Без кислорода. Вторая книга (СИ) - Тесс Кира - Страница 30

— Простите, мы знакомы? — Недоумеваю, кто это и почему так со мной разговаривает.

— Лично нет, но я все о тебе знаю от Данила. Не было и дня, чтобы он о тебе умолчал. — Ядовито выплевывает парень. И картина становится яснее. Значит мы оба пришли к Дане. И этот парень, по-видимому, его вторая половина, о которой я, до этого момента, ничего не знала. С другом мы никогда не обсуждали личную жизнью. И конечно же логично, что у Даньки она была. А вернее — есть.

— Я не знала о тебе.

— Конечно не знала! — Шипит он, изо всех сил стараясь унять свой гнев, — Разве тебе есть дело до Дани и его жизни? Есть только ты и твоя жизнь! Твои чертовы проблемы, ребенок еще этот, — небрежно машет на мой живот, брезгливо морщась. — Всё должно крутиться возле тебя!

— Прости, не знала, что он жертвует своей личной жизнью для меня. Мне казалось, что это обычные дружеские отношения. — Обхватит живот, с горечью принимаю все его негодование. Что еще мне остается? Он прав. Я же была настолько слепа, что ничего не замечала. Быть может они оба страдали, от моего излишнего вмешательства.

— Прости?! И это все что ты можешь сказать? Наглая эгоистичная сука. Нагуляла выродка и прицепилась к Данилу на шею. Он должен был провести вечер со мной, а не тащить тебя в кино, потому что «видите ли, ему показалось, что ты слишком встревожена и у тебя плохое настроение» поэтому тебя нужно развлечь. Смотри, что с ним стало теперь?! — Тыкает в стекло на кровать друга. И эти слова стали последней каплей, когда эмоции захлестнули и вырвались вместе с рыданием.

— Прости. С ним будет все в порядке, — дрожа всем телом, обхватываю плечи.

— Это мы еще посмотрим! — Продолжает он жалить, как будто всего сказанного недостаточно. — Во-первых он еще не пришел в сознание, во-вторых ему еще предстоит ряд операций, на которые очередь на год вперед. У него нет столько денег, чтобы позволить себя нормальное восстановление и лечение. А также платную палату с должным присмотром и обследованием. Как у тебя!

— Что? О чем ты?

— Не прикидывайся идиоткой только. Я знаю, что ты лежишь в платной палате. Интересно откуда у бедной сиротки столько денег на это? А? — На меня, как будто, ушат ледяной воды вылили. Что значит платная палата? Я ничего об этом не знала. Я никогда не лежала в больницах, поэтому об состоянии палат никогда не задумывалась. Но вспоминаю, в каких условиях лежал отец и в каких я, разница огромна.

Марк. Снова он.

Парень все продолжает сыпать оскорблениями, но я не слышу. Мой взгляд прикован к изможденному лицу Даньки. Вина гложет и ранит так сильно, что хочет выть. Я стала причиной того, что он лежит там и теперь ему требуется длительное лечение и восстановление.

И в мыслях не было принимать его помощь, как должное. Не часто просила, инициатива всегда была с его стороны. Он стольким жертвовал ради меня. А я? Наглая эгоистичная сука. Все верно.

Не в силах остановить слезы, иду к выходу из отделения. Вернувшись в палату. Забираюсь на кровать и укрывшись с головой, позволяю себя утонуть в отчаянии, бессилии что-либо изменить в своей жизни и помочь брату и Дане. На исходе сил — проваливаюсь в сон.

— Подъем милая! Ужин никто не отменял! — слишком громко и бодро трубит баба Зина, входя в палату, тем самым, вырывая меня из сна.

Как бы не хотела вылазить из-под одеяла, но придется. Хоть и знаю, что баба Зина помимо того, что слишком разговорчивая и любит задавать много вопросов, так еще и очень проницательная. Увидев мое опухшее лицо, поймет, что ревела.

— Ну вот, чего нюни распустила? — Конечно же она заметила и не могла не отметить это.

— Все нормально. Немного расклеилась. Стены видать давят. — Беру с подноса ужин и ставлю на стол, пряча лицо.

— Бывает, бывает милая. У тебя и положение такое, что эмоции бьют через край. Ну ничего пройдет. — Вытерев руки о передник, она усаживает на кресло, напротив. — Кушай, я подожду. Ты у меня последняя. Заберу посуду и домой пойду. Кушай не торопись.

— Спасибо, — киваю в ответ и взяв вилку принимаюсь за ароматную творожную запеканку.

— И хоть ты и решила, все оставить при себе и не делиться, я все понимаю. Пускай. — Баба Зина в том возрасте, когда поболтать и поучить кого помоложе — святое дело.

Поэтому я молча поужинаю, а она пусть выговорится. Настроения, для бесед, нет. А она одна может живет, разговоров разговаривать — не с кем.

— Что с твой рукой, милая? — В лоб интересуется внимательна старушка и будет совсем неудобно промолчать.

— Да так, травма небольшая. — Как можно кратко констатирую и набиваю рот запеканкой.

— Да куда уж там…небольшая. — Не веря, машет в мою сторону. — Серьезное что-то. Вижу же. Что есть, что нет рука. Бесполезна будто.

Молчу. Запеканка вкусная. Очень.

— Я к тому, что благоверного твоего сегодня не пускали, а завтра придет. Готова поговорить с ним?

— Я ничего ему не должна. Не понимаю, зачем приходит. Все уже давно сказано, если он не понимает, это его проблемы.

— Ох и гордая ты слишком. Разве есть в том толк? Молодая еще, наверное, и родители под боком живут, всегда есть к кому прийти, помощь и поддержку получить? Да?

— Нет никого. Мы с младшим братом остались. Мама четыре года назад, как умерла. А отец…, - тяжело сглатываю, — отца в этом году не стало.

— Рано, как покинули. Рано милая. Соболезную. Учишься еще, наверно?

— Практика осталась и на дипломную выхожу.

— А брат почему еще не навестил? Где он?

— Не знаю, — снова слезы. Как ей удается задавать вопросы и попадать точно в цель? Каждый ответ отдается болью в груди.

— Вон как, — качает расстроенно головой. — Сложно то все. Родителей нет, брат неизвестно где, друг еще не приходил в сознание. Или очнулся уже?

— Нет.

— Молодая еще, студентка. С одной рукой. Еще и беременная. Как ты собираешься все это тянуть сама? А, милая? Тяжко будет, ой тяжко. Я после смерти мужа, двоих детей одна растила. До сих пор вспоминаю с горечью те года. Денег нет, работы тоже, а поднимать нужно детей. Хоть и кидался на меня, мой покойный Тимофей, ревновал к каждому столбу, даже ружье к горлу приставлял — грозился застрелить, а все равно с ним легче было. Как никак помогал.

— Теперь я уже ничего не знаю. У меня нет выбора, кроме как пытаться. Это все, что могу, — закрыв ладонями лицо, снова рыдаю.

— Тише, милая, тише, — чувствую теплые ладони, что гладят мои плечи, — всегда есть выбор. Завтра он будет перед тобой. Во всей красе. Сбавь спесь, ради ребятенка, поговорите мирно. Если ты не уверенна в намерениях своего дебошира — напрасно. Одно могу сказать точно, он своего не оставит. Вцепится зубами мертвой хваткой, но своего не отдаст. Не знаю, что у вас с ним стряслось и чем он тебя обидел, но то, что души в тебе не чает, переживает о вас обоих — это так. Отпусти хватку, милая, позволь ему оберегать вас и помогать во всем. Самой, ой как тяжко будет. Главное ребятенок сейчас. Да ты и сама еще дитё, за тобой глаз да глаз нужен. Рано он тебя мамочкой заделал, гулять бы тебе еще. Но уж так судьба сложилась, куда деваться? Пройдет время, и глядишь, забудутся обиды. Все наладится.

— Не забудутся никогда, — всхлипываю тихо.

— Ой, забудутся. Правду говорю. Ребятенок поможет. Все внимание и заботу перетянет на себя, на обиды времени не будет. Ценны, как никогда будут помощь и поддержка. Вот увидишь милая. Только не глупи. Взвешай все, и не руби с горяча. Он будет хорошим папкой, в обиду вас не даст, за ним как за каменной стеной будешь. Вижу ведь. Так будет.

Марк

Закончив с завтраком, допиваю кофе и посматриваю на телефон. Он опаздывает на сорок минут и даже не потрудился предупредить, что на него совсем не похоже. Когда уже готов набрать номер, он входит в ресторан и направляется к моему столику.

— Не дождался тебя, позавтракал один. — Пожимаю руку Семену, и он, усаживается, напротив. — Кофе? — Киваю на пустую чашку, что стоит возле него.