Вентиляция легких - Андреева Наталья - Страница 2

– Следить за неверными супругами? – вскинула брови Саша. – Ты же всегда над этим издевался.

– Давай сначала квартиру продадим.

– Это твое наследство, поэтому я не вправе вмешиваться.

– Вот именно: мое. Короче, я звоню знакомой риелторше.

– Заскучал? – усмехнулась жена. – Тебе женщина нужна, чтобы встряхнуться?

– Да, эта подойдет. Ей семьдесят уж наверное с хвостиком.

– Тогда какой же она риелтор?! Ты хочешь, извини меня, семидесятилетней бабушке доверить продажу своей московской квартиры?!

– Эта бабуля молодых за пояс заткнет. Тебя ждет сюрприз.

– Тебе так приспичило продавать квартиру именно сейчас?

– Боюсь, потом будет поздно. Интуиция мне подсказывает, что к этому коронавирусу напрасно относятся столь несерьезно. Сейчас надо избавляться от лишней недвижимости и уходить в кэш. Покупателя мы сразу не найдем, надежда только на мою бабулю. Она продавать умеет. И мне должно, наконец, повезти.

2020 февраль

Ему и в самом деле повезло. Правда, когда Алексей узнал подробности сделки, он пришел в ужас:

– Да разве такое возможно?! Четыре ячейки, одних риелторов семь человек! В сделке ведь участвуют владельцы трех квартир! Да еще ипотека у одного из продавцов, он же покупатель! Только вы, Альбина Андреевна без помощников обходитесь, все остальные с ассистентами. Да как же мы сможем эту многоступенчатую сделку провернуть?! Это какой-то высоченный слоеный пирог, который в печку не влезет. Мы его ни испечь не сможем, ни съесть.

– Да ладно! Ты мне только скажи, Леша: ты готов?

– К чему? К сложностям? Только Сашу не будем впутывать.

– Без нее обойдемся, ты – собственник. Надо только взять у Александры нотариально заверенное согласие, что она не против того, что ты продаешь квартиру. А больше ничего ей не говори. Хорошо, что мы хоть этих покупателей нашли. Все колом встало. И весь рынок недвижимости. Видишь, небось, что творится. Нам надо сейчас проскочить под занавес. Придется рискнуть.

– Что ж… Запускайте процесс!

– Молодец! Горжусь! С Богом, Леша. И пусть нам повезет…

– Надо срочно пристроить куда-нибудь эти деньги, слышишь, мама?

Макар посмотрел в зеркало, и с досадой послюнив палец, стал прилаживать редкие рыжеватые волосенки на маковку, туда, где зияла плешь. Словно хотел их туда приклеить, да только получалось плохо.

– Да лучше бы ты женился, наконец, сынок.

– Жениться никогда не поздно. Чем я старше, тем меньше конкуренция в моем ценовом сегменте. То есть, я хотел сказать, на рынке женихов. – Макар, набычившись, посмотрел в зеркало. Куда они деваются, леший их дери, эти волосы? Еще вчера их явно было больше.

– Только и слышишь от тебя: рынок, цены, дебет-кредит… Выгодно – невыгодно. Ты вон, наполовину лысый уже, Макарушка. Сколько девушек хороших тебе сватали, некоторые даже домой приходили. А ты все: деньги, деньги…

– Вот пристрою эти – и женюсь. Зря я, что ли, суетился? Такую комбинацию провернул! Не подкопаешься.

– Стыдно-то как, Макар.

– Кому стыдно? Тебе? Вон, в Инете сколько терли. Пенсионерка из Подмосковья выиграла в лотерею пятнадцать миллионов. Ты, мать, звезда у нас.

– Да, уж, звезда!

Валентина Степановна со вздохом посмотрела на единственного сына. Еще когда Макарушка был ребенком, подруги завистливо говорили:

– Повезло тебе с сыном, Валька! Никогда ничего не просит. Моему, вон, то игрушку подай, то шоколадку. В магазин с ним боюсь ходить. В кошельке-то пусто. До получки то рубль, а то и трешку стреляем. А твой стоит, смотрит. И молчит.

Макар и в самом деле ничего не просил. Стоял, набычившись, глядя на витрину со сладостями. Иногда шевелил губами. Валентина Степановна одно время пугалась: сам с собой разговаривает, ты подумай! Неужто больной? К невропатологу его надо отвести. А не то – сразу к психиатру.

Но потом она узнала, что сын просто считает. Сколько, допустим, в одной шоколадке батонов хлеба? А если не купить игрушку, сколько можно съесть шоколадок? А если и игрушку не покупать, и шоколадки не есть, а деньги эти складывать, то сколько получится отложить в месяц? А за год?

Макар так играл. В экономию. Мысленно копил родительские деньги, осуждая мать за транжирство. Отец Макара был прижимист, но иногда его прорывало. Мог месяц, другой, а то и полгода держаться, экономить на всем, скряжничать, а потом вдруг повести семью в ресторан.

– Эх, один раз живем!

Мать Макара рестораны не любила и почти ничего там не ела. Сидела нахмурившись. Макар понимал, что она жалеет деньги, выброшенные на ветер. И думает, сколько можно было бы купить нормальных продуктов, а не давиться давно опостылевшими макаронами с болгарским кетчупом или просто посыпанные сахаром. Потому что отец и на кетчупе экономил.

Макар поочередно осуждал то мать, то отца. По нему, так оба жили неправильно. Еще в школе он подсчитал, что выгоднее всего быть поближе к руководству. К директору школы, например, или к завучу. Вести какую-нибудь общественную работу, тогда хорошие оценки достанутся малой кровью. Не выучил урок – поставят не двойку, а точку. Верещагин ведь общественник, занят был, сценарий новогоднего вечера с завучем по внеклассной работе обсуждали. А потом трудовой лагерь, Верещагин-то комсорг. Правая рука начальника этого самого лагеря. Надо съездить туда, домики посмотреть, расписать народ по бригадам, продумать досуг. Без Макара как без рук. Вот и ставили ему оценки не за знания, а уже тогда, в школе: за статус.

Из точных наук разбирался Макар только в математике, в том, что касалось подсчетов. Алгебра была его родной стихией. Но ни физика, ни химия, ни даже геометрия ему не давались. Над сечениями Верещагина учитель скептических хмыкал, сказав как-то при всех, что у «нашего общественника абсолютно отсутствует пространственное мышление». Макар ничуть не обиделся. Он это с детства усек: на начальство обижаться нельзя. А от учителя зависел средний балл аттестата. Поэтому Верещагин над шуткой посмеялся вместе со всеми, и был вполне доволен четверкой, которую ему в итоге вывели.

Вуз он выбирал исходя из своих способностей. Верещагин решил стать экономистом. Или бухгалтером.

Но в девяностом, когда Макар оканчивал школу, все вдруг резко изменилось. Советский Союз развалился, партийные бонзы ринулись массово сдавать партбилеты, и комсорги стали не нужны, равно как и высшее образование вдруг резко обесценилось. Кандидаты наук и даже доктора пошли из своих академий и НИИ на рынок, торговать. А в стране начался бандитский беспредел.

Макар быстренько подсчитал, что бандитом быть невыгодно. Очень уж рискованное это занятие. Бандитские группировки вели беспрерывную войну, и ближайшее кладбище стремительно прирастало крестами, которые уже не вмещались за ограду. Параллельно все бандиты отстреливали бизнесменов, которые отправлялись на то же кладбище. Там они ложились рядом, при жизни непримиримые враги, а теперь имена и даты на памятниках, погодки, ровесники, бывшие одноклассники и однокурсники…

Макар в эту кашу лезть не хотел. Не с одной стороны пуля прилетит, так с другой. А Макар все риски хотел исключить. И он пошел учиться на юриста, а вскоре пристроился помощником депутата, по знакомству, разумеется. Прилежного юношу, который большей частью помалкивал и был аккуратен с документами, заметили. Макар, который предпочитал держаться поближе к руководству, безошибочно находил лидера. Сам он в лидеры никогда не рвался, потому что это было невыгодно. В итоге, поднимаясь все выше и выше по ступенькам чиновничьей карьеры, Верещагин стал одним из замов префекта в московской управе. Железным вторым, с которым всегда приятно было работать. Место хлебное и работа непыльная.

Взятки он брал аккуратно, и всегда знал меру. Верещагин был талантливым взяточником. Не намекал, не выжимал, не выклянчивал. Он просто обставлял все так, что просящий просто не мог не дать ему взятку. Происходило это, как само собой разумеющееся. Это все равно что на столе вместе с другими продуктами всегда есть соль, и проситель машинально тянулся к солонке, чтобы улучшить вкус блюда, что бы он ни ел.