Возьми меня с собой - Бочарова Татьяна - Страница 26

Минут через двадцать румяные, пышные пирожки были готовы.

Лера накрыла маленький круглый столик в Машкиной комнате, достала банку сливового варенья, которую прислала мать, вскипятила чайник, поставила нарядные, «гостевые» чашки.

— Совестно, что ты так хлопочешь ради меня. — Наталья присела к столу, деликатно отхлебнула из чашки, налитой Лерой, надкусила пирожок. — Прелесть. Надо у тебя списать рецепт начинки, — взгляд ее окинул комнату и остановился на нарисованном Андреем Машкином портрете, который висел над ее кроватью. — Машуля, да это ты! Я и не заметила сразу-то. Как похоже!

— Это дядя рисовал, — охотно пояснила Машка. — Мамин больной.

— Да ну! — Наталья с улыбкой поглядела на Леру. Та почувствовала, как в горле возник и мешает дышать комок.

Решение пришло спонтанно и внезапно, но Лера уже не могла противиться своему желанию. Желанию высказаться, излить душу не в молитве, а в искреннем разговоре с живым человеком. С тем, кому можно доверить самое сокровенное, кто не посмеется, не осудит, а поймет и простит. Сейчас Лера отчетливо ощутила, что Наталья как раз и есть тот человек, она старше ее, опытней, мудрей, она сумеет выслушать так, как это нужно, не перебивая, не останавливая, без лишних эмоций.

— Пошли, — глухо проговорила она и потянула удивленную Наталью за руку. — Идем, я кое-что тебе покажу.

Та послушно отложила надкусанный пирожок, встала и последовала за Лерой в соседнюю комнату.

— Вот смотри, — Лера кивнула на свой портрет, висящий в изголовье постели, как и Машкин.

— Здорово. — Наталья восхищенно разглядывала рисунок. — Ты здесь такая красавица! Кто-то талантливый рисовал.

— Андрей Шаповалов, из восьмой палаты, — тихо проговорила Лера и, помолчав, прибавила: — Знаешь… я его люблю.

Она сразу почувствовала невероятное облегчение. Ведь она так и не сказала эти слова вслух, не успела, не решилась, ни в ту роковую ночь, ни после, в реанимации, ни в записке, в которой написала пустые, ничего не значащие слова.

Наталья вопросительно глядела на Леру, ожидая, что она скажет дальше. И Лера рассказала ей все.

Все, с того момента, как впервые переступила порог восьмой палаты, ничего не скрывая и не утаивая.

Она не ошиблась: Наталья действительно слушала молча, внимательно, и лицо ее оставалось спокойным и даже бесстрастным. На нем не выражалось ни удивления, ни осуждения, лишь понимание.

Когда Лера наконец закончила, Наталья уверенным жестом обняла ее за плечи, усадила на кровать, сама села рядом.

— Бедная, — она задумчиво покачала головой. — Представляю, что у тебя в душе творится все это время. Так и с ума сойти недолго.

— Именно, — Лера облизала пересохшие губы.

— Знаешь, что я тебе скажу, — Наталья взглянула пристально Лере прямо в глаза своими огромными, темными глазами, — беги от него, девочка. Беги, спасайся.

— Как это? — невольно шепотом переспросила Лера. Ей вдруг стало жутковато, словно Наталья была цыганкой или колдуньей. От ее взгляда шла какая-то магическая сила, какой-то ток, от которого Леру внезапно бросило в дрожь.

— А так, — спокойно проговорила Наталья. — Уходи. Совсем уходи из больницы. Он не даст тебе покоя, пока ты будешь его видеть. А ты будешь видеть его долго, несколько месяцев, пока он вылечится, встанет на ноги. А потом, когда его выпишут, ты все равно не почувствуешь свободу, потому что все вокруг будет напоминать тебе о нем. Все, каждый незначительный предмет, даже сами стены.

«Так и есть, — подумала Лера, — я и сейчас не могу избавиться от мыслей о нем. Это как наваждение, повсюду его образ, все связано с ним, так или иначе, но связано».

— Москва — город большой, — продолжала Наталья. — Найдешь себе другую работу. Иди. Не дожидайся, пока начнется расследование. Тебе никто не станет вредить, никто не уволит по статье, напишут — по собственному желанию. Тем более ты у нас была на испытательном сроке. Пройдет время, его не будет рядом, и ты забудешь.

Что-то внутри Леры вдруг резко воспротивилось словам Натальи. Уйти? Сдаться, оставить всякую надежду? А вдруг… вдруг все переменится, Андрей поправится, простит ее, взгляд его потеплеет, станет прежним?

— Не веришь мне, — точно угадав ее мысли, грустно произнесла Наталья. — Напрасно. Я сама через это прошла. Не убежала вовремя. И вот смотри, теперь одна. — Она сухо усмехнулась. — Мы, женщины, строим дом на любом пустыре, сидим на ступенях и ждем. Терпеливо ждем, когда мимо нашего очага пройдет он, путник, мужчина. Каждая из нас мечтает, чтобы ее возлюбленный остался с ней навсегда, в построенном ею доме. Каждая. Но каждый из путников мечтает о другом: быть свободным, идти дальше, туда, где опасность, где неизвестность, где нету пут, сковывающих его по рукам и ногам. Наших пут. — Наталья на секунду умолкла, поправила легким движением длинные, прямые волосы, улыбнулась: — Ты думаешь, это бред, все, что я тебе говорю. Ты надеешься, я вижу, что надеешься. Считаешь, что он может чувствовать так же, как ты, что он болен той же болезнью, столь же неотступно думает о тебе. Поверь, для женщины ее любовь — это все, это сама жизнь, иногда даже больше, чем жизнь. Но ни один мужчина, даже если он не очень удачлив, не слишком силен, тяжело болен, никогда не станет жить только любовью. У него всегда найдется что-то, что окажется важней: дело, хобби, друзья или пагубное пристрастие. Поэтому не заблуждайся: то, как ведет себя твой любимый, закономерно, и не жди от него больше ничего, на большее он не способен. Твоя любовь лишь приятный эпизод в его жизни, не более.

Лера слушала Наталью и понимала, что та говорит не столько о ней, сколько о ней, сколько о себе самой. Видно, в жизни у нее было что-то такое, что напрочь разрушило ее судьбу, вытравило из души чувства, обрекло на одиночество. Кто знает, не случится ли так с самой Лерой?

Ведь все, что сейчас говорила Наталья, правда. Собственно, это же твердит и Анна, правда, в другой, более обыденной форме: каждый старается для себя. Лера навредила Андрею, и теперь он — ее враг. А любовь — побоку, любовь — это нечто эфемерное, что нельзя потрогать руками, что моментально испаряется, когда речь идет о собственных интересах, о своей жизни, о здоровье.

В прихожей коротко звякнул и затих телефон. Помолчал мгновение и снова зашелся трезвоном.

Лера вскочила с кровати, бросилась из комнаты, схватила трубку.

— Але! — едва слышно донеслось ей в ухо из динамика. — Але, Лера! Ты меня слышишь?

— Слышу, но с трудом! — крикнула Лера. — Кто это?

— Настя. Я из больницы. Попробую перезвонить. Грянул отбой.

Это Настя, — пояснила Лера Наталье, выглянувшей в прихожую. — Она сегодня на дежурстве. Звонит из больницы.

— Плохая связь? — полюбопытствовала та.

— Не то слово. Пищит как комар, я ее даже не узнала.

Телефон зазвонил вновь.

— Так лучше? — Голос Насти немного приблизился, но теперь в трубке что-то непрерывно гудело и квакало.

— Немножко, — громко проговорила Лера. — Что случилось?

— Ничего. Я просто хотела с тобой поговорить.

— О чем поговорить?

— Не по телефону. Лера, это очень важно. Могу я зайти к тебе вечером?

— Ну, конечно. — Лера удивленно пожала плечами. Вот дуреха, что она еще придумала?

В глубине души Лера была рада неожиданному Настиному звонку и предстоящему визиту. Может быть, та объяснит наконец, что с ней происходит, отчего она стала сторониться Леры, точно зачумленной?

— Конечно, приходи, — повторила она, — пиши адрес.

— Сейчас, — сквозь мерное гудение пропищала Настя, — говори. Я тебя слушаю.

Лера продиктовала адрес. Они договорились, что Настя, как освободится, тотчас же придет, не заезжая домой.

— Вот и хорошо, что мы пирожки не доели, — засмеялась Наталья, слушавшая весь телефонный разговор, стоя в дверях комнаты.

— Ох уж эта Настя! — Лера пожала плечами. — Вечно у нее какие-нибудь сдвиги. Что-то важное сказать собирается. Прямо горит у нее, ждать до послезавтра не может.