Самурай - Оловянная Ирина - Страница 47

• Предыдущая
• 47/83
• Следующая

— Понятно. У меня ещё одна просьба. Капитан сказал, что я напомнил Рольяно о чести.

— Да, и что?

— Нет, мне его, в общем, не жалко. И про последствия не надо мне рассказывать, я все понимаю. Но… муторно как-то… — Я помолчал, ну не могу я объяснить, что мне не нравится! Поэтому я просто перешёл к своей просьбе. Может быть, это поможет. — Полтора года назад мы уничтожили семью Алькамо.

— Я даже помню, как ты об этом узнал.

— Угу. И муниципальные службы Палермо теперь наши. В том числе приюты. Я хочу знать, для чего я лгал. Мёртвых же это не вернёт.

— Правосудие для тебя ничего не значит?

— Это не то… Не знаю, как объяснить… — Я просто в отчаянии. Почему меня никто не понимает?

— Ладно. — Проф повернулся к компьютеру и вошел в сеть. — Садись читай.

«Отчет комитета по развитию и использованию завоеванных территорий.

Часть 6.

Муниципальные структуры города Нью-Палермо.

h) Детские приюты.

Отчет комиссии по строительству.

Отчет медицинской комиссии.

Отчет финансовой комиссии.

Отчет специальной комиссии комитета по образованию.

План предлагаемых мероприятий».

Документ датирован позапрошлой осенью. Читать все подряд я не стал. Только выводы. И меры. Строительство: сто лет не ремонтировали, условия для жизни кошмарные. Финансы: систематическое разворовывание средств на двух уровнях, муниципальном и в самих приютах. Медицина: все дети отстали от своих ровесников в весе, в росте, в умственном развитии. У большинства авитаминоз, гастрит, хронический бронхит, кариес, сколиоз и ещё несколько названий болезней, которые мне ни о чем не говорят. Медики рекомендуют санаторный режим, лечение всех этих болячек, наблюдение невропатолога и детского психиатра. Всем. Потом список мер, расчёт, во что это обойдётся, а потом следующий ультиматум:

«В случае если корпорация не сочтёт возможным выделить необходимые средства, прошу принять мою отставку. Председатель медицинской комиссии, начальник МСВС Кальтаниссетта, генерал-лейтенант Террачино»

«Присоединяюсь. Генеральный ревизор ЦБ (имя, фамилия)»

И резолюция:

«За какого людоеда вы меня тут держите?! Щенки кусачие! Не видите дальше собственного носа! Детей они пожалели. Я тоже. А ещё я жалею будущих жертв этих рассадников уголовной преступности и средств на расследования, возмещения, компенсации, лечение и похороны! Оплатить всё. Из резерва фонда развития. Ваш старый толстяк, но пока ещё не маразматик, Чезаре Кальтаниссетта»

А мог бы такое написать несостоявшийся дон Рольяно?

Я выключил комп и повернулся к профу.

Он начал читать:

— Я где-то слышал,

Что люди с тёмным прошлым, находясь

На представленье, сходным по завязке,

Ошеломлялись живостью игры,

И сами сознавались в злодеянье…[21]

Что тебя так мучает? — спросил проф.

— Он не находился на представлении, он в нём участвовал, и я тоже. Столичный трагик, которого принудили отправиться в провинцию последние нововведения, — усмехнулся я.

— Не страшно ль, что актер проезжий этот

В фантазии, для сочиненных чувств,

Так подчинил мечте свое сознанье,

Что сходит кровь со щек его, глаза

Туманят слезы, замирает голос

И облик каждой складкой говорит,

Чем он живёт! А для чего в итоге?

Из-за Гекубы! Что он Гекубе?..[22]

Уже ничего. Он, наверное, хотел подарить этот камень своей жене. Если можно убить ради неё одного человека; почему нельзя убить сто?

— Значит, одного тоже нельзя.

Понедельник получился не слишком весёлым. Опять занятие у синьора Брессаноне, опять после пропуска. Опять ничего не решил. Злорадные ухмылки Ориоло. Ненавидящий взгляд Линаро, издалека. Я тоже посмотрел ему в глаза, он отвернулся. Чёрт! Я чуть не взвыл из-за этой победы. Теперь надо сделать так, чтобы он осмелился не только смотреть на меня издалека, но и подойти и набить морду, если, конечно, сможет. Это тебе не осуждающий взгляд невинной жертвы! Это уметь надо.

Что же это за мир такой? В котором умный и талантливый парень сам бежит к садистам и ублюдкам, недостойным чистить его ботинки, и просит, чтобы его избили. И радуется, что не случилось чего похуже. И ещё благодарен небось что по голове ни разу не ударили! Ну это ясно, его голова — достояние корпорации, не смейте её портить. А то вас самих… Наверное, там и впрямь одна половина населения стучит на другую, иначе до него дошло бы, что я сам, уж точно, ни при каких обстоятельствах, на него не донесу. А больше нас никто не слышал. Ну не расставили же их эсбэшники жучки по всему Палермо. А жучок на территории Больцано — это вообще скандал, если не война со всеми сразу. Ну почему он такой псих?!

Днём я так упорно занимался математикой (позориться ещё и в четверг ну совсем не хочется), что Виктор пришел звать меня на тренировку. Так. Ещё немного, и он меня туда волоком потащит.

Вечером я предъявил себя друзьям: живой я и здоровый. А что было, рассказать не могу.

— С тобой точно все в порядке? — спросила Лариса, когда мы с ней отошли немного в сторонку.

— Угу. А депрессивный я потому, что опять видел этого парня.

Лариса кивнула:

— Это надолго. За пару недель даже ты не можешь победить в такой войне.

Как мне понравилось это «даже». Я развеселился.

В среду были очередные учения, синьор Соргоно решительно отказал Виктору, когда тот просился поучаствовать. Пришлось долго объяснять, почему нельзя. Меня самого пустили года полтора назад. Я, правда, не стал рассказывать, как я этого добился. Не дай бог, попробует повторить. Я отвёл его на наблюдательную вышку и вручил бинокль: пусть посмотрит, это интересно.

На игре мне не повезло. Меня подстрелили, причём в самом конце. Хорошо хоть отмываться не пришлось: почти вся краска попала на комбинезон. Зрелище, кстати, не для слабонервных: огромное красное пятно, окруженное брызгами, очень похоже на жуткую кровавую рану; даже не знаю, каким оружием можно нанести такую. Бутылкой кетчупа разве что.

Весь вечер я готовился к завтрашним занятиям в университете.

Утром в четверг я заметил, что так и не разобрал сумку, с которой ездил на Селено. Полез туда за отмычкой (всегда носи с собой) и наткнулся на бластер. О Мадонна, клептоман я, клептоман. Пора бы отвыкнуть. Семь лет уже кошельков не краду. Хм, а почему проф ни разу меня не поймал? Не меньше ста всяких краж, в том числе из его кармана. Хоть раз он должен был об этом узнать. Никогда я его не пойму!

Передо мной, как перед Энрико Стромболи несколько дней назад, встал вопрос, что же делать с бластером. Не игрушка… Ох, опаздываю. Бластер я оставил на столе, чтобы не забыть сдать его в оружейную, когда вернусь. Ну не убьют меня за него. А горничная его не тронет, лучше стол оставит невытертым.

Когда я, счастливый и довольный: утер нос Линаро, Ориоло и всем остальным, — посадил «Феррари» в парке, на посадочной площадке меня поджидал очень сердитый синьор Соргоно.

— Добрый день, — сказал я озадаченно.

— Пойдем-ка со мной, — поманил он меня.

Я пошел. И увидел: один из трехсотлетних нью-британских дубов, гордость Джорджо, оказался сожжённым мощным импульсом, явно из боевого бластера. О, Мадонна, что это случилось?

— Жертвы? — спросил я севшим голосом.

— Обошлось, — так же кратко ответил синьор Соргоно. — Подробности тебе синьор Галларате расскажет.

• Предыдущая
• 47/83
• Следующая