Древний Рим. Имена удовольствий (СИ) - Грез Регина - Страница 2

— Боги, хоть какие-нибудь, спасите меня!

Последнее, что я увидела, перед тем, как потерять сознание — это ожившие вдруг глаза статуи богини Юноны, с фото на обложке верхней книги, из разорвавшегося пакета. А потом я словно уронила лицо в чьи-то теплые мягкие ладони, и погрузилась в беспамятство.

Я вернулась в себя от щебетания птиц где-то у меня над головой, а еще, кажется, расслышала звук бегущей воды. Я открыла глаза и попыталась пошевелить ногами. Убедившись, что могу двигаться, села, опираясь на руки. Странное дело, мне казалось, что после аварии я должна была очнуться в больнице или просто на обочине в окружении сердобольных прохожих. А здесь же был не то лес, не то сад…

— Господин, здесь какая-то девушка!

Тут я увидела подбегающего ко мне молодого мужчину в странной одежде. Парню было на вид 18–20 лет, то есть немного младше меня, он был загорелым, крепким, с шапкой темных вьющихся волос. А за юношей, опираясь на толстую палку, ковылял худощавый человек неопределенного возраста. У него было удлиненное болезненно-бледное лицо, короткие, пепельного цвета волосы. Особенно меня поразил его длинный прямой нос, чрезмерно выделяющийся на худом лице. Какое-то время подошедшие люди просто рассматривали меня, а потом тот, что был явно старше, сухо спросил:

— Кто ты такая, и что делаешь в моем саду?

— Я — Наталия Журавлева. А вы кто?

Мужчина усмехнулся, возводя к небу глаза:

— Кто я… Да почти, что — никто… Тень от пролетающей в небе птицы, пересыхающий родник… дерево с обрубленными корнями…

— О, да вы верно поэт!

После моего слегка насмешливого вердикта, этот странный человек воззрился на меня с уже нескрываемым любопытством:

— Да, я поэт. А разве еще заметно?

Я поднялась с травы, на которой, оказывается до сих пор сидела, и несколько театрально продекламировала:

— А можно вовсе не писать стихи,

Ни строчки, ни строфы, и быть поэтом,

Но выдаст неизменно взмах руки,

И будут говорить глаза об этом!

— Хорошие слова, — похвалил мужчина, — кто их сказал?

— Простите, я даже не помню.

И впрямь досадно, я знаю наизусть около пятисот стихотворений, но изредка путаю авторов…

— Скажите, пожалуйста, мы в больнице?

Самым простым объяснением мне показалось то, что меня привезли куда-нибудь в больничный комплекс за городом. Вышла погулять из палаты и опять упала в обморок на зеленую травку, почему же я ничего не помню об этом… Все очень странно!

— Это моя усадьба, и в лечебницу она еще, кажется, не превратилась, — слабо улыбнулся мужчина, опираясь на палку.

Я поняла, что долго стоять ему было тяжело. Значит, все-таки он проходит здесь лечение и мы в какой-то частной клинике. Его личной клинике! Я невольно насторожилась.

— А где мои книги?

Вот это был бы настоящий удар! Потерять в суматохе «Древний Рим» в 2-х томах, этой напасти мне только не хватало.

— Скажите, пожалуйста, их забрали с дороги? И еще моя маленькая сумочка, там кошелек и ключи от дома. Где это все хранится? У вас?

— Здесь, вроде бы, нет никаких книг, посмотри вокруг, Элиав…

Я еще раз внимательно оглядела стоящих передо мной людей, потом обвела взглядом густую растительность сада, обратив внимание на небольшой источник, вытекающий из разбитого каменного кувшина. Страшная догадка заставила меня похолодеть, я тут же начала отчаянно щипать себя за руки, чувствуя при этом обычную боль.

— Скажите, я умерла, да? Там, на дороге, когда меня ударила машина… меня не успели спасти… Значит, я сейчас на небесах? А вы… тоже умерли или вы здесь живете всегда? Может, вы…, - я даже вздрогнула от такого предположения, — может, вы Господь Бог?

Молодой парень, которого назвали Элиавом, даже отшатнулся в сторону, взирая на меня с крайним недоумением, а потом бросил вопрошающий взгляд на своего более старшего спутника. На лице последнего появилась та же слабая улыбка, темно-серые глаза смотрели уже весело.

— Богом меня еще точно никто не называл… Откуда же ты взялась такая, как смогла перелезть через ограду, она ведь очень высокая, хоть и грозит кое-где обвалиться? Ты здесь пряталась от кого-то, тебя преследовали? Ты — рабыня?

«Уф! Ничего себе! Уже в рабыни меня определяют… Может, это какой-то театр на природе или киносъемки…»

— Я понятия не имею, как оказалась здесь. Я свободный человек, я из Тюмени. Со мной случилось несчастье и это последнее, что я помню. Если это не Рай и вы не Бог, то тогда — кто вы, и где именно находится ваша усадьба?

Мужчина церемонно поклонился, чуть поморщившись, словно от боли. Я заметила, что правую ногу он держит чуть согнутой, почти на нее не опираясь.

— Меня зовут Клодий Аврелий Скавр, и когда-то я действительно считался неплохим поэтом. Со мной тоже пару лет назад произошло несчастье, и с тех пор я уединенно влачу бремя своей жалкой жизни в единственном доме, что остался у меня после выплаты всех штрафов и долгов. От голода меня спасает лишь небольшая полугодовая рента, из рабов у меня есть только Элиав да старый Мапроник. Мы едва сводим концы с концами, но я стоически терплю все невзгоды.

— У вас прямо-таки древнеримское имя… и одеты вы соответственно…

— Я принадлежу к довольно знатному, но обедневшему роду. Своими предками я, действительно, могу гордиться, жаль, что обо мне некому будет сказать то же самое. Вряд ли я уже обзаведусь семьей и продолжу свой род.

Клодий грустно улыбнулся и покачал головой, словно о чем-то сожалея.

— У вас, видимо, нет детей, но вы же еще не стар, мужчина может обзавестись потомством и в восемьдесят лет. У вас точно все впереди.

— Ты, похоже, и правда, ничего обо мне не знаешь, — вздохнул мужчина и продолжил, — видно, ты в Риме недавно…

— А-а-а, — только и могла протянуть я, — как это в Риме? Почему это я вдруг в Риме?

— Да, уж не знаю почему, — мужчина был немало удивлен моим вопросом, — ты, кажется, сильно ударилась головой, раз ничего о себе не помнишь.

— Вряд ли ты приехала в Рим одна? Где твои родные, у тебя есть муж? Откуда ты, где твой дом?

Я молча смотрела на него, не зная, что и думать.

— Я из России, я — русская. Путин… Вы же нашего Путина знаете?

— Что это — Путин? Город? Где-то в Греции, должно быть?

— Скажите, какой сейчас день и какой год? — быстро и громко задала я вопрос, вдруг ставший для меня чрезвычайно важным.

— Двадцатый день до майских календ 780 года от основания Рима, — уверенно ответил Клодий, и я просто «выпала в осадок», услышав эти слова.

У меня вдруг подкосились ноги, я неловко плюхнулась на траву и уставилась на землю перед собой. «Или меня разыгрывают или… Но это не может быть правдой!»

— Пожалуйста, не шутите со мной, вы же видите, в каком я состоянии, скажите честно, вы просто актер, да? Это все театральная постановка в ботаническом саду?

Если бы не умоляющие испуганные глаза этой милой девушки Клодий Аврелий Скавр сейчас бы всерьез разозлился. Его, чистокровного патриция сравнить с каким-то безродным мимом?! Это предел наглости! Что она себе позволяет, эта незнакомка, вдруг объявившаяся в самом укромном уголке его небольшого участка.

— Я полагаю, вам следует поскорее отправиться на поиски своих родных. В моей усадьбе вам уж точно больше нечего делать. Элиав, проводи-ка девушку до ворот.

— «Он, что собирается вот так запросто выставить меня за ограду? И куда я должна идти, кого мне искать здесь — в Риме, который еще, пожалуй, и о Рождестве-то Христовом не слыхивал. Кому я здесь нужна? Что мне делать-то теперь? В российское посольство обратиться или уж сразу в скифское, а может, купцов из Тартарии поискать? Порасспрашивать добрый римский народ, далеко ли Древняя Русь да Великая степь… Ага, так меня и проводят по адресу… Ближайшего дурдома.

Может, начать по улицам ходить, выкрикивая пророчества о грядущих веках? Нашествие гуннов им предсказать, мол спасайся, кто может, заранее? Интересно, а восстание Спартака уже было? А, какой император сейчас у власти? А вдруг Нерон или Калигула? У них вообще были приличные императоры или сплошь диктаторы и тираны. Так, может Юлий Цезарь? И, что мне это даст…»