Бедный Павел (СИ) - Голубев Владимир Евгеньевич - Страница 19

Но это были не агрономы! И вот, наконец, Ломоносов привел ко мне своего знакомого по переписке, некого Андрея Болотова[38]. Он был офицером и вышел в отставку, чтобы посвятить себя именно сельскому хозяйству. Человек крайне интересный и слегка не в своем уме. Но его повернутость была именно на сельском и домашнем хозяйстве.

Так что я, поговорив с ним несколько часов, предложил ему стать мои личным агрономом и выращивать в императорских поместьях овощи и фрукты для моего стола. А он попробовал отказаться — дескать, цель свою он видит во внедрении картофеля и передовых технологий в сельском хозяйстве всей России, а тут только для моего стола…

— Видите ли, Андрей Тимофеевич, наше общество нисколько не готово к внедрению новых технологий в земледелии и животноводстве…

— Ну, как же Ваше Высочество! Императрица может издать Указ и приказать крестьянам делать так, как правильно, а не как они привыкли!

— Эх, Андрей Тимофеевич! Что Вы говорите? Указ, чтобы его выполнило всё общество, необходимо издавать только такой, который общество уже готово исполнить! Те указы, которые исполнять не хотят все, принудить выполнить почти нельзя. Вернее сказать, что те затраты, которые будут потрачены на его исполнения, превысят доход от его внедрения.

— Силою можно принудить…

— Можно! Только это будет война с народом своим, причем, в этой битве мы можем и проиграть. Но в любом случае государство понесет неисчислимые потери! Люди будут гибнуть от штыков солдат, и от голода — от собственного упрямства и неумения, и упрямства солдат, которые не будут понимать, что и как они делают! Только медленно понуждая и уговорами и, если угодно, немного силой!

— Что Вы от меня хотите, Ваше Высочество? — смирившись, произнес Болотов.

— Андрей Тимофеевич! Я хочу, чтобы Вы разрабатывали способы и методы земледелия, а потом и животноводства, которые будут приносить нам хороший результат. И Ваша задача не только придумать эти методы, но и описать их так, чтобы любой малограмотный и упрямый крестьянин или даже не очень умный и заносчивый помещик мог понять, что от него требуется.

Этот разговор пришлось вести не один раз — больно упрям был Болотов, но талантлив чертовски.

Я начал работать над внедрением гигиены, причем начал его с Ломоносова, который совсем не заботился о своем здоровье, особенно во время химических опытов. Так что пришлось мне заставить его изготовить маски и завести канареек, как детектор ядовитых газов. С Ломоносовым мне было хорошо — он был прост, умен, прекрасный учитель, хорошо знаком с ученым миром Европы и воистину универсален.

Именно он подготовил первый учебник гигиены для обучения лекарей. Однако нормального медицинского образования в России, как выяснилось, и не было. Бытовало мнение, что русские вообще не могут быть врачами, особенно это мнение пропагандировалось иностранцами.

Для меня это звучало откровенным бредом — иностранные врачи просто держали монополию и определяли чрезвычайно высокую стоимость своей работы. Причем, как я понял, квалификация врачей была невысокой. Высшее медицинское образование получали только за границей. Благодаря покойному моему лечащему врачу Кондоиди, с этим начали бороться, но, тем не менее, для огромной России всего три небольших медицинских школы было катастрофически мало. К тому же системы обучения не было, учебников не было. Преподаватели в основном немцы, которые предпочитали читать лекции по-немецки и немцам. Тут германофобия Ломоносова была бы справедлива.

Надо было организовывать и это. Ломоносов был наиболее близок к этой теме, и я его попросил подыскать человека, которому это можно было бы поручить. И он нашел мне такого. Его звали Константин Щепин. Он был практически двойником Ломоносова, нет не внешне, а по своей биографии. Тоже из крестьян, тоже пробился и получил образование за рубежом. Тоже игнорировался ученым сообществом. Тоже пил, заливая алкоголем свою невостребованность.

Он реально погибал в Петербурге на должности преподавателя в медицинской школе. Сказать, что он был потрясен тем фактом, что его пригласил к себе на беседу наследник престола — ничего не сказать. Он прибыл ко мне белый как полотно, но трезвый. Ломоносов до встречи опасался, что этот талантливый человек не сможет найти в себе силы и перебороть свою постыдную слабость, но он всё-таки смог.

Он горел внутри, горел идеями. Я был удивлен, насколько он отличается от тех врачей, что я видел в жизни в этом мире, даже Кондоиди по сравнению с ним был слабым лекарем, а Щепин был врачом с большой буквы. Понятно, почему его преследовали коллеги, видя в нем разрушителя привычного мира. Но для меня-то привычный мир, в котором даже императора нормально лечить было невозможно, в котором люди мёрли, как мухи, а лучшим лекарством следовало считать кровопускание, не устраивал.

Я попросил его начать работу над системой медицинского образования, обязав отчитываться только предо мной лично. Он взялся за эту задачу с жаром и умением. Чувствовалось, что именно это смысл его жизни. Я четко понял, что именно такие люди мне нужны. Используя Ломоносова как универсальную отмычку, я далеко ухожу от идеального решения проблемы, забиваю гвозди микроскопом, но вариантов у меня пока нет. И какое же удовольствие я испытываю, подобрав нужный инструмент для решения задачи, такой, как Щепин. И он меня не подвел.

Именно образование я посчитал краеугольным камнем нового мира, что нам предстоит строить. Именно на образование нужно обращать максимальное внимание. Нет пока у нас кадров, чтобы создать хоть какую-нибудь отрасль экономики, так что их надо вырастить.

Щепин дал мне великолепный, даже идеальный, с моей точки зрения, проект создания медицинской школы. Который я с удовольствием представил матери. А она… Она его зарубила.

— Ну, почему, мама?! Он же прекрасен, рационален и выверен! Из-за того, что от него шарахаются иностранные доктора?

— Именно, Павел! На него будет море жалоб от иностранных докторов. А именно они обслуживают всех наших сенаторов, церковных иерархов, крупных и средних чиновников. Ты же им прямо говоришь, что они скоро будут не нужны.

— Но невозможно идти вперед, если бояться их! У нас миллионы подданных, которым нужна забота докторов. Кондоиди подвергался проклятьям, на него писали сотни доносов только из-за того, что он просто пытался навести порядок в лекарских правилах и создавал «бабичевы[39]» школы.

— Не гори ты так, сын! Я принимаю твои аргументы, только я указываю тебе на то, что это вызовет, и, безусловно, вызовет, такой поток гнева от иностранных докторов, что может случиться и бунт наших сановников. И неизвестно какие последствия мы получим от обиженных иностранных докторов. Не страшно ли тебе Павел, что эти доктора могут и отравить кого от злости?

— Страшно, мама! — вот об этом я действительно не подумал, ну просто не подумал! Я сам-то мало общаюсь со здешними докторами и даже не подумал о том, что сановники — они люди, в основном, пожилые, а доктора — это именно те люди, что стоят между ними и смертью. Действительно взбунтуются. Мама у меня мудрая женщина…

Пришлось пригласить Щепина, объяснить ему проблему и предложить поделиться всеми мыслями с другими моими учителями-помощниками. Благо, Ломоносов, наконец, перестал ругаться с Тепловым, и они начали работать над образовательными проектами. К ним присоединился и Миних, и, добавив к ним Щепина, я получил проекты организации целой группы учебных заведений для подлого[40] люда и дворян.

Требовалось простой люд учить счету и грамоте, чтобы в будущем они могли стать купеческими приказчиками или низшими чиновниками, а самые лучшие попасть потом в университет, а дворян ещё и прочим наукам, чтобы выпускники могли служить в армии и государственном управлении.

Авторы проектов подметили, что среди дворян очень много малоимущих, которые не в состоянии дать образованием детям, а между прочим именно из таких детей и выходят самые верные слуги отечеству. Да и уровень военных надо повышать, ибо пока школой для офицеров служили гвардейские полки, где учить только ничему и не учили, люди там просто получали опыт.