Капитуляция - Джойс Бренда - Страница 6

Эвелин напомнила себе, что, по крайней мере, у неё и у Эме есть крыша над головой. Поместье продавалось с оловянным рудником, дела на котором шли не лучшим образом, но Эвелин собиралась разобраться в этом. Анри никогда не позволял ей заниматься чем-либо, кроме управления домашним хозяйством и воспитания дочери, поэтому она находилась в полном неведении относительно состояния его финансов. Но как-то она случайно услышала разговор Анри с Лораном. Из-за войны цены на большинство металлов взлетели до небес, и олово не стало исключением. Наверняка существовал какой-то способ извлечь из этого выгоду, ведь рудник был одной из причин, по которым Анри решил купить этот дом.

У Эвелин осталась лишь жалкая горстка украшений, которые можно было заложить. Золото всегда было в цене.

Эвелин медленно прошлась по спальне, которая казалась пустой, если не считать кровати на четырех столбиках, с которой она только что встала, и кушетки с бело-красной обивкой, выцветшей и потертой. Прекрасного обюссонского ковра, когда-то застилавшего деревянные полы, не было, точно так же, как столиков в стиле чиппендейл [2], дивана и восхитительного секретера красного дерева. На стене, над пространством, где когда-то стоял великолепный комод розового дерева, всё ещё висело венецианское зеркало. Эвелин остановилась перед ним и взглянула на свое отражение.

В юности её считали необычайной красавицей. У неё были почти черные волосы, яркие голубые с миндалевидным разрезом глаза с густыми темными ресницами, высокие скулы, маленький, слегка вздернутый нос, а её рот напоминал прекрасный бутон розы. Но теперь её красота потускнела, она выглядела не по годам утомленной и увядшей, словно стояла на пороге сорокалетия, а ведь в марте ей должно было исполниться всего лишь двадцать пять.

Но Эвелин совершенно не волновало, что она выглядела постаревшей, изможденной или даже больной. Этот трудный последний год опустошил её. Состояние Анри стремительно ухудшалось. Весь последний месяц муж уже не мог заботиться о себе и до самой кончины так и не поднялся с постели.

На глаза Эвелин навернулись слезы. Анри был таким элегантным, интересным мужчиной, когда они познакомились… Она и не ожидала, что привлечет его внимание! Однажды Анри посетил дом её дяди, визит французского графа вызвал необычайную суматоху. Анри влюбился в Эвелин с первого взгляда. Он был мгновенно сражен её красотой и сделал ей предложение, хотя она была всего-навсего пятнадцатилетней сиротой. Эвелин не могла припомнить, чтобы кто-нибудь относился к ней с почтением, благоговением и восхищением, которые выказывал ей Анри, — полюбить его в ответ оказалось так легко…

Как же ей не хватало Анри! Муж был её лучшим другом, её доверенным лицом, её безопасной гаванью. Отец оставил Эвелин на пороге дома её дяди сразу же после смерти матери, когда ей было пять лет. Тетя, дяди и кузины никогда не воспринимали её иначе как бедную родственницу, которую они почему-то обязаны растить. Упреки, насмешки и обиды сделали её одинокое детство и вовсе тягостным. Её одежду не шили на заказ — Эвелин носила жалкие обноски. Ей приходилось заниматься работой по дому, причем такими хозяйственными делами, которые ещё не доводилось выполнять ни одной дворянке. Тетя Энид не уставала напоминать Эвелин о том, каким непосильным бременем стала для неё племянница, и постоянно твердила о жертве, приносимой ею ради неё. По происхождению Эвелин была благородных кровей и всё же готовила еду и застилала постели, проводя в компании слуг ничуть не меньше времени, чем со своими кузинами. Она была членом семьи, и всё же ей позволяли лишь обитать на её «задворках».

Анри забрал Эвелин из этой жизни, заставив почувствовать себя истинной принцессой. Собственно говоря, он сделал её своей графиней.

Анри был старше Эвелин на двадцать четыре года, и всё же мог бы жить да жить. Эвелин пыталась убедить себя в том, что он обрел покой, причем во многих смыслах, но Анри любил её и обожал их дочь, но явно не был счастлив с тех пор, как они покинули Францию.

В этой стране он оставил друзей, родных, свой дом. Оба его сына от предыдущего брака стали жертвами революции и пали от лезвия гильотины. А ещё революция забрала жизни его брата, его племянников и племянниц, точно так же, как и многих кузенов. Эти страдания усугублял тот факт, что Анри так никогда по-настоящему и не смирился с их переездом в Великобританию, не свыкся с тем, что ему пришлось оставить свою горячо любимую страну.

С каждым днем, проведенным в Лондоне, муж всё больше ожесточался. Но, вероятно, хуже всего на него подействовал переезд в Корнуолл. Анри ненавидел Бодмин-Мур, ненавидел их дом, Розелинд. В довершение всего муж признался Эвелин, что ненавидит Британию. И не переставал оплакивать всё и всех — несметные свои потери…

Эвелин задрожала. За последние четыре года Анри сильно изменился, но она отказывалась честно признаться в этом даже себе самой. В противном случае пришлось бы констатировать: мужчина, которого она любила, давным-давно умер. Бегство из Франции опустошило его душу.

Заботы о муже и дочери в подобных обстоятельствах сами по себе были изнурительными, а когда болезнь Анри завладела им целиком, стало совсем плохо. Теперь силы Эвелин были буквально на исходе. Она задавалась вопросом, сможет ли когда-либо снова почувствовать себя молодой, сильной и красивой.

Она пристальнее вгляделась в свое отражение. В один «прекрасный» день, если оловянный рудник не начнет приносить прибыль, ей будет не на что кормить и одевать свою дочь. И она ни за что не должна допустить такой исход…

Эвелин горько вздохнула. Месяц назад, когда стало ясно, что конец Анри близок, муж сообщил ей: он зарыл кругленькую сумму в золотых слитках на заднем дворе их дома в Нанте. Поначалу Эвелин восприняла его слова скептически. Но муж продолжал настаивать, вплоть до мельчайших деталей описывая место, где спрятал состояние. И она поверила ему.

Если бы Эвелин рискнула, во Франции их с Эме ждало бы богатство. И это состояние принадлежало её дочери по праву рождения. Это было будущее Эме. Эвелин ни за что не оставила бы свою дочь без средств к существованию, подобно тому как поступил с ней самой родной отец.

Эвелин уже не обратила внимания на очередной пронзивший сердце укол острой боли. Она должна была сделать для Эме всё, что в её силах. Но как же она могла вернуть богатство в семью? Каким образом могла отправиться во Францию, чтобы забрать золото? Ей потребуется сопровождающий, защитник — кто-то, кому она могла бы доверять.

К кому же Эвелин следовало обратиться, кого стоило выбрать в качестве спутника? Кому она могла бы доверять?

Эвелин уставилась на зеркало, словно оно могло дать ответ на этот вопрос. До неё по-прежнему долетали отголоски беседы её гостей из гостиной снизу. Утомленная и убитая горем, Эвелин решила, что не будет искать никаких ответов сегодня вечером. И всё же она почти не сомневалась в том, что знает этот ответ, что он здесь, прямо перед ней; она просто не может увидеть его.

И стоило ей отвернуться от собственного отражения, как кто-то тихо постучал в дверь. Эвелин подошла к спящей дочери, поцеловала её, укрыла одеялом и направилась к двери.

В коридоре, сгорая от беспокойства, ждал Лоран. Это был худой темноволосый человек с черными глазами, которые расширились при виде неё.

— Боже мой! Я уже было подумал, что вы собираетесь проигнорировать своих гостей. Все гадают, куда вы пропали, графиня, и собираются уезжать!

— Я заснула, — тихо объяснила Эвелин.

— Вы утомлены донельзя, это очевидно. Тем не менее, вы должны поприветствовать каждого из гостей, пока они не уехали. — Лоран покачал головой. — Черный цвет — слишком строгий, графиня, вам следует носить серый. Думаю, я просто сожгу это платье!

— Вы не сожжете это платье: оно слишком дорого стоит, — ответила Эвелин, тихо закрывая дверь и отводя Лорана подальше от комнаты. — Пожалуйста, найдите Бетт и пришлите её наверх, посидеть с Эме, — попросила Эвелин, когда они направились по коридору. — Мне не хотелось бы, чтобы она проснулась одна, сейчас, когда её отца только что похоронили.