Эхо плоти моей - Диш Томас Майкл - Страница 26

• Предыдущая
• 26/35
• Следующая

Второй Пановский вздохнул еще печальнее.

— Сегодня — отличный момент для смерти. Я имею в виду его.

— Разумеется. Мы оба будем мертвы через две недели. Но мы никогда не видели этой постановки. Я охотно отдал бы последние две недели жизни, чтобы ее увидеть.

— Две недели? — спросил Хэнзард.

— Бернар! — воскликнула Бриджетта. — Ты обещал молчать!

— Дорогая, прости. Я так расстроился, что слова сами соскользнули с языка.

— Почему вы должны умереть через две недели? — возвысил голос Хэнзард. — Сэр, вы что-то от меня скрываете. Я чувствовал это с самого начала и теперь требую объяснений!

— Можно, я ему скажу? — спросил Пановский у Бриджетты.

— А что остается делать? Ты и так уже все сказал. Натан, не гляди на меня так, я не хотела, чтобы ты знал, потому что… потому что мы были такими счастливыми…

— Через две недели, капитан Хэнзард, — отчеканил Пановский, — подготовленный вами ад сорвется с цепи. Если вы хотите знать точнее, то первого июня. Мой московский двойник только что информировал нас, что Кремль столь же глупо непреклонен и непреклонно глуп, как и Белый дом.

— Я не верю, — сказал Хэнзард.

— И все-таки дела обстоят именно так. Бриджетта, дай-ка сюда письмо, я покажу ему.

— Постарайтесь, понять, мистер Хэнзард, — сказала Бриди, — что мы следили за вами и вытащили ваше хозяйство из Монумента, только желая узнать, кто вы такой. У нас не было другого способа выяснить, можем ли мы вам доверять. К тому же за вами следила покойная Бриджетт, вы не должны на нее сердиться, — плачущая Бриджетта кивком выразила согласие со своей старшей копией. — И уж тем более мы не ожидали найти в чемоданчике ничего подобного…

— Вы хотите сказать, что открыли “дипломат”? Но там ведь было Особо Важное послание!

Пановский протянул Хэнзарду сложенную бумагу.

— В вашем бауле, Натан, не было ничего, кроме этого письма. Полюбопытствуйте и учтите, что с тех пор, как оно было подписано, ничего не изменилось.

Хэнзард пробежал глазами приказ. Потом он долго перечитывал его, пытаясь найти в нем некий скрытый смысл, потом изучал подпись президента, сомневаясь в ее подлинности. Наконец неуверенно произнес:

— Но ведь дипломаты… или ООН…

— Нет, — мрачно сказала Джет. — Я ежедневно проверяю, чем они занимаются здесь, в Вашингтоне. Президент, министр обороны, русский посол — никто из них просто не умеет поступать по-человечески. И все потому, что по-человечески не умеет поступать СА88-9. Мировая дипломатия превратилась в придаток этого компьютера. А недавно президент, кабинет министров и все наиболее важные персоны из Пентагона отправились в убежище. Они удрали туда неделю назад. Это не предвещает ничего хорошего.

— Я просто не могу поверить… Война, конечно, будет, но не сейчас… сейчас никто не хочет войны.

— А когда бывало, чтобы войны хотели? Но наш арсенал, силы сдерживания будут эффективны только в том случае, если когда-нибудь их используют. Теперь такой момент настал.

— Но ведь не было никакой агрессии, провокаций…

— Значит, СА85-9 не нуждается в провокациях. Должна признаться, что во всем, что касается теории игр, я крайне неграмотна. I81 ' Второй Пановский неожиданно выругался и ударил кулаком по подлокотнику кресла.

— Ишь, как его корежит, — пояснил двойник. — А все потому, что он знает способ остановить это безумие, если бы только была возможность поговорить с Пановским суб-первым.

— Если то, что вы только что рассказывали, верно, — осторожно сказал Хэнзард, — то сейчас, вероятно, слишком поздно для призывов к людям доброй воли.

— Вы опять ни черта не поняли, Натан. Он, Бернар Пановский, может в одиночку остановить войну — хлоп, и в дамки! План словно написан на пергаменте — чудесный, великолепный, ни с чем не сообразный план. Только такая умница, как мы, могли придумать его. Но осуществить его может только человек из реального мира. Так что толку от нашего плана — ни на грош, и мы терпим поражение.

— В одиночку остановить войну? — в голосе Хэнзарда слышалось вполне понятное профессиональное недоверие.

— Да…— хором ответили Пановские. Потом один из них вытащил из кармана камилавку и водрузил ее себе на голову.

— Бернар, если вы не возражаете, я объясню ему, каким образом это можно было бы сделать.

Здесь не было привычных признаков хода времени. Лагерь жил по земным суткам, в то время как оборот Марса вокруг оси продолжается на тридцать шесть минут дольше, так что лишь раз в сорок дней солнечный полдень совпадал с тем, что показывали часы на стене.

Пять недель бесконечного ожидания пролетели как одно мгновение. Пять недель, заполненных бездельем и ритуальными церемониями проверок и тренировочных прогонок, пять недель шатания по коридорам, окрашенным в защитный цвет, и пожирания консервов в обеденные часы. Пять недель, залитых горячим кофе. Пять недель пережевывания одних и тех же надоевших мыслей, которые все больше теряли смысл, становились утомительнее и откладывались на потом. Разговоры текли тонкой струйкой, словно ручьи в сухое время года. Рядовые проводили время за бесконечной игрой в покер. Генерал Питман все больше и больше предпочитал одиночество. То же, по необходимости, делал и капитан Хэнзард.

Подобное состояние трудно описать, не прибегая к отрицаниям. Жизнь свелась к минимуму автоматических процессов — вялому пробуждению, еде, хождению туда-сюда, созерцанию настенных часов, долгому пребыванию один на один с тишиной. Тесный мир коридоров и отсеков стал казаться несколько… нереальным.

Хотя иногда ему казалось, что нереальным стал он сам. Как-то он читал рассказ, а может, видел фильм о человеке, который продал то ли свою тень, то ли отражение в зеркале. Сейчас уже не вспомнить. Но чувствовал себя Хэнзард словно герой полузабытого рассказа. Казалось, пять недель назад, во время прыжка, он утратил неощутимую, но существенную часть самого себя. Может быть, это была душа, хотя Хэнзард не верил, что у него есть или было подобное богатство.

Он ждал отмены президентского приказа, но еще больше ему хотелось, чтобы его отправили домой, в реальность Земли. Хотя даже это желание не было всеобъемлющим, в нем исчезла всякая способность что-то хотеть. Он радостно принял бы любую развязку, любое происшествие, которое могло бы стать яркой отметиной в жутком, монотонном, вяло текущем времени.

Так что не исключено, что за решением выдерживать солдат на марсианских командных пунктах по два месяца скрывались некие осмысленные соображения, хотя технической необходимости в том не было. Это были те же соображения, которые лежат в основе всей обязательной тоски армейской жизни. Осоловевший от скуки солдат гораздо охотнее выполнит любую, даже самую бесчеловечную задачу, поставленную перед ним.

Бывший сержант Джон Уорсоу сидел в караульной нише у двери поста управления и читал сильно потрепанный персонализированный роман. Привычка к чтению принесла ему в лагере Джексон репутацию интеллектуала. Разумеется, это было сильным преувеличением, но, как любил он повторять в минуты высшего душевного подъема (после второй кружки пива), в 1990 году без мозгов немногого достигнешь, да и от мозгов толку чуть, если нет у тебя приличного образования. Сам-то Уорсоу имел технический диплом, приравненный к диплому колледжа. А кто сомневается в пользе образования, пусть возьмет ну хотя бы Волка Смита — начальника штаба армии. Этот человек держит в голове больше фактов, чем СА85-9. Для людей, подобных Смиту, факты что-то вроде боеприпасов.

Теперь, когда вы убедились в важности фактических знаний, вот вам чуть-чуть фактов, касающихся Джона Уорсоу.

Уорсоу испытывал глубочайшее презрение к людям, неспособным глядеть прямо в лицо жизни. Его тошнило от вонючего педераста Питмана, который сидит сейчас на посту управления, боится кнопки и дрожит, представляя бомбы, которая она запускает. Никто не посвящал Уорсоу в суть президентского приказа, но по выражению лиц офицеров он сам догадывался, чем пахнет дело. А чего они, спрашивается, боятся, если они сейчас на Марсе? Вот тем сукиным детям, что сидят на Земле, есть смысл беспокоиться.

• Предыдущая
• 26/35
• Следующая