Доверие - Дуглас Пенелопа - Страница 1
- 1/27
- Следующая
Пенелопа Дуглас
Доверие
Нам нужен не свет, а огонь.
Не ласковый дождик, а гром.
Нам нужны буря, вихрь, землетрясение.
«Blue Blood» LAUREL
«break up with your girlfriend, I’m bored» Ariana Grande
«Dancing Barefoot» U2
«Devil In a Bottle» Genitorturers
«Do You Wanna Touch Me (Oh Yeah)» Joan Jett
«Fire It Up» Thousand Foot Krutch
«Give You Hell» The All-American Rejects
«I Found» Amber Run
«Kryptonite» 3 Doors Down
«Look Back at It» A Boogie wit da Hoodie
«Nobody Rides for Free» Ratt
«The Hand That Feeds» Nine Inch Nails
«Way Down We Go» KALEO
«Wow.» Post Malone
Глава 1
Так странно. Качели из автомобильной покрышки во дворе – единственная вещь, свидетельствующая о том, что здесь живет ребенок. В доме никогда не развешивали рисунки – ни на холодильнике, ни на стенах. На полках – ни одной детской книги. Никакой обуви у входной двери или надувных игрушек в бассейне.
Это дом пары, а не семьи.
Я смотрю в окно на покрышку, свисающую с ветки дуба и раскачиваемую ветром из стороны в сторону, рассеяно поглаживаю пальцами красную ленту в волосах и ощущаю ее успокаивающую гладкость.
Он всегда находил время, чтобы покачать ее на качелях, не правда ли? Он находил время для нее.
А она для него.
Где-то у меня за спиной пищат и издают статичный треск рации, с лестницы доносится звук шагов, наверху хлопают двери. Полиция и парамедики заняты, но, уверена, вскоре они захотят поговорить со мной.
Я сглатываю, не моргая.
Когда отец повесил эту шину десять лет назад, я думала, она предназначалась для меня. Мне разрешали играть с ней, однако на самом деле качели любила моя мать. Раньше я наблюдала за ними по ночам из окна своей спальни. Родители так игриво общались, смеялись, пока он качал ее, словно переносились в свой собственный волшебный мирок. Мне очень хотелось оказаться рядом, но я знала, что волшебство исчезнет, едва они увидят меня. Поэтому всегда лишь смотрела в окно.
Как и сейчас.
Закусив губу, я вижу зеленый листок, который парит в воздухе и приземляется внутри шины – там, где мать сидела бесчисленное количество раз. Ее образ в белой ночной сорочке с развевающимися светлыми волосами до сих пор невероятно ярок, ведь в последний раз она каталась на этих качелях вчера.
Сзади кто-то прокашливается. Опустив глаза, я наконец-то моргаю.
– Они сказали тебе что-нибудь? – слезно спрашивает Мираи.
Я не оборачиваюсь. Спустя мгновение медленно качаю головой.
– Когда ты говорила с ними в последний раз?
На этот вопрос я ответить не могу. Не помню точно.
Она приближается, однако останавливается в нескольких метрах от меня. Слышатся клацанье и скрип первой медицинской каталки. Ее спускают по лестнице и выносят из дома.
Вздернув подбородок, собираюсь с духом. Когда парамедики открывают дверь, снаружи доносится отдаленный шум. Выкрики и вопросы, автомобильные гудки, свидетельствующие о том, что люди продолжают прибывать. Собравшиеся за воротами представители прессы наверняка видят, как вывозят тело.
Когда я говорила с родителями в последний раз?
– Полицейские нашли кое-какие лекарства в ванной твоих родителей, – тихим голосом сообщает Мираи. – На флаконах указано имя твоего отца. Они связались с врачом и выяснили, что у него был рак, Тирнан.
Я не шевелюсь.
– Они ничего мне не рассказывали. Ты знала о его болезни?
Снова отрицательно качаю головой, наблюдая за раскачивающейся покрышкой.
Женщина громко сглатывает.
– Очевидно, он пробовал различные виды лечения, но заболевание оказалось слишком агрессивным. Врач сказал… твой отец не протянул бы и года, милая.
Резкий порыв ветра кружит качели, закручивает веревку.
– Похоже… похоже, они… – Мираи умолкает, не в силах закончить предложение.
Я знаю, на что это похоже. Сразу поняла, когда обнаружила их утром. Тулуза, шотландский терьер моей матери, царапала дверь родительской спальни, просилась внутрь. Мне показалось странным, что они еще не встали, но я все равно приоткрыла дверь и впустила собаку. За мгновение до того, как опять ее закрыть, подняла взгляд и увидела отца с матерью.
На кровати. В объятиях друг друга. Полностью одетыми.
Он был в своем любимом костюме от Givenchy, а она надела платье Oscar de la Renta, в котором выходила на красную дорожку Каннского кинофестиваля в 2013 году.
У отца обнаружили рак.
Он умирал.
Они оба это знали, и мать решила, что не позволит ему уйти без нее. Решила, что, кроме него, ничто не держало ее в этом мире.
Ничто.
В глазах начинает щипать, однако слезы почти мгновенно отступают.
– Полицейские не нашли записку, – говорит Мираи. – Ты не находила…
Повернув голову, смотрю ей прямо в глаза. Она сразу же осекается. Какой глупый вопрос.
Я стискиваю челюсти и снова сглатываю. В горло словно иглы вонзаются. За годы, пока моим воспитанием занимались няни, учителя школ-интернатов, вожатые летних лагерей, кто угодно, только не родители, я осознала, что их отношение давно перестало меня ранить. Правда, похоже, уязвимые места все-таки остались.
Они не оставили записки. Даже в такой ситуации не захотели сказать мне ни слова.
Моргнув, я отгоняю слезы, поворачиваюсь обратно к окну и пытаюсь сосредоточиться на покрышке, маятником болтающейся на ветру.
Сзади слышатся тихие всхлипы и рыдания Мираи, потому что она знает. Знает, что я чувствую, ведь она была рядом с самого начала.
Спустя минуту замечаю ее снаружи. Женщина проходит мимо окна. Я даже не заметила, когда она покинула комнату. С садовыми ножницами Мираи стремительно подходит к качелям, подносит лезвия к веревке. Сжав кулаки, наблюдаю, как она перерезает бечевку нить за нитью. В конечном счете покрышка падает на землю.
Единственная слеза наконец-то скатывается по щеке. Впервые за лето, проведенное дома, я чувствую нечто похожее на любовь.
Через несколько часов, уже после заката, в доме снова воцаряется тишина. Я одна. Почти одна. Репортеры до сих пор дежурят за воротами.
Мираи предложила мне переночевать в ее маленькой однокомнатной квартирке. Ей платили более чем достаточно, чтобы она позволила себе жилье получше, но смысла снимать квартиру, тем более огромную, по сути, не было, так как она проводила дни и ночи в нашем доме или путешествовала с моей матерью. Я вежливо отказалась.
Она забрала с собой Тулузу, ведь эта собака ладила со мной не лучше, чем с мокрой кошкой, и пообещала вернуться рано утром.
Мне следовало быть добрее к Мираи. Хоть женщина и вызвалась остаться здесь, мне не хотелось никого видеть. Шум и чужое внимание меня нервировали, и я не желала слушать предстоявшие ей сегодня телефонные разговоры. Это станет лишним напоминанием о том, какой ад сейчас разворачивается в мире и социальных сетях.
Люди судачат о моих родителях.
Наверняка сплетничают обо мне.
Жалость. Прогнозы о том, когда я последую за мамой и папой из-за передозировки или собственного суицида. У каждого есть мнение; им кажется, будто они знают все. Если я раньше думала, что живу в аквариуме…
Выдохнув, подхожу к кухонной плите. Родители оставили меня разгребать это дерьмо.
Пар поднимается над кастрюлей. Я выключаю горелку и накладываю лапшу рамэн в миску. Глядя на желтый бульон, тру свои пересохшие губы друг о друга. В животе урчит. Целый день я ничего не ела и не пила, только все равно сомневаюсь, что планировала съесть эту лапшу, когда вечером наконец-то забрела на кухню, чтобы ее приготовить. Просто мне всегда нравился сам процесс: следовать рецепту, выполнять определенные действия… Я знала, что делать. Это так успокаивает.
- 1/27
- Следующая