Принцесса для психолога (СИ) - Матуш Татьяна - Страница 103

Открыть и подставить под небесную благодать все миски и фляги воины догадались и без приказа, но вот толку с этого почти не вышло, дождь прошел короткий и очень странный. Кое-где уронило по капле. И, хоть капли были размером с половину ведра, в миски почти не попало.

Точно, посмеялся родственничек! Чтоб ему в Облачном Саду заблудиться…

Но злилась одна Росомаха. Воины подставляли руки и лица под нежданную благодать и смотрели на свою кесару с восторгом и почти религиозным страхом. Для них этот нечаянный дождь был железным доказательством божественного происхождения Алессин и ее прочных "связей" на Небесах.

По опасной тропе прошли, как по главной улице Шариера. И лошадей провели спокойно, ни одну не потеряли.

Лесс не удивлялась. Если всадник не видит причин для тревоги, не тревожится и конь. А не тревожится — так и не шарахается, логично? Какая тут мистика, помилуйте боги.

А воины, миновав тропу вообще без потерь, окончательно уверились, что они теперь избраны, жизнь устроена: и настоящая, и будущая, и загробная — и заметно повеселели.

На выходе из долины Алай обнаружил небольшую пещеру. Оттуда быстро выгнали скорпионов и устроили постель для кесары: две попоны, воняющие конем под низ, и одну — сверху. Тоже — воняющую, но мулом. Есть ли разница и в чью пользу, Лесс не определила. Устала так, что ей было совершенно все равно, чем там пахнет.

После такого перехода она и сама благоухала почище, чем лошадь и мул вместе взятые. И если благородное животное согласилось ее везти, так ей и вовсе не к лицу нос воротить.

Как разместились аскеры, девушка, к стыду своему, не посмотрела. Не нашла в себе сил. Но, наверное, как-то справились: и лагерь огородили, и дозоры выставили. Потому, что утром ее разбудил не лязг сабель, и не вопли пленных, а божественный аромат свежезаваренного кофе.

Лесс открыла глаза.

Загораживая вход, на корточках перед ней сидел Алай и аккуратно водил дымящейся чашкой перед носом.

— Что-то случилось? — спросила она вместо "доброго утра", вцепляясь в чашку, как утопающий в змеиный хвост.

— Все хорошо, моя кесара, — Алай наклонил голову, — переночевали. Ни лошадей, ни воинов не потеряли. Одного слугу укусила змея. Сам виноват, наступил в темноте.

— Ага, — невпопад кивнула Лесс, обжигаясь кофе. Что-то было не так, не правильно. Но сонный, затуманенный мозг отказывался выдавать ответ. И, лишь спустя время, до нее дошло.

"Моя кесара…"- Так к ней не обращались никогда.

— Алай? — карие глаза встретились с черными, спокойными и серьезными, — ты… не ошибся?

— Нет, Алессин. Ни я, ни остальные. Я тебя поэтому и поднял до солнца. Рассвет — лучшее время, чтобы принять клятву.

Клятву… Не просто воинскую присягу, которую нарушать, конечно, нельзя, но если очень припекло — то можно и даже желательно. А личную клятву верности, которую здешние жители избегали давать магам. Потому, что тогда и клятва получалась магическая: нарушишь — умрешь, все просто.

Клятва верности подразумевала, что тот, кто поклялся, будет защищать своего сеньора ценой жизни, своей — и всего рода и добровольно отказывается от права уйти по облакам позже него. Росомахе бы и в голову не пришло потребовать такое… но существовала негласная традиция. Если уж предложили — отказываться нельзя.

Отвергнуть такой подарок — оскорбить смертельно.

— Ты и… кто еще? — спросила девушка, внешне спокойно, скрывая свое волнение за хмурым выражением лица… Она его с прошлого дня не прятала за шамайту.

— Все. Все воины.

Два десятка аскеров из не самых влиятельных, но и не из последних родов. В перспективе, это неплохая такая армия. С которой можно попытаться отбить Шариер и трон… Знать бы еще, что, Темные Боги их всех забери, происходит.

Но размышления о политике ждали. А рассвет ждать не собирался.

Росомаха потратила немного драгоценной воды на умывание и вышла из пещеры под хмурое небо, со вчерашнего дня покрытое облаками.

После смешного дождя песок был рыхлым. У самого выхода из земли пробивалась трава в каплях утренней росы. Здесь скапливалась влага. Дальше, насколько хватало глаз, росли только колючки.

Воины ждали ее, выстроившись полукругом. Алай подал знак и все они, одновременно, опустились на одно колено. Лица были разные: молодые и средних лет, хмурые, воодушевленные и почти отчаявшиеся. Но глаза не отводил никто. И ни в одном взгляде Росомаха не прочла осуждения за то, что показалась с открытым лицом.

— Моя госпожа, — заговорил Алай, первым и аскеры нестройно повторили за ним, — позволь служить тебе в радости и бедах. Быть мечом, щитом и посохом в дороге…

Над пустыней медленно поднималось солнце, благословляя творимое непотребство: воинов, избравших своим сеньором и повелителем женщину с открытым лицом, и клявшихся ей в верности не только за себя, но и за весь род.

— Принимаю, — сказала Лесс, выслушав воинов, — и клянусь вознаградить верность — верностью, а измену — немедленной смертью. Да видит солнце!

Рыжий шар показался из-за облаков и снова спрятался. Но, похоже, аскеры сочли, что все в порядке.

Лагерь сворачивали быстро. Да и не было у них, практически, ничего. Ни шатров, ни поклажи, ни заводных лошадей и верблюдов. Ни, даже, сменной одежды. Только полупустые фляги и оружие.

— В монастырь Рауши? — спросил Алай, подсаживая кесару в седло.

— Не дождутся, — она сдвинула брови и махнула узкой кистью туда, откуда поднималось солнце, где светлели барханы, кое-где одетые колючками. В самое сердце Хаммгана. Сверкнули тонкие золотые кольца.

— Туда.

Их не ждало, и не могло ждать в этом направлении ничего, кроме мучительной смерти от жары и жажды. Но Росомаха уверенно направила своего коня в сторону от караванных троп, как будто прекрасно понимала — что и зачем она делает и точно знала, чем все это закончится. Словно ей сам Святой Каспер все рассказал, в подробностях!

И весь отряд потянулся за ней. Ни одна рука не придержала повод.

Тюрьма оказалась на удивление комфортной. Или это была не тюрьма? Но как еще можно назвать каморку, размером шесть на шесть шагов, без окон, забранную решеткой, которую заперли снаружи на ключ. Гостевым домом точно не получалось.

Но здесь было сухо, тепло маги организовали, а плащи, брошенные на "воздух", обеспечили тот самый комфорт.

Маркиз плюхнулся на пол первым и с удовольствием вытянул длинные ноги. Его высочество Рами посматривал на Кайтера с интересом: большой вельможа, дипломат, личный друг Регента, вхожий в лучшие дома двух континентов дорогим гостем — выглядел и здесь вполне на месте. Даже, пожалуй, больше на месте, чем в бальных залах. На фоне толстой кованной решетки, в резком свете немилосердно чадящего факела, Рами вдруг заметил то, что напрочь ускользало от него раньше: короткий, но глубокий шрам на подбородке, мощную кисть руки с заметными венами и твердыми мозолями. Она расслабленно лежала на колене, но представить эту ладонь сжимающей рукоять тяжелой шпаги было куда легче, чем вывязывающей сложный узел на шелковом шейном платке. Взгляд цвета стали… Сейчас в нем совсем не осталось голубизны — и это был взгляд очень опасного парня. Пожалуй, такого только за решеткой и держать.

Принц посмотрел на Верну — лекарка выбрала место в углу и прислонилась к стене. Пальцы ее быстро и ловко переплетали растрепавшуюся косу. Девушка смотрела в пол, но выражение лица Рами разглядел: насмешливое и упрямое. Тревоги не было.

Стратег, объявивший войну Энгури, сидел на коленях, поджав под себя ноги и выпрямив спину. Читать по его лицу всегда было задачей нетривиальной, но принц каждый раз пытался. Иногда даже получалось.

Марк выглядел… довольным. Вернее — удовлетворенным. Словно случилось как раз то, что он ожидал и вписал в свои планы. Пожалуй, он мог бы и задремать, прямо так, сидя.