Карьера одного борца - Шоу Бернард Джордж - Страница 49
- Предыдущая
- 49/74
- Следующая
- Нисколько, - решительно ответила миссис Байрон. - Люди являются на свет с готовыми талантами. Я вступила на сцену восемнадцати лет и сразу имела успех. Если бы тогда я понимала что-нибудь в укладе человеческой жизни или была бы постарше, я была бы слаба, робка, боязлива, одним словом, была бы никуда негодной актрисой; мне пришлось бы биться десять лет, чтобы приспособиться к сцене. Но я была молода, страстна, красива и с трагедией в душе, так как за два года до этого я убежала из дома и была жестоко обманута людьми. Поэтому я с такой же легкостью научилась своему искусству, с какой ребенок выучивает первую молитву; остальное пришло само собой. Мне довелось видеть, как другие актрисы целыми годами стараются отделаться от некрасивого голоса, неграциозной фигуры, неловких движений или от дюжины недостатков, существующих только в их воображении. Их старательные усилия, может быть, и имеют для них воспитательное значение, но, если бы у них был природный талант, им не нужно было бы ни усилий, ни воспитания. Может быть, оттого-то талантливые люди так легкомысленны и непостоянны, а посредственности - трудолюбивы и солидны. Признаюсь вам, что вначале мои способности были очень ограничены: я совершенно не годилась для комедии. Но я не особенно горевала об этом, и вот, мало-помалу, когда я стала немного постарше, способность играть комические роли сама незаметно пришла ко мне, как прежде независимо от меня дан был мне трагический талант. Я думаю, что все произошло бы точно таким же образом, если бы я и работала над тем, чтобы приобрести комический талант, только тогда я приписала бы этот успех своему трудолюбию. Большинство трудолюбивых людей думают, что они сами сделали из себя то, чем они стали. Но это все равно, как если бы ребенок думал, что он сам производит рост своего организма.
- Меня очень занимает ваше мнение, миссис Джисборн. Знаете, вы единственная из великих людей, занимающихся искусством, с которыми мне когда-либо приходилось говорить, не клянете искусство за то, что оно требует более напряженного труда, чем все остальные занятия. Все обыкновенно отрицают значение таланта и все приписывают сознательной работе.
- Само собой разумеется, что немало пользы приносит накопленный опыт. На сцене приходится, конечно, много работать. Но только талант побуждает меня делать эту работу, вместо того чтобы сидеть на кухне или штопать чулки.
- Вы, вероятно, очень любите свое искусство.
- Теперь, пожалуй. Но не природная склонность толкнула меня на этот путь. Я вступила на него тогда, потому что другого выбора у меня не было. А теперь я продолжаю идти по нему: иначе что же мне, старой женщине, еще делать? Боже, как я ненавидела театр в первые месяцы! А теперь вскоре мне придется покинуть его. Старость дает себя чувствовать, моя милая.
- Позвольте мне усомниться в этом. Я принуждена поверить, что вы немолоды, если вы так говорите. Но без всякой лести должна уверить вас, что вы производите впечатление женщины, еще не вышедшей из своей первой молодости.
- Однако я могла бы быть вашей матерью, дорогая мисс Кэру. Я могла бы по летам быть теперь бабушкой. Может быть, даже это так и есть.
В ее голосе прозвучали жалобные нотки, и Лидия решила воспользоваться случаем.
- Скажите, миссис Джисборн, вы так горячо говорили о материнстве. Испытали ли вы его в своей жизни?
- Да. У меня есть сын. Он родился, когда мне шел всего только восемнадцатый год.
- Верно, он унаследовал от своей матери талант и привлекательность.
- Не знаю, - задумчиво и с искренней печалью ответила актриса. - В детстве это был настоящий дьяволенок. Боюсь, мисс Кэру, что слова мои вам покажутся бахвальством, но с чистой совестью говорю, что я сделала для него все, что могла сделать самая преданная мать. Но он, когда вырос, убежал от меня, не попрощавшись, не дав о себе с тех пор ни единой весточки. Негодный мальчишка!
- Мальчики, из любви к приключениям, иногда совершают, сами не зная того, жестокие поступки, - сказала Лидия, внимательно вглядываясь в лицо своей гостьи.
- Нет, у него было не это. У него с раннего детства был несносный, необузданный характер. Он был упрям и мстителен. Если бы вы знали, как трудно любить упрямое дитя! Пока он был совсем маленьким, он жил со мной. Когда он вырос, я отдала его в школу и потратила на его воспитание уйму денег. Все было напрасно. Он не проявил ни разу даже тени доброго чувства ко мне. Я ничего не видела от него, ничего, кроме злобы, которую не могла победить никакая доброта, никакая ласка. Поверьте мне, что нельзя представить себе худшего сына.
Лидия молча и серьезно слушала ее. Вдруг миссис Байрон, совсем неожиданно, закончила:
- Бедный мой Кэшель (Лидия едва удержалась от восклицания), дорогой мой мальчик! Как горько, что я принуждена так худо говорить о тебе... Видите, я еще люблю его, несмотря на горе, которое он принес мне.
Миссис Байрон вынула из элегантной сумочки носовой платок, и Лидия поморщилась в ожидании слез. Но гостья только с большим изяществом поднесла платок к губам и встала, собираясь проститься. Однако Лидии, которой, кроме понятного интереса, какой возбуждала в ней мать Кэшеля, эта женщина показалась интересной сама по себе, и она уговорила ее позавтракать. Из двухчасовой беседы с ней она заключила, что Аделаида Джисборн начиталась в молодости сентиментальных романов в духе Вертера и продолжает отдавать свой досуг чтению любой книжки, какая попадется ей под руку. Ее суждения были так необычны, характер так странен, мысли так по-женски непоследовательны, что Лидии, по мужскому складу ее ума и характера, бесконечно чуждой всего этого, но склонной увлекаться всякой экстравагантностью других, показалось, что она имеет дело с замечательной, почти гениальной женщиной. Лидия сознавала ограниченность своих даровании и скромно считала себя только трудолюбивой, терпеливой и хорошо образованной кропательницей ученых книг; она невольно сравнивала себя со своей гостьей, и это возвышало мать Кэшеля в ее глазах. Миссис Байрон понравился дом ее новой знакомой, завтрак, приветливое и внимательное молчание, с которым хозяйка выслушивала ее болтовню. И хорошее расположение духа так увеличило природную ее привлекательность, что Лидия была окончательно очарована ею и невольно стала думать о том, какую любовь к себе рождала, верно, эта женщина в сердцах мужчин в годы своей молодости. Она поймала даже себя на мысли, сможет ли она когда-нибудь заставить Кэшеля полюбить себя так, как должен был хотя бы в первое время любить его отец эту женщину.
- Предыдущая
- 49/74
- Следующая
