Император Африки (СИ) - Птица Алексей - Страница 17

— Давай сделаем десяток твоих портретов, украсим алмазами, и я отвезу их в разные королевские дома. Думаю, обязательно найдётся захудалая королевская династия, где с радостью отдадут свою принцессу замуж за тебя.

— Ну-ну, Луиш. Если ты так думаешь, то съезди в Европу, может, действительно, что получится, но зная их отношение, я в это не верю. В Америке они двести лет вместе живут, а что-то там до сих пор сегрегация правит бал. Но попытка — не пытка, поезжай.

И Луиш, обрадованный согласием, отправился готовиться в дорогу. С собой он забрал и Марию с детьми. Поездка обещала быть долгой и насыщенной, а кроме того, ему требовался чисто женский совет, и жена могла увидеть то, чего не видел он своим взглядом, и подсказать, как быть в непростой ситуации.

Добравшись до Джибути, Луиш с женой и детьми отплыл в Европу. Путь его лежал в Португалию, где он надеялся увидеть свою семью, после двадцати лет разлуки, от которой не страдал ни он, ни его близкие родственники.

Добравшись до Португалии, он навёл справки и, узнав, что его родители умерли, а сёстры вышли замуж, продав ту лачугу, которую считали своим домом, он отказался от первоначальных намерений и целиком сосредоточился на выполнении поставленной самому себе задачи.

Для начала он решил попытать счастья у наследниц престола Португалии. О том, что он является не частным лицом, а послом царя Судана Иоанна Тёмного, в Португалии уже знали. Мамба так и сказал: «Не жалей денег, Луиш, на газетчиков и репортёров. Пусть о тебе говорят на каждом углу. Чем больше тебя видят и о тебе говорят, тем больше вероятности, что тебя не тронут».

Так и оказалось. Несколько тысяч эскудо, вложенных в руки редакторов пары средней тиражности и не самых популярных газет, фото необычной формы, дизайн которой выдумал сам Луиш, и вуаля — он проснулся утром знаменитым, остановившись в одном из скромных отелей Лиссабона.

Крупные португальские газеты подхватили эстафету от более мелких, и вскоре вся пресса Португалии, а затем и других европейских стран, «кричала» о свадебном африканском генерале португальского происхождения Луише Амоше. Как водится, заголовки в газетах пестрели яркими словами и беспримерными придумками, стараясь перещеголять конкурентов в вечной битве за читателя.

«Царь Судана хочет жениться!», «Белую принцессу — за чёрного вождя!», «Кто пойдёт замуж?», ну и так далее. Луиш надеялся на положительный эффект, но действительность оказалась намного хуже.

Несомненно, эта новость вызвала живейший интерес публики, но он был несколько специфичен. Всех интересовала личность африканского вождя, а также неподдельный интерес вызывала сама возможность посвататься к европейским принцессам, независимо от страны, и их реакция на это. Особенно, реакция дворянских родов на это.

Первой целью Луиш избрал португальскую принцессу Марию Терезу Браганса, ей как раз исполнилось девятнадцать лет, и она собиралась замуж за своего родственника, Карла Людвига Турн-и-Таксиса, который был вдвое старше её.

Даже обычному европейскому обывателю было ясно, что такой брак со своим родственником был, мягко говоря, не интересен девушке. Да и кровосмешение никогда и нигде не поощрялось, кроме как среди коронованных особ, озабоченных соблюдениями родовитости и чистотой крови.

То же самое думал и Луиш. Принцесса была молода, здорова, не избалована богатым наследством — идеальная кандидатура для сорокалетнего чёрного вождя. Вот только король Португалии, Мигел II Браганса так не считал. Луиш Амош, в сопровождении небольшой свиты преданных ему людей, из числа цивилизованных афроамериканцев, нубийцев и пары европейских наёмников, выделенных ему Мамбой, вошёл во дворец португальского короля.

Всё началось как в театре, нет, не с вешалки, и даже не с виселицы, хотя подобные мысли в голове Луиша и вертелись. Всё началось в парадной гостиной, куда его привели вместе с небольшой свитой, придававшей необходимый колорит в отсутствии официального дипломатического статуса.

В гостиной его усиленно фотографировали фотокорреспонденты, но журналистов и газетчиков не было, как не было и никого из придворных Мигела II, они были полностью одни. Лишь одинокий швейцар уныло торчал возле двери, ведущей во внутренние покои небольшого дворца.

Прошёл час, потом ещё, потом медленно, тягуче, протянулись ещё два. Уставшие фотокорреспонденты, вволю нащёлкав множество снимков и не обнаружив вокруг ни одного стула, постепенно потянулись на выход, решив покинуть нескончаемое мероприятие.

Наконец, через четыре с половиной часа ожидания, к прибывшим вышел мажордом королевского дворца и вежливо поинтересовался, что им угодно.

— Мне угодно увидеть его Величество и вручить портрет моего государя, который намерен свататься к его дочери и просить её руки, — ответил Луиш.

— Я доложу его Величеству, — слегка поклонился мажордом, не удосужившись представиться, — несомненно, он примет вас, если вы пожаловали с такой знаменательной целью.

— Снова потянулись утомительные часы ожидания. На это раз прошло не четыре часа, а пять, и за окном ощутимо сгустились вечерние сумерки. Ноги гудели от постоянного стояния. Кроме того, очень требовалось посетить уборную, но где находится во дворце сиё незаменимое заведение, было не ясно и спросить не у кого.

Всю свиту Луиш отпустил, оставшись один с задрапированным портретом Иоанна Тёмного, изображенным во весь рост и усыпанным отборными бриллиантами. Луишу, который смог выжить в море, не погибнуть в песках и джунглях Африки, было смешно, грустно и противно. Он был готов обмочиться, но не уйти, и не унизиться, спрашивая, где здесь находится туалет.

Часто, находясь между жизнью и смертью, он научился обуздывать все естественные потребности организма, и неестественные тоже. И сейчас он словно шёл в бой, причём, не за себя, а за своего друга, чей портрет, как боевое знамя, он сейчас держал в руках.

Через пять часов к нему снова вышел мажордом, и уже с большим уважением, главным образом, основываясь на своём собственном мнении, сказал.

— Король не сможет принять вас, уважаемый посол. В знак уважения и того, что вы португалец, он выслушал просьбу, которую вы высказали, но был вынужден отказать в аудиенции.

Луиш огромным усилием воли смог проглотить прямое оскорбление и обиду на своих земляков. Сейчас было не до мелочных обид, он представлял собою государство и своего друга, царя. Даст слабину он, значит, слаб и Мамба.

— Передайте королю, что у меня подарок для его дочери. И он развернул ткань, которая скрывала портрет Мамбы. В свете множества свечей, зажжённых служителями на большой люстре, блеснули переливчатым светом многочисленные брильянты.

Мажордом, невольно засмотревшись на играющие со светом драгоценные камни, с грустным вздохом проговорил.

— Король велел не брать от вас никаких подарков. Но если вы настаиваете на своей просьбе, то я её передам. Не хочется лишать принцессу такого драгоценного подарка, — уже от себя проговорил он и ушёл.

На этот раз он отсутствовал не более получаса. Выйдя снова в зал, где так и стоял с портретом в руках наготове Луиш, он отчётливо, резко, глядя прямо на Луиша, передал слова короля.

— Король просил меня озвучить вам его слова.

«Португальские принцессы не продаются! Каждый негр должен знать своё место. Пусть знает своё и дикий чернокожий выскочка!»

Кровь бросилась в лицо Луиша, последние слова он слышал сквозь шум крови в своих ушах. «Убить, убить, уничтожить. Как они смеют, как они смеют!»

Но они смели, в зал вошли два вооружённых саблями и револьверами королевских гвардейца. Рывком, закрыв драгоценный портрет тканью, Луиш, матерясь по-русски, быстрым шагом вышел из залы, а потом и из дворца. При этом его сопровождали гвардейцы, контролируя, чтобы он ничего мимоходом не натворил.

Выйдя на площадку перед дворцом, Луиш забрал своих людей, все также терпеливо дожидающихся его на улице, и в их сопровождении направился к гостинице, не сдерживая эмоций и громко ругаясь на всех известных ему языках.