В объятиях дождя - Мартин Чарльз - Страница 12

– Вот, это тебе. Я бы сказал, что для первого раза ты отлично справился. В следующий раз, когда мы будем работать вместе, постараемся куда-то прицелиться для верности.

С игрушечным пистолетом в одной руке и кассетой в другой маленький ковбой выглядел так, словно я воскресил его лягушку. Я похлопал его по плечу.

– Ровно сорок семь долларов, – сказала женщина за стойкой.

– А как насчет этого? – Я указал на покупки.

– Нет, золотко. – Она со свистом втянула воздух сквозь зубы. – Кофе за мой счет, и булочка с корицей тоже, – это старье, наверное, давно протухло. И прихвати с собой эти мерзкие бобы, меня от них пучит. И не говори, что я готовлю хороший кофе. – Она посмотрела на мальчика и взмахнула пухлой рукой, так что жировые складки заходили взад-вперед. – Детка, а ты лучше убери свою мелкую задницу поближе к уборной, как сказала твоя мама, пока не вляпался в неприятности.

Мальчик широко распахнул глаза, где восторг сменился страхом, сунул кассету в карман и побежал к двери, за которой его мать мыла руки. Из его заднего кармана выпало четыре шарика жвачки вместе с пустыми обертками.

Я взял кофе, булочку с корицей и банку бобов.

– Спасибо, Бесси, – тихо сказал я и направился к выходу.

– Золотко, – она уперлась рукой в бедро, – возвращайся, когда захочешь сменить масло. В любое время; первый раз бесплатно. И еще, милок: принеси с собой эту камеру.

Я спиной толкнул дверь со звякнувшим колокольчиком на бечевке, а она снова уставилась в телевизор. При этом она одним глазком присматривала за мальчиком в углу и набирала телефонный номер. Зажав телефон между ухом и плечом, она потянулась к почти пустому пакету со шкварками, и все безделушки, надетые на ней, задребезжали в унисон.

– Да, Джордж, это Бесси. Мне нужен этот браслетик. Да, № 217.

В диалоговом окне телеэкрана надпись «Осталось только 24» моментально сменилась на «Осталось только 23».

За то недолгое время, что я пробыл внутри, разошелся ветер, и дождевые облака закрыли октябрьскую луну. Температура тоже упала. Сегодня было 5 октября, но ночь оставалась теплой, как летом. Может быть, с 32 до 28 градусов. Я посмотрел на небо, вдохнул запах предстоящего дождя и подумал: Метеоролог был прав. Определенно, будет дождь, а может быть, и торнадо.

К счастью и к несчастью, я много знал о том и другом. Пять лет назад, вскоре после того, как мы похоронили мисс Эллу, Док отправил меня в недельную командировку с учеными из НАСА, которые гонялись за торнадо по кукурузным полям Среднего Запада. Эти ребята были молодыми, энергичными и наивными, как и я сам, – поэтому, подобно оседлавшему торнадо Пекосу Биллу[16], мы подошли слишком близко. Они потеряли фургон с оборудованием на миллион долларов, и нас всех хорошенько помяло.

Когда хвост торнадо прошелся по амбару, где мы прятались, он начисто снес этот сарай. Осталась только грязь. Одной рукой я закрывал дверцу погреба, а другой пытался спустить затвор. Это стоило мне раздробленного запястья, нескольких треснувших ребер и рассечения под правым глазом, но снимок удался на славу. Торнадо оставил широкую полосу разрушений на своем пути, а я заклеил порез и стал дожидаться результата.

Когда Док получил фотографии в Нью-Йорке, он немедленно выставил их на торги. Через несколько дней мои фотографии появились на обложках трех национальных журналов, включая «Тайм» и «Ньюсуик», и в семнадцати газетах на Среднем Западе. «Ридерз Дайджест» даже прислал из Лондона своего главного внештатного редактора, закаленного старого новозеландца, написавшего около ста пятидесяти статей, чтобы он встретился со мной в Небраске – в том самом подвале – и написал статью об этом душераздирающем событии. Через месяц я стоял в очереди в бакалейном магазине и увидел, что его статья возглавила топ новостей в американских изданиях. Это создало мне репутацию, которой, честно говоря, я был обязан Доку. Я нянчился дома со своими болячками, когда Док позвонил мне и сказал:

– Сынок, я уже сорок лет в этом бизнесе, но у тебя есть талант. Ты не лучший, но можешь стать одним из них. Не знаю, как это происходит, но ты можешь творить чудеса со своей камерой. Твои снимки ближе к произведениям искусства, чем все, что мне приходилось видеть.

Ну да, конечно. Я фотографировал, и, наверное, мое мастерство росло, но если бы он знал, что происходит у меня в голове, то, наверное, не стал бы так изумляться. Я повесил трубку и в наступившей тишине услышал слова мисс Эллы: Даже не думай выпускать это из головы. Кому многое дано, с того и особый спрос.

Да, мэм.

Я снова обогнул масляные пятна и сел в автомобиль. Я укладывал «Кэнон» на пассажирское сиденье, когда девятиосный трейлер вырулил на автостоянку, дал гудок и развернулся. Еще одна замена масла. Когда Бесси увидела огромный фургон, ее пальцы запорхали над клавишами кассового аппарата. Мать мальчика, в точно такой же красной футболке, надетой задом наперед, наконец вышла из уборной, собрала фантики и разложила их на стойке вместе с несколькими песочными батончиками с фруктовой начинкой и бутылочками содовой. У сына и матери были одинаковые кепки. Окна магазина при заправке начали запотевать от испарений над открытым холодильником для пива, так что я не мог ясно видеть, но одно я знал наверняка. Что-то было не так. Одно не совпадало с другим. Я вставил ключ в замок зажигания, подождал, пока не разогреются свечи, и мысленно отмахнулся от мисс Эллы с очередными цитатами из Нового Завета.

– Нет, мэм, – сказал я, помахав рукой над приборной панелью. – Я возвращаюсь домой.

Бесси отправила бумажные обертки в мусорное ведро и вразвалочку вышла из задней двери. Я отлепил фольгу с ободка кофейного стакана и послушал, как Максим пытается прогрызть металлическую дверь. Потом отхлебнул и убедился, что это очень плохой кофе. Я сделал большой глоток, чтобы согреть горло и желудок. Она была права. Ужасный кофе; его единственным достоинством было сочетание тепла и кофеина.

Я завел двигатель, тронулся с места и поехал на север, медленно поглощая милю за милей. Мой ум постепенно возвращался к одной мысли, от которой я не мог избавиться последние три дня. В сущности, я пытался убежать от нее последние девять месяцев. Это была мысль, от которой я не мог скрыться независимо о того, как быстро я ехал, летел или бежал. После девяти лет непрерывных странствий, посещения сорока пяти стран с изношенным паспортом; после десятков прививок от малярий, дизентерии и лихорадки Денге; после десятков тысяч фотографий на обложках сорока семи национальных и международных журналов и на первых полосах бесчисленных газет в США я подумывал отойти от дел. Навсегда расстаться с фотокамерой. Мой наркотик оказался неэффективным. По словам Гибби, я находился «за пределами эффективного действия препарата». Мне следовало это предвидеть. То же самое было и с бейсболом. Конечно, обиды облегчали положение, но, как и с большинством препаратов, их влияние сглаживалось и исчезало со временем. С тех пор как я выгрузил Матта перед парадной дверью клиники Гибби, я получил довольно подробное образование в области терапевтических наркотиков.

Где-то под пологом сосновых крон мисс Элла все-таки ворвалась в мой внутренний диалог.

Только один вопрос.

– Ладно, – вслух сказал я. – Но только один.

Кого тебе напомнил тот маленький мальчик?

– Я знал, что ты спросишь об этом.

Такер, я задала тебе вопрос.

– Я тебя слышал.

Не пререкайся со мной. Кого он тебе напомнил?

Сосны, поднимавшиеся по обе стороны дороги, создавали впечатление, будто я въезжал в глубокую пещеру.

– Он напомнил мне меня самого.

И мне тоже.

Я поправил регулятор обдува и покачал рулевое колесо.

– Но есть одно различие.

Какое?

– Я сделал для этого мальчика то, что Рекс никогда не делал для меня.

Что же?

Я мысленно вернулся к мальчику. Ковбойская шляпа, сдвинутая на затылок, полный рот жвачки, пустые фантики, падающие из карманов, руки на рукоятях блестящих игрушечных револьверов, ободранные коленки, грязное пятно на щеке и большие, любопытные глаза. Стопроцентный мальчишка.