Игра с нулевой суммой (СИ) - Блэр Фей - Страница 16

И зачем Бенька назвался чужим именем?..

– Молод ты, господин Карш, – заметил Амарек с усмешкой, а Бенька еще сильнее вскинул голову:

– Я принял род как старший мужчина!

Видимо, это была какая-то формула, потому что Амарек с почтением поклонился и пропустил Беньку вперед.

Они вошли в довольно большую комнату и остановились у порога. Хозяин отошёл куда-то в сторону – Алёха услышал непонятное постукивание, а затем увидел золотистый отблеск, и в руках обернувшегося к ним хозяина оказалась длинная и тонкая палочка с огоньком на одном конце. Огонёк этот, к Алёхиному удивлению, неожиданно давал вполне достаточно света, чтобы разглядеть всё помещение, обставленное очень просто: длинный стол, скамьи, у стены – какие-то столы с кастрюлями, тарелками, корзинками… кухня?

Закрепив палочку на какой-то деревяшке и поставив её на стол, хозяин куда-то ушёл, оставив Беньку и Алёху одних.

– Тебя надо выпороть, – сердито сказал Бенька, глядя на Алёху нахмуренно и зло.

– Чего?! – Алёха даже задохнулся от возмущения. Он-то думал, что они сдружились, а пацан снова за своё!

– Кто тебя воспитывал? – продолжал негодовать Бенька. – Праслики?

– Да что я сделал-то? – перестал что-либо понимать Алёха.

– Это же не постоялый двор! – Бенька даже руками всплеснул. – Разве платят за гостеприимство?!

– Так ты же то же самое сказал! – Алёха разозлился и, неосторожно плюхнувшись на лавку, чуть не взвыл от резкой боли в заднице и в бёдрах. И в икрах. И, кажется, вообще везде. Словно его тело приспособилось к ходьбе и на смену положения отреагировало не очень адекватно.

– Я сказал, что мы отблагодарим их, – Бенька почесал лоб и, вздохнув, тоже сел на лавку через стол от Алёхи.

– Это то же самое, – буркнул обиженно Алёха.

– Не то же, – Бенька ещё раз вздохнул, а потом махнул рукой и попросил: – Ты не разговаривай пока. Я сам буду.

– Что, вообще молчать? – съязвил Алёха.

– Да, – серьёзно сказал Бенька.

– Да пожалуйста, – уже по-настоящему обиделся Алёха.

Как бы то ни было, он тут просто слуга.

Алёха вытащил из кармана найденный арг и принялся его рассматривать. Да, какой-то король. Симпатичный. Молодой еще. И чего Бенька его так боится?

– А почему ты не хочешь… – опять начал Алёха, но Бенька вдруг подскочил и требовательно протянул руку.

– Дай сюда.

– Да пожалуйста, – пожал плечами Алёха. Ну не его это деньги, пускай…

Бенька поглядел на монету и протянул её обратно. Алехе показалось – с облегчением.

– Спрячь, – велел он, а затем, положив руки на стол, лёг на них щекой и уставился на огонёк на конце палочки.

Алёха тоже сидел тихо. Он вдруг понял, что замёрз и что его одежда так до конца толком и не высохла. А ещё – что она ужасно грязная и завтра чище не станет. И что у него нет сменного белья – даже трусов, не говоря уже о носках. И что тут точно нет никакого душа или ванны. И что завтра он наденет эту же грязную одежду на не менее грязного себя.

И ведь не то чтобы Алёха был чистюлей – нет! Не раз бывало, что он и спал в одежде, и трусы носил три дня – но это же другое! Что им сделается дома, когда всей его дороги – от компа до кухни? А тут его несколько раз изваляли в луже, потом конюшня, лошадь эта… Алёха до сих пор чувствовал её запах от себя, от всей одежды почему-то, а не только от штанов. Он промок, устал, он…

Алёха почувствовал, что вот-вот расплачется: в глазах защипало, а в горле встал комок, горячий, плотный, горький. Ну за что ему всё это? Вот такая жизнь? А главное – ведь это навсегда. Он всю жизнь тут и проживёт слугой, и ладно бы Бенькиным… почему-то ему такая перспектива казалась менее отвратной, нежели возвращение к прежнему хозяину. Хозяин. У него тут есть хозяин! Словно у собаки. И не сделать ничего! Он даже не знает, может ли уволиться. Вот если тут, к примеру, крепостное право – значит, нет? И с ним можно делать что угодно! Например, побить кнутом. Или ужина не дать…

Ох, зря он об этом вспомнил. До сих пор Алёха как-то позабыл о том, что голоден, но теперь буквально ощутил, как пуст его желудок. А ведь их тут не покормят! Точно не покормят. Да он не уснёт же так!

А может, и уснёт… вот если ляжет, и всё тело перестанет так болеть – может, и уснёт. Хотя есть всё равно хотелось зверски.

– Ночи путникам, – раздался женский голос от двери.

Алёха повернулся и увидел рядом с этим, как его… Ар… Арх… Ам… Амареком – странные тут имена какие! – женщину. Дородную такую, крепкую, высокую – и тоже в одной рубашке до пола. И ведь не стыдно же! Правда, её плечи закрывал большой платок, но всё равно…

– Ночи хозяйке этого дома, – тут же откликнулся, выпрямляясь, Бенька.

– Я Янгара, – представилась она, по-хозяйски решительно заходя в кухню.

– Я Карш, – Бенька чуть привстал. – А это Алох, мой слуга.

– Очаг топить поздно, – кивнула женщина. – Молоко осталось с дойки – может, и не скисло, – с сомнением проговорила она. – Сходи в ледник за молоком и колбасы возьми, – велела она Амареку, и тот послушно развернулся и ушёл. – Кролы есть.

Водрузив на стол миску с какими-то тёмными шарами размером почти с Бенькин кулак, Янгара поставила рядом с миской плетёную корзинку с полукруглым хлебом, который тут же, на весу, порезала на крупные куски длинным и широким ножом пугающего вида. Затем поглядела на Беньку и Алёху и ткнула пальцем в угол:

– Вода там.

Бенька немедленно встал и, махнув рукой Алёхе, пошёл в оный угол, где обнаружились большой, слегка помятый металлический таз и белый керамический кувшин с крупными нарисованными розами. К огромному Алёхиному удивлению, нашлось и мыло – вполне нормальное, разве что не слишком ароматное. Бенька взял его и вопросительно поглядел на Алёху: полей, мол. Тот полил, а когда Бенька руки вымыл и смыл мыло, Алёха приготовился, что тот ответит ему тем же, однако же пацан, обтерев руки висящим здесь же полотенцем, преспокойно развернулся и пошёл к столу.

Алёхе стало почему-то едва ли не до слёз обидно. Снова. Так вот, значит? Но а чего он, собственно, хотел? Он ведь слуга, возможно, вообще раб по местным понятиям, с чего бы барину ему на руки воду лить? А что сам Алёха себе нафантазировал – это его проблема. Так, наверное?

Алёха справился, конечно, хотя это было неудобно. И ужасно, донельзя оскорбительно. Так что он, вернувшись к столу, хмуро сел и, не глядя на уплетающего хлеб Беньку, тоже взял кусок и откусил большой кусок, демонстративно отвернувшись.

Хлеб был вкусный. Плотный, светло-коричневый, с ярким вкусом – кажется, не белый и не чёрный, а какой-то необычный. Сладковато-пряный, с плотной коркой. Прежде Алёха никогда бы не подумал, что можно с таким удовольствием есть пустой хлеб – впрочем, пустым он ел его недолго: вернувшийся вскоре Амарек принёс большой кувшин и колбасу, которую Янгара как-то ужасающе быстро порубила крупными, больше похожими на столбики, чем на круги, кусками. Колбаса была совсем черной, но Алёхе было все равно – он схватил один из столбиков и быстро сунул в рот. Может быть, конечно, он был слишком голоден, но, кажется, это была самая вкусная колбаса из всех, что доводилось ему есть.

Янгара между тем разлила молоко в большие керамические стаканы и поставила их перед Бенькой и Алёхой. Тот глотнул – нормальным было молоко. Чуть, может, сладковатым и ужасно жирным, но точно не прокисшим. И пахло незнакомо, но скорей приятно.

Как же хорошо быть если и не сытым, то на пути к этому! У Алёхи даже обида на Беньку почти прошла. Что с него взять-то, если он воспитан так? Это же настоящее средневековье – они ни о каком равенстве даже и не слышали. Чего обижаться? Мало ли, что они там в лесу совсем нормально говорили.

– Умеешь чистить? – спросил вдруг Алёху Бенька, протягивая ему один из шаров из миски на столе. Крол.

Алёха взял… что? Овощ? Фрукт? Он-то понадеялся на мясо, а как же зря! – и повертел в руках. У этого крола была очень плотная кожура, больше похожая уже на скорлупу, упругую и тонкую. И слегка шершавую. Чем бы подцепить?