Принцесса для психолога (СИ) - Матуш Татьяна - Страница 45

— А братья?

— Я — единственный сын.

— Почему же ты до сих пор не женился? — всерьез удивился принц, — вот ты погибнешь и кто о твоих старых родителях позаботится?

Руслан хмыкнул. Разговор его позабавил.

— Знаешь, я как-то не планировал погибать. А не женился… не срослось. Та, кого я хотел, за меня не пошла, — с неожиданной откровенностью продолжил он, — а та, которая хотела меня… Да я лучше в вашу Каванараги без штанов прыгну!

Передернуло так, что он сбился с ритма.

— Такая страшная?

— Да нет. Она красивая. — Руслан закрыл глаза и попытался вспомнить Татьяну. Не такой, какой он ее увидел в первый раз — измученную абстиненцией, с искусанными в кровь губами, черными провалами глаз в которых плескалось безумие, пахнущую кислым потом… с синяками на тонких запястьях. Отец пытался ее спасти — как мог, привязав за руки к тяжеленному столу из дуба.

Сейчас перед глазами встала совершенно другая девушка. Татьяна через восемь месяцев после их первой встречи. Девятнадцатилетняя красавица в узких джинсах и тонком джемпере из альпаки, с модной стрижкой и неброским, но грамотным макияжем, сделавшим из нее просто воздушное, нереальное создание. И ее глубокий голос с ласковой хрипотцой (курить нужно меньше, а начинать в тринадцать вообще идиотизм) почти услышал:

— Женись на мне. Я тебе хорошей женой стану. Лебединой верности не обещаю, я этого не умею. Детей… это тоже вряд ли, да оно и к лучшему. Зато деньги на исследования, гранты, зеленый свет по всем направлениям, землю под клинику — это все ты получишь. Столько получишь, что не съешь.

В тот день Руслан послал ее лесом совершенно спокойно. Уверен был, что ее папа, узнав о таких инициативах, только пальцем у виска покрутит — дочь второго лица в стране и психотерапевт из районной поликлиники! Хороший, да, этого не отнимешь. Не зря же именно к нему, как к последней надежде, пришел министр Санин, когда единственная дочь плотно подсела на наркотики и попыталась выйти в окно одиннадцатого этажа. Но принимать какого-то доктора в семью? Шутить изволите?!

Оказалось, нет. Не учел Руслан, какого страха натерпелся министр и как был доволен успешным лечением. Как слон после трехведерной клизмы!

— Женись, — повторил он. По телефону. Видно, не считал вопрос достойным личного присутствия. — Жена — красотка, приданое дам царское, всем твоим бедным родственникам хватит до упора. Одно условие — в кулаке ее держи. Сорвется опять — тебе не жить. Из под земли достану и обратно закопаю. Понял?

То, что у "жениха" может быть свое мнение, как бы не рассматривалось вообще. Вы о чем, господа? Саниным не отказывают. Если жить хотят.

Руслан так ушел в себя, что не сразу сообразил — принц чего-то ждет.

— Извини, Нари. Задумался.

— Я спросил: если девушка красивая, почему отказался? Или рода совсем плохого?

Послать пацана туда же, куда Татьяну? Не вариант. Он впервые заговорил с Русланом, как с человеком, у которого может быть какой-то собственный взгляд на вещи — это стоило поддержать. Психолог перебрал в уме все причины своего несостоявшегося брака (вот уж точно, хорошее дело таким уродским словом не назовут) и выдал самую понятную для средневекового парня:

— Она детей иметь не могла. После болезни.

Прокатило на "ура". Больше принц о его личной жизни не спрашивал, и слава богу. Рассказывать о том, как отказал всемогущему Санину и на следующий день вылетел с работы, а потом загремел под суд, у Руслана не было ни малейшего желания.

Да и сложно одновременно делать три дела: грести, думать и трепаться.

А над дворцом Священного Кесара вот-вот должно было подняться солнце. Оно уже согрело воздух и чуть-чуть, совсем слегка подкрасило край неба малиновым.

Солнце никого не разбудило. Но не потому, что было деликатным. Так вышло, что в эту ночь во дворце никто не спал.

— Ищут, — величественная старуха во вдовьем покрывале с неудовольствием наблюдала со стены, как толпа воинов прочесывала сад, тыкая по кустам палками. В окнах крыла напротив метались огни ламп. Внезапно послышался сухой, жалобный звон, словно что-то разбилось и следом над темным садом полетели проклятья…

— Ищут, — согласился Агар. — Но никого не найдут. Второго дня двое рабов упились и подрались. До смерти.

— Священный…

— Госпожа моя, это были всего лишь "нижние" рабы. Никто не стал беспокоить священного такой малостью, отрывая от важных государственных дел, — последние слова евнуха прозвучали, как издевка.

— Хорошо, — кивнула Зара, — надеюсь, змею поймают. Этой имперской твари словно демоны ворожат! Трижды она избегла ловушки…

— В четвертый раз непременно попадется.

Уверенность Агара была заразительна. Старуха кивнула, уже спокойнее.

— Священный приказал принести ему списки всех, кто жил в "женском" крыле при Великом, — сказал Агар, — и всех, кто живет здесь сейчас. Я писал их весь день.

Зара смерила его нечитаемым взглядом:

— Надеюсь, ты написал их хорошо. Разборчиво.

— О да, госпожа моя. Очень красивыми рунами. Священный разберет все… что мы позволим ему разобрать.

— Куда их понесло? — спросила Зара, наблюдая, как открываются ворота и выпускают небольшую кавалькаду всадников. Один конь был заседлан дамским седлом. Он бежал рядом с черным жеребцом Священного, стремя в стремя, и кесар сам держал его поводья, правя своим конем только коленями.

В первый раз в голосе женщины прорезалось глухое раздражение. Или это была зависть? К Равноправной, которой было позволено гораздо больше, чем обычной женщине Шариера, пусть даже знатной, возлюбленной — и матери первенца.

— В крепость. Не переживай, госпожа моя. Ничего они там не узнают. Мошенник связан клятвой. Он будет молчать.

В крепость Шери, выстроенную у моря и сторожившую порт Шариера, женщины не допускались. Но для Равноправной закон и обычай делали исключения. Кесара, венчанная малой короной, вообще была здесь исключением из правил, так что комендант крепости не удивился, когда Священный протянул руки и снял с коня кокон из кучи покрывал.

И ничего не сказал, когда правитель направился к U-образному корпусу тюрьмы, выстроенному рядом с куполом бани для воинов и длинным зданием верфи.

Тюрьма в Шери была небольшой, всего двадцать восемь камер и то, половина из них пустовала. И — нет, не потому, что в кесарии царила несказанная благость. Просто большая часть преступлений расследовалась на месте и там же выносился приговор — как правило, какое-то количество плетей, на усмотрение десятника. Получил, сумел уползти — Святой Каспер тебя любит. Не повезло — отвезли за город и закопали.

А в крепости содержали лишь тех, кто был зачем-то еще нужен Священному.

Сбежать отсюда, наверное, не сумел бы и принц без титула — это было первое, о чем подумала Росомаха. Не полагаясь на охрану крепости, комендант пустил патрули по внутренней стене самой тюрьмы.

Решетки на окнах внушали почтительный трепет своей толщиной и малым расстоянием между прутьями. А сами камеры были вырыты в земле, под ногами, и запирались сверху. Пахло сыростью, из-за близости моря даже стены сочились влагой, а кое-где в ямах вода стояла по пояс взрослому мужчине.

— Наш не здесь, — сказал Янг, словно прочитав мысли кесары, — я приказал его поберечь. Через клепсидру достанут и доставят сюда. Садись пока.

Росомаха любезным приглашением не воспользовалась.

Привели заключенного. Лесс с трудом узнала нагловатого разбойника в это оборванном, сутулом, кашляющем несчастном, со следами побоев и рукой, на которой не хватало пальцев.

— Палач одевается, — отчитался смотритель, — сейчас будет, но… Бесполезно это, Богоравный, палача уже применяли.

— Вижу. Палача не нужно, сам справлюсь.

Смотритель тюрьмы подобрал челюсть и с сомнением посмотрел на юношу.

— Прислать пару аскеров? Поздоровее. Какие-нибудь э-э-э… инструменты?

— Благодарю, у меня все есть. Никто не нужен. Оставьте нас.