуть ли не исключительно приме, — не сдержалась я, облизнув губы в надежде, что на них остался хоть маленькой кусочек шоколадной крошки.

— А я-то думал, отчего балерины бьются за это место? — насмешливо отозвался Вит, гипнотизируя меня глазами. — Значит, все дело в том, что вы неравнодушны к цветам?

— В мире искусства это верный знак восхищения, — пожала я плечами.

— То есть, если я позвоню в цветочный магазин и велю после каждого выступления доставлять вам на сцену по букету, это будет признаком моего искреннего восхищения?

Вопрос поставил меня в тупик. Больше напоминало издевательство, если честно, но как донести это до господина Астафьева, я вообще не представляла. Я никогда об этом не думала, принимая за аксиому постулат, что цветы — хорошо и почетно, но Вит взял и перевернул все вверх дном.

— Это будет скорее значить, что вам некуда девать деньги, — ответила я сухо, так и не подобрав аргументы.

— И в чем же разница? — не отстал, однако, он.

В этом месте Эд поднялся и ушел, позволяя нам продолжить беседу без его участия. Мне показалось, что он что-то задумал, но спор был слишком важен, чтобы прерваться из-за такой мелочи, как потеря наблюдателя.

— Букет означает, что вам понравилось выступление, присутствие на нем обязательно.

— Это не так, — качнул Вит головой. — Человек идет в театр с букетом заранее. Он намеревается подарить его конкретному актеру, вызывающему у него какие-то чувства. Допустим, вы правы, и это восхищение.

— Можно не дарить, если этот актер оплошает.

— Так не бывает почти никогда, — усмехнулся Вит. — Мало кто способен пойти на принцип и выбросить букет просто потому, что на этот раз его любимый актер не на высоте, или отдать другому, поразившему больше. То есть дарение букетов после спектакля именно доставка в девяноста девяти процентах случаев.

Даже не скрывая насмешки, он вытащил из кармана телефон и показал мне темный дисплей.

— Ну так что, я звоню?

— Звоните, — кивнула я, отчаявшись пробиться сквозь его злую логику.

И он набрал номер цветочного магазина. Я с грустью отметила, что тот явно записан в телефонном справочнике, то есть практика дарения букетов для Вита не нова. Но только я подумала пойти на попятную и остановить его, как услышала тихий щелчок затвора. По-видимому, Эд уже давно нас фотографировал, но из-за перепалки я этого не заметила.

— Добрый день, — услышала я со стороны своего визави и чуть не застонала в голос. Новый щелчок фотоаппарата. От сюрреалистичности происходящего у меня закружилась голова. — Я бы хотел заказать доставку цветочных букетов в театр N на целый сезон. Допустим, — и, окинув меня оценивающим взглядом, — белых лилий с садовыми ландышами. Ближайшая дата — второе сентября, а дальнейшее расписание вам на почту вышлет мой секретарь. Если не затруднит, вышлите мне адрес по воттсапу.

Этот финальный аккорд с участием секретаря меня просто добил, и я, поднявшись с дивана, предложила Эду приступить к работе.

Как ни удивительно, наиболее удачный кадр мы сделали первым. Когда Эд велел не надевать пуанты, накинул на меня мерцающую ткань, включил необычный синеватый свет, образовавший причудливую паутинку на полу, и завершил ветром. Поначалу совладать с непокорными хвостами длинного шарфа оказалось непросто, но Эд каким-то чудом умудрился заснять эту войну и объявить ее своим фото года. К сожалению, снимок получился портретным и не имел никакого отношения к балету. Пришлось продолжить. В итоге для промо идеально сгодился снимок, где я стояла в аттитюде на кончиках пальцев одной ноги с тканью, обвивающей другую. Я сохраняла равновесие в такой позе не более секунды, но ее хватило. Эдуард был в восторге, а Вит помалкивал, что означало согласие, и я обрадовалась. Однако когда увидела снимок на экране, улыбку буквально сорвало с моих губ. На фото оказалась женская фигура, пляшущая израненными ногами будто бы на острых осколках. Наверняка для других это ничего не значило, но не для меня. Передав фотоаппарат Эду и извинившись, я ушла в ванную комнату, чтобы смыть с глаз это видение.

Пять лет назад я вернулась с уроки хореографии домой и увидела около подъезда машину скорой помощи. Врачи вытаскивали носилки и лишь отмахнулись от меня, мол, не до того. Я и подумать не могла, что трагедия произошла у нас дома. Только заметив распахнутую настежь дверь, осознала, что плохо дело. В приглушенном свете коридора среди россыпи осколков сидела тонкая женская фигура. Мама сжимала тело отца руками и выла, подобно раненому животному.

Я думаю, что крышей она поехала после инцидента, а до него был только алкоголь, но адвокаты семьи сумели доказать обратное. В любом случае мать охотно воспользовалась своим положением и начала впадать в беспамятство каждый раз, стоило заговорить об отце. Со временем я поняла, что этот эгоизм не пересилить, и пришлось довольствоваться версией, представленной полиций. Отец собрался уйти, пьяная мама увидела наполовину собранный чемодан и набросилась на него. Так как дело было под Новый год, в коридоре стояла скульптура в виде хрустальной звезды Давида, и именно на нее накололся спиной отец.