Ты теперь моя (СИ) - Тодорова Елена - Страница 42

— В тебе кричат эмоции, Юля. Отложим разговор.

— Да, кричат. Кричат! И я не собираюсь их затыкать. Нет! Я, конечно, тоже не хотела и не планировала… Но, если это случилось… — нутро сворачивает при виде тонких ручейков слез, сбегающих по ее щекам. — Как ты можешь предлагать его убить? — произносит очень тихо с той самой дрожью в голосе, которая, мать вашу, хлещет меня по спине кнутом.

Сцепляя зубы, выдерживаю полный боли и порицания взгляд. Медленно перевожу дыхание.

— Я сейчас оставлю тебя, — сообщаю ровным тихим голосом, вызывая у нее инстинктивное желание прислушаться. — Остынь. Подумай. Вечером заеду, продолжим разговор.

— Мое мнение не изменится, — заявляет с вызывающей уверенностью.

Я не собираюсь поддаваться на эти провокации. Нет. Мне нужно уйти.

— Потом, Юля. Сейчас ложись. Отдыхай, — подталкиваю ее к кровати. — Ты Тоне позвони. Скажи, что собрать. Я Макара отправлю.

Прощаясь, по привычке хочу коснуться губами ее виска, но она дергает головой в сторону и отворачивается к стене.

— Уходи.

— Постараюсь не слишком поздно вечером…

— Не стоит. Не утруждайся.

Сжимаю челюсти и кулаки.

— Я приеду. Слышишь меня? Не плачь.

Трогаю напоследок ладонью плечо. Оно будто окаменевшее, настолько Юлька напряжена.

— Костю за дверью оставлю. Так надо. Если что, зови его. Слышишь? — все так же молчит. — Юля?

— Слышу. Уходи.

Да, нужно уходить, а я как будто не могу. Жду, что она оттает, скажет на прощание что-то ёмкое, в своей манере, отчего так часто клапаны в сердце срывает.

Но она молчит. Молчит. И это молчание хуже всего. Добивает.

Так и ухожу в тишине. С горьким осадком и молотящей грудную клетку тревогой.

Юля

Я все еще не могу поверить. Всё мне кажется, что на пике очередной душевной боли сон прервется, и начнется обычный день. После капельницы и приема назначенных Ириной Витальевной медпрепаратов физически чувствую себя значительно лучше. А все остальное… Грудь будто плитой придавило. Вдыхаю и выдыхаю, но легче никак не становится.

Лежу в тишине и бесцельно пялюсь в потолок. Неосознанно накрываю ладонью живот. Неужели это правда? Неужели внутри меня растет ребенок? Да, я сама еще не верю, но какие-то сумасшедшие инстинкты внутри меня стеной встают. Не отдам. Не позволю. Защищать буду до последнего вздоха.

Мысли повторяющейся массой сбиваются в кучу.

Почему? Как он может? Почему? Почему? Почему?

Впервые приходит четкое осознание, что Саульский никогда не будет считать меня равной себе. Да, среди всех живых я для него — самое важное. Но между нами он всегда выше. Он принимает решения. Он давит. Он уверен, что знает, как лучше. Во многих вопросах, но не во всем.

Я не игрушка. И не дитя, за которого он несет ответственность. Я взрослая женщина. Никто не имеет права решать такие вопросы за меня.

Никто не может обидеть моего ребенка!

Даже он.

Я не могу идентифицировать все, что сейчас чувствую. Мне настолько плохо, что в какой-то момент кажется, будто поедет крыша. Ирина Витальевна, должно быть, видит мое расшатанное состояние, ловит какие-то импульсы, хоть я и молчу все время. Присылает ко мне психолога.

Изначально меня, конечно же, отталкивает совершенно незнакомая женщина, которая с какими-то стрёмными вопросами лезет ко мне в душу и натужно пытается мне понравиться. Но спустя несколько неудачных заходов она подбирает идеальный ключик, и шлюз открывается.

Помимо инстинктов, которые перекрывают все, требуя во что бы то ни стало защитить крохотную кровиночку, которая поселилась под моим сердцем, она помогает вытащить наружу еще одно разрушительное понимание. Оказывается, отдельно от всего прочего, очень болезнен сам факт того, что любимый мужчина не хочет твоего ребенка.

И я понимаю, что это всё. Не прощу. Не смогу.

Я ему очень многое отпустила, и еще немало готова была. Но только не это. Такое не прощают.

— Я знаю, сейчас тебе очень сложно. Внутри тебя происходит колоссальная гормональная перестройка. Ты сама по себе эмоциональная, а сейчас все гипертрофированно ощущаешь. Тебе тяжело оценивать ситуацию непредвзято. Но копить все это и умышленно подпитывать нельзя. Это пагубно закончится. Переключись, попробуй отпустить ситуацию, поговорить с мужем спокойно, понять, что именно им руководит, если до этого ваши отношения были нормальными. Примерно сорок процентов всех беременностей в мире можно отнести к незапланированным, чуть меньше половины из них заканчивается рождением ребенка. Изначально многим трудно принять эту новость позитивно. Ты приняла, а супруг твой — нет. Но это не значит, что завтра или даже к вечеру он не изменит своего отношения. Не взращивай негатив. Думай глобально. Центр Вселенной сейчас внутри тебя. Ты в состоянии защитить его. Никто против твоей воли не причинит ему вред. Это нужно понимать. И все. Наслаждайся своим состоянием. Потому что это на самом деле чудесное время в жизни любой женщины. Сосредоточься на себе, в первую очередь. Все остальное сейчас второстепенно.

Подсознательно я и сама это понимала. Но, вероятно, нуждалась, чтобы кто-то оформил эти мысли в правильные слова. Именно они погружают меня в защитный кокон. В нем я чувствую себя значительно лучше. Удается расслабиться и даже вздремнуть.

После обеда появляется Тоня.

— Что же это теперь будет? — причитает она, судорожно сжимая и разжимая сцепленные на коленях кисти. — Лялька моя. Девочка…

— Тоня, хоть ты не нагнетай, — устало прошу ее.

— Но как с Романом Викторовичем?

— Я никогда не пойду на аборт.

— Нельзя! Нельзя, конечно, — крестится между делом и меня осеняет. — Но как с ним?

— Не знаю. Еще не придумала.

По совету психолога пытаюсь хотя бы временно отодвинуть его на задний план. Пока не очень успешно получается.

— Ты поешь. Пока теплое.

— Ох, ничего в меня не лезет, Тоня.

— Надо, лялька. Ты сейчас не только за себя отвечаешь. Нужно думать о ребеночке. Дай Бог, все наладится, — снова крестится.

И довольно вздыхает, когда я пододвигаю тарелку ближе. Отвлекая меня, рассказывает откровенные небылицы — такое только в «СПИД-Инфо» пишут.

— Если испугаешься, не вздумай хвататься за лицо. Иначе у ребенка на этих местах появятся родимые пятна.

— Ну, это же откровенная глупость, Тонь! Что за древние страшилки?

— Ничего не глупость. Проверено веками. Еще моя прабабка так говорила. И я тебе не страшилки рассказываю, а дельные советы даю.

— Смешно же!

— Узлы на себе не вяжи, чтобы ребеночек пуповиной не обмотался, — входит няня в раж.

— Хорошо, хорошо… Только чтобы ты спокойна была.

— На себе ничего не срезай…

Не успевает закончить, в дверь стучат.

— Юль Владимировна, Сауль на проводе, — Костя протягивает свой мобильный. — Говорит, к тебе дозвониться не может.

— Передай, что я сплю.

Саульский это наверняка сам слышит. Парень отказывается еще и повторять мои слова.

— Так не спишь же.

Покрывается густым румянцем, качает головой и настойчиво тычет телефон:

— Не накаляй, госпожа.

— У тебя совета забыла спросить. Выйди вон, Костик. У меня сейчас процедуры будут, — именно в этот момент в палату входит медсестра и просит прийти в процедурную на укол. — Что застыл? Выйди, говорю!

Костя окидывает меня острым, как бритва, взглядом. Шумно выдыхает и, поднося к уху телефон, на пути к двери докладывает Саульскому:

— Не желает панночка разговаривать. Нет. Нормально, вроде бы…

Голос режет недовольством, но дверь прикрывает на удивление тихо.

— Юля, Юля, — неодобрительно прицокивает языком Тоня, едва остаемся одни. — Нельзя так! Зачем ты злишь его еще больше?

— Никого я не злю. Сказать мне нечего. Молчать в трубку, что ли?