Рождественская конфетка (СИ) - Аарон Селия - Страница 14

— Я не смогу работать до 18 января. Пропущу всю рождественскую суматоху, но мне все равно придется платить по счетам. — Хэнк подходит к прилавку и проводит рукой по мрамору. — Подрядчики придут за оплатой по всем работам, которые они вложили в это место. Я просрочу кредит, и мне нечего будет на него предъявить. Все это исчезнет. Ты получишь то, что хотела.

Его плечи поникли.

По моей щеке катится слеза.

— Должно же быть что-то, что мы можем сделать.

— Мы? — Он опускает взгляд и качает головой. — Я думал, что можем быть «мы». Но я ошибался. Ты не та, за кого тебя принимал.

Как может мое сердце разрываться пополам, когда оно наконец-то стало целым?

— Хэнк, пожалуйста…

— Тебе лучше уйти.

— Мне очень жаль. — Я знаю, что этого недостаточно, но это все, что у меня есть.

Он не смотрит на меня.

Я вытираю слезы со щек и мечтаю найти правильные слова, чтобы утешить его.

— Пожалуйста, уходи.

Жгучая боль проникает глубоко в мои кости, и слезы сильнее текут по щекам. Я открываю дверь и выхожу в холодную ночь.

Моя голова раскалывается, когда спускаюсь в магазин. Утренний свет просачивается через передние окна, и я вздрагиваю от его яркости. Протягиваю руку и включаю кофеварку. Она с бульканьем оживает и начинает свою утреннюю рутину. Обычно в это время я готовил свежие пончики и раздавал их всем своим клиентам. Только не сегодня утром.

Мимо медленно проезжает машина, водитель смотрит на магазин, потом прибавляет скорость. «Закрыто». Так написано на табличке на двери. Это окончательно. Люди входят в студию напротив. Моя грудь болит при мысли о том, что Олив продолжает жить своей жизнью. Думал, что нашел что-то настоящее, что-то стоящее. Я был полным идиотом. Она просто играла со мной.

Я наливаю себе чашку дымящегося кофе и сажусь за один из маленьких столиков. Вчера вечером позвонил своему представителю в городском совете, надеясь на чудо. Все, что она могла мне сказать, это то, что она выступит на собрании восемнадцатого числа. Слышал, как на заднем плане играет музыка. Я остался сам по себе.

Олив. Мои мысли возвращаются к ней, к нашей единственной ночи вместе. Я пытаюсь отогнать воспоминание, но оно слишком свежо. Моя кровать все еще пахнет ею, ванилью и сладостью. Мне приходится постоянно твердить себе, что она жестокая и расчетливая, совсем не такая, какой кажется.

Стук в дверь привлекает мое внимание. Поднимаю взгляд и вижу, что там стоит миссис Рид с сияющей улыбкой на лице.

— Мы закрыты. — Я отпиваю кофе и обжигаю язык.

— Открывай.

— Я не могу. Закрыто департаментом здравоохранения.

— Я знаю это, болван. А теперь открой дверь, пока не позвонила твоей матери. — Она стучит костяшками пальцев по стеклу.

Я взрослый человек, но угроза позвонить маме заставляет меня подняться на ноги. Отпираю дверь и открываю для нее. Она входит и достает несколько сложенных бумаг из своей сумки с леопардовым принтом.

— Вот, возьми это. Одну повесь на стену на видном месте. Другую оставь в своих документах. — Миссис Рид включает свет, и мое похмелье усугубляется. — А теперь принимайся за работу. Я ожидаю коробку пирожных и полдюжины карамельных яблок к тому времени, как закончу занятия. Сегодня днем прибудет еще больше внуков.

Я разворачиваю бумаги и натыкаюсь на слова и официальную эмблему города.

— Это лицензия на ресторан.

— Так и есть. Олив попросила её для тебя сегодня утром. Заплатила пошлину и все такое. Дело сделано.

— Но ведь сегодня же суббота. — Я в замешательстве уставился на неё.

— Когда ты жена мэра, у тебя всегда есть к кому обратиться. Так уж случилось, что ты мне нравишься, и моя семья любит все, что ты здесь делаешь. Так что оно того стоило. — Она машет рукой в сторону прилавка. — А теперь приступай к делу. Рождественские угощения сами себя не сделают.

— Да, мэм. — Я придерживаю для нее дверь, когда она выходит. Подняв взгляд, замечаю, что Олив стоит у окна, сцепив руки под подбородком.

Я бросаю бумаги на стол, проскакиваю мимо миссис Рид, скольжу по ледяной улице и врываюсь в студию. Все ученики оборачиваются и смотрят на меня.

Олив делает неуверенный шаг в мою сторону.

— Мне правда очень жаль, что так вышло…

Я притягиваю ее в свои объятия и крепко целую. С ней в моих руках все кажется правильным. Подхватываю ее и несу в заднюю часть студии.

Кендейс подмигивает мне, когда я прохожу мимо.

— Я проведу занятие, пока вы двое улаживаете свои разногласия. — Она запрыгивает на платформу. — Ладно, давайте сделаем собаку лицом вниз!

Продолжаю идти и закрываю за нами дверь в холл.

— Мой кабинет слева. — Олив обвивает руками мою шею. — И еще раз прошу прощения. Мне очень жаль.

Поворачиваю налево в ее кабинет и пинком захлопываю за нами дверь. Сажусь на диванчик, усаживая Олив к себе на колени и целую, вкус ее губ успокаивает всю боль от предыдущего дня.

Отстраняюсь и обхватываю ее лицо руками.

— Ты спасла мой магазин.

Девушка пожимает плечами.

— Я вроде как спасла его от себя, наверное.

— Спасибо.

Ее глаза слезятся.

— Мне очень жаль, что так вышло…

— Ш-ш-ш… — Я продолжаю её целовать. — Ты прощена. Я сожалею о том, что сказал вчера вечером. Это была неправда. Ты — все что мне нужно.

— Неужели? — Ее глаза блестят от слез.

— Так и есть. — Снова целую ее, проскальзываю языком ей в рот. Мой член дергается напротив ее задницы, и она охает, когда сдвигается и трется о мой стояк.

— Я хочу с тобой большего. Знаю, ты думаешь, что все это неожиданно и что мы недостаточно хорошо знаем друг друга, но я хотел большего с тех пор, как нам исполнилось семнадцать. — Провожу большими пальцами по ее гладкой коже. — Я никогда ни в чем не был так уверен.

Оливия хмурит брови.

Мое сердце замирает.

— Слишком много, слишком рано?

— Нет. — Она целует меня, и любовь взрывается в моем сердце. — В самый раз.

Провожу руками по ее спине, прижимая ближе. Я не могу ею насытиться.

— Могу я тебе кое-что сказать? — Целую ее в шею и облизываю до самого уха. Она дрожит, и дыхание вырывается мягким стоном.

— Д-да. — Олив сжимает мою рубашку.

Покусываю мочку ее уха и скольжу руками вниз к ее талии и под рубашку.

— У меня была фантазия о тебе.

— Неужели? — Она откидывает голову назад, и я целую ее в ключицу. — И какая?

— Что ж. — Я опускаю руку к поясу ее штанов для йоги. — Она включает в себя вот это.

— Мои штаны?

Опускаю пальцы ниже и просовываю их в ее трусики. Она уже влажная, и я медленно обвожу клитор указательным пальцем.

— У тебя случайно нет запасных?

— Запасных штанов? — Я стону, когда Хэнк проводит пальцем по моему клитору. — Есть.

— Идеально. — Он вводит в меня два пальца.

— Хэнк, — вздыхаю я, когда он опускает чашечку моего спортивного лифчика и берет сосок в рот. — Что ты собираешься сделать с моими штанами?

Он смеется, уткнувшись мне в грудь, и это вызывает во мне дрожь удовольствия. Быстрым движением мужчина переворачивает меня и прижимает грудью к подлокотнику дивана. Затем дергает мою задницу вверх.

— Что ты…

Рвущийся звук заставляет меня повернуть голову, чтобы посмотреть на него. Но Хэнк не смотрит на меня. Он не отводит взгляд от дыры, которую проделал в моих штанах, потом отодвигает мои трусики в сторону и опускает голову. Когда его язык касается моих складок, я выдыхаю:

— О Боже!

— Протяни свое дерево к небесам! — Чересчур восторженный голос Кендейс просачивается сквозь стену.

Хэнк не останавливается. Он глубоко исследует меня, пробуя на вкус, а затем проводит языком по моему клитору и щелкает им.

Что-то в том, как он разорвал мои штаны, возбуждает меня больше, чем должно, и я уже задыхаюсь и качаю бедрами напротив его языка. Хэнк вводит в меня два пальца, и я толкаюсь им навстречу.