Страна мужчин (СИ) - "Elle D." - Страница 16

Конечно, не видел. Книги — вернее, имитация книг — тоже изготовлялись по индивидуальным заказам для особых ценителей старины. Остальные довольствовались проекторами компьютеров, с которых можно было спокойно читать любой текст. Но отдельные толстосумы любили развалиться в кресле с чашечкой псевдокофеинового напитка, держа книгу раскрытой на весу и шелестя страницами, подобно своим прапрапрадедам на давно погибшей Земле. Дженсен знал парочку таких — они говорили, что так сильнее ощущают свои корни. Конечно, страницы в таких книгах были не бумажные, а пластиковые: бумага на Элое не изготавливалась, её просто не из чего было делать — не рубить же деревья в Заповеднике. Но тончайшие пластиковые страницы были на ощупь почти такими же, и шелестели как надо. Стивен Картон заказал себе целую библиотеку, где собрал величайшие произведения земной цивилизации — энциклопедию Брокгауза, антологии Шекспира, Гёте, Достоевского, Сервантеса, Библию и Кама Сутру… Эти-то шедевры и попали в руки семнадцатилетнего Джареда, который брал книжку в руки, открывал её, листал и десять минут спустя ставил на место, скопировав всё её содержимое в свой удивительный мозг, в котором ни он сам, ни его хозяин ничего удивительного не видели. Одной эйдетической памяти мало, чтобы сформировался мощный интеллект — нужно умение систематизировать, анализировать и использовать знания, а Джареда этому никогда не учили. В него вбивали то, что он должен был знать: государство создало тебя, ты должен государству; потом в него вложили знания по механике, чтобы он мог работать с машинами; и на этом всё закончилось.

А ведь с такой памятью он мог стать гением. Он мог не ремонтировать машины, а конструировать их — пространственное мышление у него было развито, иначе он вообще не смог бы перенести образ схемы в трёхмерность реального мира. И не монорельсы он мог бы разрабатывать, а куда более сложные технологии — системы клонирования и жизнеобеспечения, он мог бы даже взяться за космостроение, помогать расширять станцию Элоя ещё дальше в космос. Он мог бы принять участие в проекте «Земля-2», таком засекреченном, что лишь пара сотен человек, имеющих связи с Правлением, вообще знали о его существовании, и лишь единицы могли сказать, в чём именно заключается суть этого проекта…

Джаред мог бы помочь другим и реализовать себя — если бы родился не по государственному заказу, а по частному. Если бы не родился рабом. На первый взгляд, было удивительно, как такие способности могли остаться незамеченными учителями Инкубатора. Но, подумав, Дженсен понял, что у этих способностей просто не было шанса проявиться. Джаред наверняка хорошо учился — а значит, преодолевал определённый порог умственного развития, после которого раб признавался пригодным к использованию и продаже. Насколько он выше этого порога, не имело значения. Центру Размножения не выгодно создавать высокоинтеллектуальных, творчески развитых рабов. Их слишком много, поэтому они должны быть стадом, иначе в один прекрасный день они могут стать силой. Поэтому курс начального обучения в Инкубаторе устроен таким образом, чтобы не стимулировать, а сдерживать развитие интеллекта, давая при этом все минимально необходимые жизненные навыки и создавая базу для дальнейшей обучаемости. Хозяева за свои деньги приобретают на Рынке не просто рабов — они приобретают органических роботов, которых можно запрограммировать как угодно. Они умеют учиться, но если их ничему не обучать, они останутся на том же уровне развития, на котором были в тринадцать лет — и интеллектуально, и эмоционально. И никого не волнует, что где-то в этой психологической клетке заперт потенциальный гений.

— Что случилось? Я что-то сделал не так? — встревожился Джаред, и Дженсен, сглотнув, помотал головой. Потом сгрёб Джареда за шею и притянул к себе, вжимаясь губами ему в темя.

— Больше никакого гаража, — хрипловато сказал он — в горле стоял ком, и говорить из-за него было трудно. — С завтрашнего дня перебираешься сюда. Меня дома почти весь день нет, но в базе много книг. Будем тебя учить.

У Джареда вытянулось лицо. Дженсен понял, что опять где-то дал маху. Интересно, где?

— Ну? — подбодрил он, видя, что Джаред не решается возразить.

— Я наказан? — убито спросил тот, опуская глаза.

Дженсен опешил. Он воспринял это так? Какого… А хотя, этого следовало ожидать. Дурак ты, Дженсен Эклз. Напыщенный дурак, только и всего.

— Господи, Джаред, конечно, нет. Просто гараж и монорельсы — это ещё не весь мир.

— Да. Я видел, — тихо сказал Джаред.

Дженсен вспомнил, как хорошо им было в Заповеднике вдвоём, и сжал челюсти.

— Ты ещё ничего не видел. Сколько книг ты успел прочитать в той библиотеке?

— Десять или пятнадцать… А что?

— А то, что у тебя волшебная голова. Волшебная, понимаешь? Такой второй, может, на всей Элое нет. Мне, чтобы прочесть одну страницу, нужно около двух-трёх минут. И то я запомню в лучшем случае процентов семьдесят, а дословно — меньше одной десятой. А ты читаешь её за секунду, и запоминаешь всё. У тебя голова сейчас — как огромный склад, в котором полно пустых пыльных полок. Это неправильно.

— Ты так медленно читаешь? — удивился Джаред. Похоже, самокритичность Дженсена его впечатлила. — Правда?

— Все так медленно читают, Джаред. У тебя феноменально развитая зрительная память. Твоя жизнь должна была быть совсем другой. И я больше не позволю тебе тратить её, пялясь в днище монорельса.

— Я люблю монорельсы, — несчастно сказал Джаред. Он всё ещё подозревал, что его за что-то наказывают, лишая возможности ковыряться в любимых машинках. Дженсен положил ладонь ему на плечо.

— Хорошо, за каждую прочитанную книгу сможешь час работать в гараже. Но только после того, как мы с тобой её обсудим. Идёт?

— Да, госпо… Дженсен.

— Интересно, если я начну тебя пороть за «господина», ты так быстрее отучишься? — без улыбки проговорил Дженсен, и Джаред испуганно вскинулся, но тут же понял, что это шутка, и облегчённо вздохнул.

Дженсен скользнул рукой с его шеи на спину, туда, где под майкой бугрились старые шрамы. Он знал теперь расположение каждого их них, и в ближайшее время собирался зацеловать каждый. Он будет их целовать до тех пор, пока они не исчезнут.

— Больше никто никогда не поступит так с тобой, — тяжело сказал он, и Джаред опять улыбнулся, хотя вряд ли понял сполна, что Дженсен имел в виду.

Слово он сдержал. Джаред действительно перебрался из гаража в проекторскую, хотя и сделал это без видимого восторга, и ещё меньше ему нравилось, что Дженсен уходил, надолго оставляя его там одного. Но Дженсену тоже надо было работать, хотя расставаться с Джаредом на целый день ему было теперь ещё труднее, чем раньше. Для начала он решил, что, если Джаред тратит по четверти часа на одну книгу, с него будет достаточно четырёх книг в день. Час в проекторской и четыре часа в гараже — день проходил и с пользой, и с приятностью. Вечером Дженсен допрашивал его на предмет прочитанного. Начали они со сборника Петрарки, сборника Байрона, Анатомического атласа и Книги рекордов Гиннеса редакции 2188 года. Дженсен подумал, что это приемлемый список, раз уж Джареду нравились энциклопедии и стихи.

Тут-то Дженсена в его новой педагогической роли и постиг первый провал. Джаред прочёл и запомнил всё, что было велено. Вот только из того, что отложилось в его голове, он почти ничего не понял. Он повторял факты, но не улавливал их смысла, читал наизусть прекраснейшие стихи, не ощущая в них никакого значения. Петрарка ему вообще не понравился, потому что всё время говорил о женщинах, а Джаред до сих пор очень смутно представлял себе, что это были за существа, и что в них было такого особенного.

— Но сонеты Шекспира тебе понравился, — попытался убедить его Дженсен, и Джаред сразил его наповал, ответив:

— Только первые сто двадцать шесть. Там про мужчин. И там… ну… когда я встретил тебя, то понял, о чём эти стихи. Поэтому мне захотелось тебе их прочитать там в траве.

И, чёрт возьми, это было совершенно логично. Благодаря практике работы с машинами у Джареда было развито абстрактно-пространственное мышление, но почти не было развито мышление теоретическое, понятийное. Он понимал только то, что перекликалось с его личным жизненным опытом. А опыта у него было совсем мало, и действительно полезного там не значилось почти ничего. Разве что опыт преодоления боли — это Джаред умел, и некоторые стихотворения Байрона ему понравились.