Дело одинокой канарейки - Дельвиг Полина Александровна - Страница 29

– Потому что наша Элеонора – идеальный пример асексуальности.

Даша подпрыгнула от неожиданности.

– Ты это серьезно?!

– Более чем. Как будто ты сама этого не видишь! Пилюгина – идеальный питомник для мужских комплексов. У нее всего слишком. От этого же повеситься можно... Это что? – Анна заметила среди принесенных товаров несколько рулонов туалетной бумаги, вытащила один из них и спрятала в нижнем шкафчике. – Заначка.

– Что значит «всего слишком»? – непонимающе переспросила молодая женщина, передавая ей второй рулон.

– То и значит! У нормального человека какие глаза? Серые, карие, еще черт-те какие – у кого-то большие, у кого-то кривые, а у Пилюгиной глаза идеального голубого цвета, кроме того, они у нее большие и томные. Так?

– Так, – без особого энтузиазма подтвердила Даше.

– Дальше. У всех порядочных людей волосы какие?

– Какие?

– На выбор – или густые или волнистые. В лучшем случае длинные. У всех остальных – редкие, крашеные или с перхотью. Наша же Элеонора – натуральная блондинка с количеством волос, в два раза превышающим норму. К тому же они у нее вьются совершенно самостоятельно! А главное, все это, я имею в виду и глаза и волосы, находится на одной и той же голове, кстати, достаточно умной. Ты где-нибудь такое встречала?

Не дождавшись на этот раз ответа, Аня продолжила:

– Ниже все тоже самое: если ноги, то ровные и длинные, если зубы, то крупные и белые, если слух, то просто фантастический...

– У Элеоноры идеальный слух? – вяло удивилась Даша, с грустью внимая перечислению чужих достоинств.

Аня коротко рассмеялась, и что-то нехорошее промелькнуло в ее глазах.

– Идеальный? Ты сказала – идеальный? Нет, это не то слово. Наиидеальнейший! Так будет вернее. Она с первого раза может целую кантату сыграть. Причем, я так подозреваю, на любом музыкальном инструменте...

– Да ладно, – отмахнулась молодая женщина. – Скажешь тоже. С такими талантами в России не живут.

– Кстати... – Анна хотела что-то спросить, но, видимо, передумала.

Даша заволновалась.

– Говори!

– Ничего важного.

– Анька, так нельзя! Раз начала говорить, договаривай до конца!

Петрова покачала головой;

– Рыжая, до чего же ты любопытная! Как ты еще живешь на свете?

– Не заговаривай мне зубы. Спрашивай, что хотела.

– Да к тебе это отношения вообще не имеет. Просто мысль в голову пришла...

– Какая?

– Почему Элеонора за границу не ездит?

– Как не ездит? – Даша явно не поняла, о чем идет речь. – В каком смысле?

– Так. Не ездит и все.

– А ты откуда знаешь?

– Об этом все знают. Представь, сколько у нее обожателей и каждый норовит предложить что-нибудь такое экзотическое, сногсшибательное, чтобы ему-то уж точно не отказали. А Пилюгина все равно отказывает.

– Может, просто не хочет?

– Кто? Элеонора? – Аня презрительно усмехнулась, – С чего бы это? Все детство провела за границей, а теперь вдруг приросла к родине корнями так, что не оторвать. Странно это...

– А может, это как-то со смертью ее отца и брата связано? – неуверенно предположила Даша.

– Может. – Петрова задумалась. – Скорее всего. Действительно странно – всю жизнь они проработали в Америке, а погибли на следующий день, как сюда прилетели. Но это уже не наше дело. – Она помолчала, – Короче, обладать такой женщиной все равно, что обладать Эрмитажем. Конечно, с одной стороны есть, что людям показать, но с другой – слишком большие расходы на содержание и охрану. Понятно?

– Более или менее, – вздохнула молодая женщина.

– Вот и молодец. Тогда принимайся за работу и готовься к среде.

– А что будет в среду? – недоуменно наморщила лоб Даша.

– В среду мы идем на запись.

– На какую еще запись?

Аня погрозила ей пальцем.

– Рыжая, не вздумай сказать, что ты ничего не помнишь. И не делай такие глаза! Уже поздно. Вчера, пока тебя не было, мы встречались с ним... – Петрова смущенно заправила волосы за ухо. – Сегодня опять пойду. Надо кое-какие вопросы уточнить» А запись будет в среду. Так что ты должна прийти не позднее двенадцати. Дня, разумеется.

– Ты его уже видела? – Даша просто задохнулась от эмоций, ее охвативших. – А чего сразу не сказала? Ну, как он? Он действительно того? А ты чего? А о чем вы разговаривали?

Аня решительным жестом остановила обрушившийся водопад вопросов. Допив одним глотком чай, она встала, подвинула чашку новоявленной секретарше и тоном, не терпящим возражений, произнесла:

– Расслабься, моя дорогая. Приступай к работе и попытайся на ней хотя бы на пару часов сосредоточиться. В двенадцать в среду придешь в телецентр и там все сама увидишь. Давай, давай работай...

Даша подперла голову рукой и разочарованно посмотрела вслед подруге.

Герман сидел в столовой в ожидании, пока домработница, приятная немногословная женщина, подаст кофе. Конечно, кофе можно было выпить и в кабинете, но в последнее время ему проходилось довольно много работать за компьютером, читать, перепечатывать бумаги и так далее. В результате к концу дня глаза сильно уставали. Сегодня последний листок дела он обрабатывал, буквально обливаясь слезами. Страшно не хотелось возвращаться обратно к работе.

Осторожно, стараясь не растягивать кожу, Лозенко помассировал глаза. Как бы не пришлось идти к окулисту – только этого не хватало. В очках он будет выглядеть старше. А этого не стоят никакие деньги.

Герман поднял голову, чтобы взглянуть на себя в стекло серванта, и невольно вздрогнул. Его лицо, отражаясь в резном хрустале, словно разламывалось в неровных гранях и казалось испещренным глубокими морщинами. Лозенко поспешно опустил глаза и провел рукой по щеке – на ощупь кожа была гладкой, бархатистой. Да и какой ей еще быть, если он регулярно посещает лучшие косметические салоны в Париже и Нью-Йорке, раз в месяц отдыхает на лучших курортах мира... Нет, еще лет двадцать он продержится молодцом. А потом... Что ж, потом видно будет.

Лозенко не случайно с таким болезненным вниманием относился к своей внешности. Будучи еще совсем ребенком, он раз и навсегда уяснил для себя одну незамысловатую истину: красота – это такой же талант, как и умение играть на скрипке или плавать быстрее всех. И как всякий талант ее необходимо совершенствовать, уметь подать.

Со временем Гера научился пользоваться своими внешними данными с обескураживающей беззастенчивостью. Поначалу он играл роль маленького кудрявого ангелочка. Все знакомые и незнакомые задаривали его конфетами и игрушками. Позже, превратившись в классического киноподростка, Лозенко принялся покорять сердца учителей и прочих взрослых, от которых зависела его судьба, образом одинокого романтика, чуждого грубости и невоспитанности – что-то между молодым Байроном и Павкой Корчагиным.

Девчонкам из спецшколы, где Гера учился, не надо было выискивать себе книжных героев: все они поголовно были влюблены в красивого, очень вежливого мальчика из 8 «А», который избегает диких выходок своих одноклассников, всегда пропускает девочек вперед и даже подает им пальто. Безутешные одноклассницы и робкие соседки каждый день подсовывали в почтовый ящик Лозенко десятки страстных писем, но Герман рвал надушенные, окропленные слезами записки даже не читая. Ни одноклассницы, ни соседки его нисколько не интересовали.

К семнадцати Герман возмужал, черты лица приобрели твердость, а взгляд дерзость. И он решил оставить печальную задумчивость Байрона, приняв образ юного светского льва, галантного и остроумного кавалера. Это был его пик. Всегда элегантный, хорошо воспитанный, внимательный и в меру пылкий, Лозенко неизменно вызывал у женщин бальзаковского возраста ностальгию – воспоминания о прекрасном принце из далекой детской сказки, принце, который так никогда и не пришел.

Холеные жены отцовских коллег и избалованные мамины приятельницы тайком дарили юноше дорогие подарки и, как могли, пытались устроить его жизнь, даже не помышляя ничего просить взамен. Им было достаточно, что Герочка с радостью ходит с ними в театр, с удовольствием танцует на всех вечеринках или просто готов скоротать вечерок-другой на даче.