Змеиный мох (СИ) - Рябинина Татьяна - Страница 47

Взяв мое заявление, он едва ли не втолкнул меня в кабинет и закрыл дверь. Быстро подошел к столу, написал что-то в углу листа и протянул его мне.

— Второго октября?! — рассмотрев, какой датой он пометил «В приказ», я едва сдержалась, чтобы не заорать. — Ты что, издеваешься?!

— Две недели. Все по закону. Отнеси в кадры и иди работай.

Сердце бухало в ребра так, что отдавало в уши. Перед глазами от ярости начали расплываться темные круги. Я подошла ближе, с трудом пропихивая в легкие ставший твердым и колючим воздух.

— Какого черта, Денис?

— Это я тебя хотел спросить, какого черта.

Ледяной взгляд так знакомо сузившихся глаз. Стальной голос, похожий на лезвие остро заточенного ножа.

— Решил отомстить?

— Нет. Закончи все дела, научи Светлану всему, что она должна знать, — и можешь проваливать. К чертовой матери. Двух недель, думаю, как раз достаточно. Надеюсь, совести хватит не брать липовый больничный.

— Совести?! Это ты говоришь о совести?

Меня захлестнуло с головой. Руки чесались схватить что-нибудь и грохнуть об пол.

— Говорю? Знаешь, Надя… после той вчерашней порносцены, которую я наблюдал, мне с тобой вообще говорить больше не о чем, — он отвернулся к окну, и я заметила, как побелели костяшки сжатой в кулак руки. — С тобой говорить? Да к тебе на пьяной козе не подъедешь. Раз попытался, два — ты на меня гавкнула: еще слово, и ухожу. Вчера, когда танцевали, хотел сказать: может, пойдем отсюда. Думал, сядем где-нибудь, поговорим наконец. Да конечно! На хрена? Там же тебя Андрюша ждал. Неужели нельзя было сразу сказать: отвали, Денис, я с ним, оставь меня в покое.

— Я не с ним! — не выдержав, заорала в голос. — Я тебе еще тогда сказала, в первый вечер. Уже три месяца не с ним.

— Да не похоже.

— Да потому что он прилип, как репей!

Я что, оправдываюсь? С какой стати?!

— Тогда в чем дело? — он снова повернулся ко мне и тоже почти кричал. — Я думал, ты из-за него меня отпихиваешь рогами и копытами, как коза. В чем дело?

— Ты совсем идиот, Лактионов? — я с силой хлопнула ладонью по столу, и руку словно током прошило. — Совсем ни хера не понимаешь или прикидываешься? Мне одного женатого мудака по гроб жизни хватило, чтобы тут же начать все то же самое с другим.

Денис сел за стол, обхватил голову руками и расхохотался.

— Это не я идиот, Наденька. Это некоторые упертые… Я ведь тебя спросил: в Лисицыне дело или в том, что я женат. Ты меня на полуслове на хрен послала. А если б дослушала, я бы сказал, что с женой мы уже пять лет живем врозь и сейчас разводимся.

На меня словно ведро ледяной воды вылили. То самое чувство, когда земля уходит из-под ног и оказываешься в пустоте. В полном отчаянии.

Если б я дослушала…

— Видимо, когда мы с тобой танцевали, Надя, ты как раз об этом вспомнила. Что я женат. И с горя побежала целоваться с Лисицыным.

— Да не было ничего! — уже не разбить что-нибудь хотелось, а запустить в него чем-нибудь потяжелее. Как в то утро у источника. — Не я с ним целовалась, а он меня целовал — есть разница?

— Да ты особо и не сопротивлялась, — усмехнулся Денис ядовито. — Я же видел.

— Ты видел?! — я подскочила к нему и вцепилась в лацканы пиджака. — А я другое видела. Как ты с этой блядью малолетней ушел. И на работу она явно не из дома заявилась.

Он побледнел, с трудом перевел дыхание. Стиснул мои руки так, что стало больно.

— Она попросила довезти до метро. Пошла за сумкой. Сказала, что вы там с ним трахаетесь.

Я вырвала руки. Как хотелось заехать ему по морде, со всего маху.

— И ты, разумеется, поверил?

— А кто бы не поверил? После ваших-то страстных поцелуев?

— И в порядке страшной мести трахнул ее. Один — один. Боевая ничья, так? Вот только прикол в том, Денис, что ты с ней по-настоящему переспал, а у меня с Андреем ничего не было. Когда эта сука пришла, я на расстоянии километра пыталась донести до него, как лучше пройти в южном направлении. И она это прекрасно слышала. Развела тебя, как мальчика. Впрочем, можешь думать что хочешь, теперь это неважно.

Забрав заявление, я пошла к двери и уже на пороге, взявшись за ручку, сказала:

— Я тебя ненавижу…

И сама удивилась, как это прозвучало: равнодушно, устало.

Как выжженная пустыня…

Я сидел, откинувшись на спинку кресла, закрыв глаза. В ушах стояло ее «я тебя ненавижу». Хотел бы я знать, что это: выражение сиюмоментного чувства или слова, после которых обратной дороги уже нет. Люди часто не думают так, как говорят. И не говорят то, о чем думают.

— А я тебя люблю… Дура!

И вздрогнул — потому что понял: сказал это вслух. И еще что не один. Как дверь открылась, не услышал, а чье-то присутствие почувствовал.

Слава стоял на пороге и смотрел на меня, скептически выпятив губу.

— Да я понял, что это не мне, — хмыкнул он, поймав мой взгляд. — Зайти-то можно? Стучал — ты не услышал.

— Воспитывать пришел?

— Идите вы оба в жопу, — поморщившись, Слава сел на стул. — Большие уже. Сами разберетесь. А если нет — значит, и не надо. Тут Кирюша шепнула кой-чего. Мог бы и мне сказать. Насчет Лисицына.

— Ну ты мимо так жестко пролетел…

— Да потому что полночи кому-то сопли вытирал, — он сощурился, и мне показалось, что смотрюсь в зеркало. — Все, Денис, проехали. Ты сам говорил: мы не говорим о Надежде, если это не касается работы. Доктор сказал «в морг» — значит, в морг. А вот, кстати, по работе. Подписал ей заявление?

— Да. С отработкой.

— Жестко, — передразнил Слава.

— Ничего личного, бизнес есть бизнес.

Голова после бессонной ночи и всего прочего раскалывалась, как арбуз. Положить бы ее на стол — и придавить минут по двести на каждый глаз.

— Ладно, дело твое. Мне эти ваши садо-мазо-игрища не понять. Я вот о чем. У меня на этого персонажа есть жирное досье. Уже года три коплю. Надеялся, Аркадий наконец поймет, какого гада пригрел, и даст команду «фас».

— Он дал. Я подтверждаю. Отдай Кире все, что у тебя есть.

— Океюшки, — он встал, застегнул пуговицу пиджака. — И вот что… имей в виду, вы так громко орали, даже у меня в кабинете было слышно. Не детали, но суть. А уж в приемной… Так что стаффу будет чем в зубах поковырять в ближайшее время.

Я стиснул челюсти, и голова взорвалась новым приступом боли.

— И еще… — Слава остановился на пороге. — Хочешь совет?

— Ну?

— Если ты надеешься как-то это уладить… с Надей, не дави на нее. Она упертая до ужаса.

— Это я понял.

— На самотек не пускай, но и не дави.

— Вот как бы нащупать ту грань между «не пускай на самотек» и «не дави»? — я потер виски, под которыми черти лупили молотами по наковальням.

— Твоя игра, подполковник, тебе и карты в руки, — Слава пожал плечами и открыл дверь.

Вечером, собираясь домой, я зашел в туалет и нос к носу столкнулся с Лисицыным, мывшим руки. Встал рядом, включил воду, и наши взгляды встретились в зеркале.

Когда мне было лет четырнадцать и мы уже жили в Кёниге, отец дал несколько уроков жизни на темной стороне. Каратэ я тогда только начал заниматься, а ходить домой приходилось поздно вечером, не самыми благополучными кварталами.

«Запомни, День, если есть шанс ограничить все словами, смотри в глаза и представляй себя волком, который готов вцепиться в глотку и разорвать. Очень живо и ярко представляй, как разрываешь зубами кожу, как хрустят хрящи, почувствуй вкус и запах крови. И если чем-то угрожаешь, представляй, что делаешь это. Как будто уже много раз делал. Это та сила и уверенность, которая пугает больше, чем бестолковая мельтешня руками».

Я представил — и взгляд Лисицына в зеркале испуганно поплыл.

— Не дай бог ты к ней еще хоть раз подойдешь…

Даже уточнять не пришлось, что будет. Торопливо закрутив кран, он стряхнул воду с рук и вышел.

Да ты еще и трус до кучи. Эх, Надя, Надя, угораздило же тебя влюбиться в такую жалкую тварь. Хотя… если б люди любили только достойных, человеческий род давно бы перестал существовать.