Без кислорода. Вторая книга (СИ) - Тесс Кира - Страница 8

Я вошел в квартиру, дверь которой она так просто открыла, видимо ожидала кого-то другого. Параноидальный разум блокировал вариант того, что на моем месте она ожидает увидеть другого мужчину. Пусть это будет ее друг гей. Или брат. С другим мужчиной в ее жизни я не был готов мириться.

Она крикнула что-то из кухни и пульс стал биться сильнее, кажется руки вспотели, и я не сразу осмелился пойти на ее голос. Шаги давались с трудом. Я как будто ступал на эшафот, будучи виновным в смертной казни. Да, у меня было алиби, но оно казалось таким ничтожным по сравнению с моим преступлением. Я чувствовал себя беспомощным, поэтому остановившись на мгновение, немного замешкался. Мне хотелось развернуться и уйти. Потому что был не готов ко встрече с ней. Потому что понимал, что пришел, напрасно и она не пожелает меня слушать. Потому своим присутствием боялся причинить ей еще большее страдание и напомнить о том, что сделал с ней.

Но эгоист во мне скулил и молил — он хотел видеть ее. Всего лишь раз. У меня нет шансов на прощение. Пусть я увижу ее сегодня в последний раз и останусь ни с чем, но в моей памяти останется хотя бы ее образ. Я боялся увидеть ее такой, какой сделал. Я преодолел расстояние в несколько шагов и вошел в кухню. Я не видел ее несколько недель. Или месяцев? Это время показалось мне проклятой вечностью, но она все время была в моих мыслях. Даже стоя ко мне спиной, я вижу, как сильно она похудела. Жадно осматриваю ее тело и открыв рот чтобы произнести хоть что-то, но не знаю с чего начать — закрываю его. Вздохнув полной грудью, на выдохе выдаю глупое «Привет».

Посуда падает из ее рук и гремит в раковине.

Узнала.

Девушка чуть пошатнулась, и я метнулся к ней чтобы поймать, но она удержалась на ногах. Я замер не в силах пошевелиться. Было невыносимо наблюдать за тем, какую реакцию я вызвал, своим присутствием. Ее тело пробивала мелкая дрожь, а я просто смотрел на это, не понимая, что делать. Во рту пересохло так сильно, что невозможно сглотнуть и оттого, наверное, голос был хриплый и скрипучий:

— Лера, — удалось выдавить из себя, сжав косяк рукой, который точно якорь удерживал меня от того, чтобы не подойти к ней.

Вздрогнув, она торопливо отступила в сторону, что-то ища взглядом на столе. Еще секунда и на пол летят разделочная доска, тарелки, хлеб, еще что-то.

— Не подходи ко мне! — развернувшись ко мне и продолжая отступать, цедит она.

И я вижу, что в трясущейся руке она сжимает нож. Блядь! Она настолько напугана, и думает, что я собираюсь причинить ей боль, что ухватилась за единственное оружие, что было поблизости. Она имеет на это полное право.

— Опусти нож, обещаю, что не трону тебя. Ты в безопасности. — Говорю спокойно, а внутри все кипит. Я боюсь, что этим ножом она причинит себе вред.

— Однажды ты уже обещал это. Но не сдержал слово. Убирайся из моего дома! — Качает головой и указывает взглядом мне за спину, прогоняя.

— Лера, — опустив голову, делаю глубокий вдох, и за это мгновение пытаюсь успокоить рой мыслей в голове. Я хочу, чтобы она чувствовала себя в безопасности рядом со мной, но совсем не знаю, как это сделать! — Послушай, ты имеешь полное право ненавидеть меня. Да, я блядь и сам себе противен! Я пришел всего лишь поговорить, — делаю неуверенный шаг к ней, — только поговорить.

— Нам не о чем говорить, — с тревогой в глазах обороняется и пятясь назад, вытягивает руку с лезвием вперед.

— Есть, — поднимаю ладони вверх и снова отступаю от нее, чтобы она успокоилась, — и я не прощу себе если хотя бы не попытаюсь все объяснить. Просто выслушай, а потом можешь прогнать меня. Позволь мне хотя бы это?

— Когда я молила тебя выслушать меня, ты не дал мне этой возможности. Без суда и следствия вынес мне приговор и сам же его исполнил. Так что ответь- почему я должна слушать тебя сейчас? Когда мне это не важно? Все не важно, стало с той минуты как твои слова били, а руки безжалостно истязали мое тело. Неважно! Слышишь?

Я не смог дальше слушать ее надрывной голос, пропитанный обидой, ненавистью и страхом. Она пытается защищаться и ей это с трудом удается. Тело вздрагивает, нож норовит выпасть из руки. Кажется, она держится, прилагая огромные усилия чтобы удержать этот проклятое лезвие, и не рухнуть самой. Я нанес ей непоправимый ущерб и видя, как ей плохо, не могу сдержаться. Наплевав на все, инстинкт подсказывает мне подойти к ней, и в два шага, я оказываюсь возле нее. Нож упирается в мою грудь. В самое сердце. Осмелился посмотреть ей в глаза, наполненные ужасом:

— Прости. — Произнес, а на душе стало паршиво. Я готов повторять его снова и снова, но это ничтожное «Прости» не описывает и малой доли того раскаяния и злости, которые к себе испытываю. — Я знаю, что не имею никакого права просить тебя об этом, но и не могу молчать. Я сожалею. Я блядь чертовски сожалею, что не захотел тебя выслушать в ту ночь и совершил непоправимое! До конца жизни не прощу себя, за то, что поднял на тебя руку и оттолкнул от себя самое дорогое, что было в моей жизни. Тебя.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Я как отчаявшийся душевнобольной торопился ей выложить все, что снедало мой больной мозг. Только она не желала меня слышать и продолжала плакать. Но я был благодарен Богу хотя бы за то, что, все-таки слушала, поэтому я силился собрать все мои мысли в порядок и выложить все, что хотел. Как задыхающийся хватался за последнюю порцию кислорода, то за одну глупую мысль, то за другую, что казалась более важной:

— Мне обо всем рассказал Демид. Что между вами ничего не было. Камеры в отели все засняли — есть доказательства. Но. Блядь! — схватившись за голову я чуть отдышался и продолжил, — Той ночью в Москве, мне казалось между нами появилась эта хрупкая связь. Мне это было важно. Я видел в твоих глазах, что это было взаимно! Я был счастлив, что ты доверилась мне и готов был бросить весь мир к твоим ногам! Но мне нужно было отпустить тебя обратно домой. Ты улетела, а я не находил себе места, пока решал все дела. Хотелось все бросить и полететь следом за тобой! — Я был настолько взволнован и напуган, как никогда в жизни, что она совершенно не слышит меня и не хочет слышать. Как бы я не старался донести до нее все, что чувствую, ей это было не нужно. Вот она стоит передо мной, но тем не менее ее рядом нет. На ее месте пустая, безжизненная оболочка, не способная воспринимать все, что я говорю. Я начинал злиться.

Мне хотелось схватить ее за плечи и встряхнуть как следует, заставив слышать.

Мне до боли в теле хотелось сжать ее хрупкое тело и вдыхать ее запах волос.

Мне никогда не хотелось ничего так сильно в жизни, как убедить ее в том, что люблю ее.

Я понял это не сразу. Быть может когда увидел ее впервые в лифте. Или, когда она дерзила и шла мне наперекор. А может и той роковой ночью в Москве. Или, когда достал ее из ванны, поняв, что боюсь потерять навсегда. Не знаю. Но факт остается фактом. Я задыхаюсь без нее. Она мой кислород.

Лезвие до сих пор упирается мне в грудь, и обхватываю ее ладонь на рукоятке своими. Она всхлипывает еще громче, но я как бы не старался не могу отпустить:

— Понимаю, моя боль ничто в сравнении с той, что я причинил тебе. Я презираю себя за это. Тяжело и мерзко на душе от того, что сделал с тобой. Поэтому давай закончим это здесь и сейчас, — сжимаю ее ладонь сильнее и осипло продолжаю, — просто всади этот нож сюда, — подталкиваю ее ладонь, — прямо в сердце. Где ему и место. Избавь нас обоих от этого проклятого ада, в котором лично я буду гореть до конца своих дней. Давай Лера, сделай это. — Убираю свои руки, предоставляя ей возможность сделать это самой.

Она осторожно поднимает свой затравленный взгляд на меня и всего на мгновение, мне кажется я вижу в нем решимость осуществить это. Затаив дыхание, я ожидаю ее вердикта, но нож выпадает из ее руки и тишину пронзает ее горький всхлип. Отшатнувшись от меня, она отворачивается и подходит к окну. Облокотившись ладонью о подоконник, она смотрит в окно и продолжает молчать. Внутри все замерло в ожидании. Закрываю глаза и опустив лицо, сжимая челюсть до боли, сожалею о том, что она не сделала. Того, что так отчаянно желал и о чем просил. Она единственная кто сможет избавить меня от это безжалостной, мучительной агонии. Если не ее прощение — то нож в моем прогнившем сердце, единственно верное решение.