Принцесса для психолога (СИ) - Матуш Татьяна - Страница 93

Солнце, которое неспешно, даже лениво поднималось над скалистой гребенкой, было словно заключено в кольцо. И кольцо это было красным.

— Плохая примета, — заметил калаф хассэри.

Старик был облачен в легкий доспех, согласно его высокому статусу, но шлем одел самый обычный. Его личный, с пышным султаном, с неохотного согласия калафа, позаимствовал один из рядовых воинов.

— Плохая, — спокойно согласился Янг. Он был в обычной шамайте, и только под хафаном скрывалась тонкая кольчуга. Слишком тонкая, чтобы уберечь от удара копья, но способная спасти от стрелы на излете, дротика и скользящего удара сабли. Не слишком надежная защита, но зато не лишающая подвижности. — Только не для нас, а для ниомов.

— Мне бы твою веру, Богоравный, — отозвался калаф.

— Так возьми, — пожал плечами Янг, — мне не жалко, у меня много.

Они заняли самую стратегически удобную точку, верхнюю дорогу, проходившую по гребню. С нее были отлично видны все подходы, и отряды царя ниомов: легкая конница в пластинчатых панцирях и с круглыми щитами, тяжелая конница — очень небольшой отряд, окруживший повозку, над которой трепетал на утреннем ветру личный вымпел царя, и немногочисленная пехота, которые с двух сторон стягивались к Каменной долине, не стали для них секретом.

Калаф поднял руку и подозвал одного из своих сыновей.

— Скачи за подмогой, — велел он, — собирай всех. Я недооценил царя ниомов, кажется, он привел с собой весь свой народ, включая стариков и рабов. Нам нужны еще воины, иначе гребень не удержим.

Юноша кивнул и распорядился, чтобы к нему подвели коня.

Священный выглядел спокойным, пряча тревогу. Сначала он принял ее за волнение перед боем и подивился — вроде бы давно с ним такого не случалось. Потом решил, что его грызет беспокойство за оставленную кесару. И, уже когда белый султан скрылся за поворотом, понял.

Дал о себе знать странный стихийный дар, которым наградила его Рауша, не потрудившись дать понятную инструкцию. Он проявлялся спонтанно и пару раз спасал Янгу жизнь… но гораздо чаще втравливал Белого ассасина в неприятности.

— Через короткую клепсидру пошли еще одного гонца, — посоветовал он.

Калаф хассери изумленно посмотрел на него.

— Предчувствие, — пояснил Янг, — Рауша иногда говорит со мной, но своим скудным разумом я не часто постигаю смысл ее речей. Сейчас она отчего-то хочет, чтобы ты поступил именно так.

— Моему сыну грозит опасность?

— Да. — Не стал скрывать Янг. Помолчал немного и добавил. — Как и нам всем.

Стальные змеи отрядов, облаченных в железо и медь, медленно и неумолимо втягивались под гребень и вот-вот должны были начать подъем. Янг считал. В предгорьях расстояния обманчивы, и для того, чтобы добраться до заслонов хассери, построиться в боевой порядок и атаковать, понадобится время. Довольно много времени.

Но для того, чтобы привести из долины помощь, тоже нужно время — и не мало. Янг не знал, как быстро поднимаются по тревоге воины хассери, но справедливо подозревал, что ждать их раньше полудня не стоит.

Успеют или не успеют?

Если царевич доберется благополучно, и помощь не промешкает, у них есть неплохой шанс остановить ниомов на подступах к долине. Тогда шерстяные дома в безопасности. Позиция у хассери для обороны неплохая, и, даже с большими потерями, они основательно потреплют своих извечных врагов, так, что несколько лет мира будет обеспечено. Пока не вырастут новые воины.

Что поделать, воды в Хаммгане мало, и поэтому здешнюю землю принято обильно поливать кровью. А несколько лет мира — это очень хорошо.

Но если неясное предчувствие не обманывает… он может уже никогда не обнять свою русоволосую, ясноглазую жену. Хватит ли у нее благоразумия бежать, укрыться в монастыре Рауши и вернуться на родину? Или же она попробует в одиночку отвоевать трон Шариера — и сгорит в этой войне?

…Проклятый амулет! Если бы Лесс была в тягости, он смог бы убедить ее поберечься. Беременные женщины склонны прислушиваться к голосу осторожной половины своего сердца. А сейчас он мог только просить. Просить Лесс не лезть на рожон — и просить ткачиху Гобелена не обрезать ее нить.

— Отряд с красным вымпелом — стрелки, — сказал калаф, отвлекая Янга от невеселых мыслей, — самые серьезные ребята. Их наборные луки прицельно бьют на семьсот шагов, а стрела опасна даже для воина в панцире. Пробить не пробьет, но сила удара такова, что воин падает под копыта несущейся конницы. А наконечники у них в форме рыбы… Войдет в плоть — не вырвешь, или же кровью истечешь. Быстро.

— Ну, здесь особо в конную атаку не походишь, — отозвался Янг, — слишком мало места, слишком много камней. Пехота опасна, да. Но ниомы — пустынники, пехоты у них мало.

— Думаешь, Священный, у нас и в самом деле есть шанс?

— Думаю, калаф, что пора занимать позиции. Ты послал еще одного гонца?

Старик полоснул по Священному нечитаемым взглядом, но, понимая, что им движет то же стремление выжить и победить, подчинился. Подозвал еще одного воина и отдал распоряжение. На этот раз чести удостоился не царевич, а самый обычный, незнатный хассери.

Ждать пришлось долго, но пустынников это не напрягало. Они стояли спокойно, впитывая тепло солнца, белесую синеву неба, на котором в этот день не было ни облака… впрочем, так чаще всего и бывало. Впитывали сухость ветра, не несущего прохлады. Понимали, что для многих из них это — в последний раз и не хотели упустить ни мгновения.

Наконец, на пыльной дороге показался воин на огромном, черном, как ночь, коне. Без доспеха, даже без хафана, в одной нательной рубахе. Он держал в руке вымпел царя ниомов. Снять его выстрелом сейчас было легче легкого, он приближался шагом. Защищало его только древнее право: "глашатай неприкосновенен".

Сколько раз его нарушали? Не счесть. И все равно, быть глашатаем во все времена среди пустынников считалось огромной честью. За нее сражались.

— Хассери, — негромко крикнул он, подъехав почти вплотную. Сейчас его можно было разглядеть: смуглый, как и большинство ниомов. Цвет волос скрывала шамайта, но скорее всего они были черными, как и глаза. Сильное тело, большие, хваткие руки. Своим огромным конем он управлял коленями, не трогая поводьев — руки были заняты: одна — вымпелом, другая лежала на рукояти сабли.

Это тоже было по обычаю. Снять хоть на мгновение руку с оружия означало — усомниться в воинской доблести врагов. Худшего оскорбления не придумать!

— Мы пришли взять вашу долину, ваших коней и верблюдов и ваших женщин.

— По какому праву? — Калаф выступил вперед, не прячась за спинами.

— По праву сильного. — Дерзко отозвался воин.

— Право сильного нужно доказать.

— Хассери будут драться?

Калаф промолчал. Это был оскорбительный вопрос. Глашатай понял, что перегнул палку и чуть наклонил голову, извиняясь.

— Мы атакуем. Сражение будет длиться пока не погаснет последний луч солнца. Или до нашей победы. — Последняя фраза была не по обычаю, но глашатай не удержался. Сверкнул улыбкой, особенно белозубой на загорелом в бронзу лице, развернул своего черного зверя и так же вызывающе медленно поехал обратно. Не оборачиваясь, словно его вообще нисколько не беспокоило, что в этот самый миг ему в спину смотрят четыре десятка не самых криворуких лучников Хаммгана, и стрелы уже на тетивах.

Смелый. Но наглый.

— Запомнил его? — спросил Калаф у молодого воина, стоявшего по левую руку.

— Да, отец.

— Он — твой. Чем бы ни закончился бой, он из него живым выйти не должен.

— Сделаю, отец.

Калаф потянулся к поясу, отстегнул от него тонкий, как игла, кинжал-яфрут в ножнах, украшенных серебром. И протянул его Янгу.

— Прими, Священный. Будь моим братом по оружию и если мои глаза сегодня в последний раз видят солнце… не оставь мой народ.

— Сделаю, — кивнул Янг, принимая дар.

Ответного делать не стал. И братом не назвал. Никто этого и не ждал, не хватало еще одного хичина, который по закону пустыни смог бы претендовать на трон Шариера, если вдруг… Монах там, или не монах, а политик из Янга получился неплохой, осторожный.