Его невеста (СИ) - Кистяева Марина - Страница 34

— Мам…

Людмила Игнатьевна мотнула головой, по-прежнему не убирая рук от лица.

— Я согласна предстать перед судом, перед Советом, — не слыша дочь, продолжила она замогильным голосом.

Ната не удержалась и посмотрела на Федора. Тот стоял, сжав губы. Вены на висках напряглись, он точно раздался в плечах и в грудной клетке. Неужели… оборачиваться собрался? Неужели то, что он знает, видит или готов услышать, настолько шокирующее, настолько нарушающее их законы, что он едва себя сдерживает?

— Кто?..

— Некромант Басур, — мама отвела руки от лица и так же повернула голову в сторону Федора.

Ната досадливо сжала кулаки. Родная мать больше опасается гнева Федора, чем её осуждения.

И говорит о суде. Неужели она совершила преступление? Наташа открыла рот, чтобы задать вопрос и закрыла его, не сказав ни слова.

— Басур… Нашла с кем связаться, — имя некроманта Федор не сказал — выплюнул, столько презрения и ненависти было в его голосе.

— Он сам меня нашел… Когда я на сносях была.

— Здесь?

— Здесь, — Людмила Игнатьевна опустила голову.

Наташа не выдержала. Ей невыносимо было смотреть на муки матери.

— Мама, Федя, объясните же мне, наконец. Вам не кажется, что пора меня посвятить в тему?

— Натуль, прости меня, пожалуйста! Я…

— Мама, хватит заниматься самобичеванием! Тебя ещё никто не осудил! Ничего тебе не предъявил, а ты уже убиваешься!

Глухое вибрирующее рычание наполнило комнату, заставляя замолчать. Сила альфы всё-таки ощущалась и Натой. Она не била по ней, не давила, обозначилась и только.

— Я рожала тебя не здесь… не в этом мире… А за Гранью. Не только тебя, Натуль. Ещё была одна девочка. Твоя сестра… Которую я сразу отдала некроманту.

У Наташи похолодело в груди. Секунда… вторая… третья…

Она смотрела на маму, не моргая.

Мама…

Родной человек. Любимый. Та, что заботилась о ней. Что была с ней всегда.

Что рассказывала сказки.

Что провожала её на вокзал, когда она уезжала поступать. Уезжала во взрослую жизнь.

Мама-

Воздух в комнате стремительно охлаждался. Если раньше Нате было не по себе, волнение выражалось в ознобе, то после услышанного холод проник в душу. В сердце.

Людмила Игнатьевна заплакала. Сначала тихо. Одна слеза скатилась по щеке, а за ней сразу же последовали и другие. Потом слезы превратились в тихие рыдания, сотрясающие грудь.

Ната смотрела на маму, словно со стороны. И на себя тоже. Сидящую на подлокотнике, с неестественно прямой спиной.

Потом Ната встала и направилась на кухню. Ей необходимо было смочить горло. Проходя мимо Федора, она почувствовала, как он вскользь коснулся пальцами её руки. Выразил поддержку. Дал возможность прийти в себя и самой решить, что делать дальше.

На кухне она уперлась руками в столешницу.

Дышать…

И слушать. Себя и чужие эмоции.

Легко решить, сложнее сделать.

В голове стояла звенящая тишина — по-другому и не скажешь.

Значит, у неё есть сестра-близнец. Ната прикрыла глаза и задышала ещё глубже, стараясь отгородиться от всех эмоций.

Сколько раз в детстве она мечтала о том, чтобы мама родила ей сестренку. Именно сестренку. Братика Ната не хотела. Старшего ей не видать, а с младшим больше суеты, она автоматически превратилась бы в няньку. А вот с сестренкой стали бы подружками. Ната представляла, как делится с ней секретами, как они сплетничают, сидя поздними вечерами на кроватях, скрестив ноги по-турецки и обсуждая события прошедшего дня.

Потом Ната подросла и поняла, что мама не то, что рожать больше не планирует, она не заводила постоянных романов. Ни разу. Ни с кем.

Наташа искренне не понимала почему, ведь её мама красавица, на неё обращали внимание многие мужчины. Приходили в дом, оставались ночевать. И каждый раз мама расставалась с ними после непродолжительного периода времени.

Ни к кому не хотела привязываться. Она выбрала одиночество.

Почему? Из-за чувства вины или?..

Ната могла бы спросить. Но не будет. Никогда.

Говорят, между близнецами существует очень сильная незримая связь. Что же получалось? Ната в своих видениях видела не своё прошлое, не своё будущее, а сестру? А как же лес, поляна, куда её приводил Федор? Всё перемешалось. Или ей удалось совместить несовместимое?

Значит, сестра-близнец.

Девушка распахнула глаза, открыла кран с холодной водой и брызнула несколько раз себе на лицо. Ната грустно улыбнулась. Умыться бы по-человечески. В этом случае она превратится в зебру и пойдет пугать Федора непрезентабельным внешним видом. Лукавила. Федор не испугается, не сочтет её страшной. Комплексы по поводу внешности придуманы самими же девочками.

Холодные брызги помогли немного.

Ната выпрямилась и посмотрела на руки.

Не дрожат. Да и паники нет.

Она собрана, как никогда.

Наташа развернулась и снова вернулась в комнату. Ничего не изменилось за время её ухода, а Людмила Игнатьевна, как сидела, спрятав лицо в ладонях и глуша рыдания, так и продолжила. Наташа подошла к маме и присела перед ней на корточки.

— Мам, — голос всё же дрогнул.

Женщина мотнула головой.

— Мам, — Наташа попыталась отвести руки матери в стороны, но родительница оказалась не менее упрямой.

— Я не смогла… не смогла противостоять…

— Тебя никто не винит. Мам, посмотри, пожалуйста, на меня. Пожалуйста…

Наташа сама не заметила, как начала плакать. Защипало щеки, и она раздраженно провела тыльной стороной ладони по одной щеке, с легким удивлением увидев влагу.

— В тот год, когда ты родилась, Наташа, случился Прорыв, — голос Федора врезался в сознание Наты, успокаивая и забирая часть внимание на себя. Всё, что касалось истории соприкосновения двух миров, неимоверно её интересовало. — Низшие демоны устроили переворот. Они воевали между собой, других почти не затрагивая. Пришлось привлекать некромантов, чтобы остановить кровопролитие. Таким образом, некромантам дали послабление, хотя в обычной жизни они не высовываются особо.

— А что значит Прорыв?

Наташе удалось всё же отвести руки матери от лица.

Две женщины смотрели друг на друга. Ната видела всё, что испытывала мама: боль, отчаяние, дикую, ни с чем не сравнимую и ничем не заглушаемую тоску. Вот почему Людмила Игнатьевна иногда вечерами долгие часы смотрела в пустоту, приглушив свет и закутавшись в старый потертый во многих местах плед.

Плед, который был с ними всегда. Как помнила себя Ната.

— Когда нелюди несанкционированно переходят между мирами. Не только у двуликих есть Старейшины. Есть и общий, назовем его, межрасовый Совет. Они контролируют баланс, который нельзя нарушать.

Ната сильнее сжала руки матери, говоря рукопожатием, что ни она, ни Федор — никто её не осуждает. И не осудит.

— Почему Старейшины ничего не предприняли?

— Там… какой-то договор…

Наташа обернулась и посмотрела на Федора.

— Басур был одним из тех, кто урегулировал вопрос с низшими демонами, — объяснил мужчина.

— Но при чем тут ребенок? Младенец?

Если бы Наташа не видела сестру в той пещере, она бы решила, что задуманное — для жертвоприношений.

С ума сойти. Пару недель назад она жила обычной жизнью, а сейчас думает о кровавых жертвоприношениях! И в её голове возникают картинки не из фильмов, не из книг.

Из воспоминаний. Чужих. Вполне реальных.

И эти воспоминания видел другой человек.

— Не могу знать.

Ната медленно кивнула.

— Мы найдем её. Мам, ты меня слышишь?

Людмила Игнатьевна замерла. Задрожала. Сильнее сжала руки дочери.

— Обязательно найдем, — Наташа снова посмотрела на Федора.

Тот в свою очередь смотрел на неё, и с каждой долей секундой между ними образовывалась нить, что сильнее цепей. Любых клятв, обещаний. Росписей. То, что невозможно порвать.

— Найдем же?

— Даже не сомневайся.

Давно Федор не был в городе, и в этой квартире в частности. Парадокс заключался в том, что эта квартира покупалась, как их с Ариной семейное гнездо, но Арина ни разу не переступила этот порог.