Дети Исана (СИ) - Кхампхун Бунтхави - Страница 24

— Мы с мамой только что из леса пришли. Она дала мне риса и отправила сюда помочь, — сказал Тян Ди, отдавая корзинку матери Куна.

Та вместе с Кам Конг все еще отжимала муку, хотя с обеих уже сошло семь потов. Тит Хат принес чашку с кокосовыми сливками и отдал матери Куна, сказав, что подсаливать необязательно: после отжимания мякоти на его руках оставался солоноватый привкус. Мать ничего не ответила, переложила муку с подноса в глубокую сковородку и поставила на очаг. Кам Конг принесла сахар и дала попробовать Куну и его сестренкам по щепотке. На вкус сахар казался слаще того, что они когда-то покупали в китайском магазине.

— Что это за сахар?

— Тростниковый, — ответила Кам Конг.

Сковорода нагревалась, и мучная масса начала булькать. Женщины взяли деревянные лопатки и стали помешивать готовящееся кушанье. Когда бульканье усилилось, мать посоветовала Кам Конг помешивать активнее.

— И сколько еще нужно мешать? — спросил Кун, изводясь ожиданием.

— Пока не загустеет, а тогда уже переложить на поднос. Лучше остудить, но можно и горячей есть…

— Остудить и дать хорошенько загустеть — так вкуснее! Слышишь, Исун? Смотри и запоминай: готовить эту сладость очень просто, — говорила Кам Конг, но девочка лишь молча и жадно смотрела на кокосовую сгущенку.

— Эй, дружище, чего ты там делаешь? Что притих, как у вьетнамца на похоронах?[81] — окликнул с крыши Тит Тюн.

— Гекконов готовлю, — отозвался Тит Хат.

Кун пошел посмотреть. Недалеко от курятника Тит Хат, постукивая ножом, рубил добычу.

— Надо нарубить помельче, чтобы суп казался гуще.

Солнце палило прямо над головой. Окончив работу, отец и Тит Тюн спрыгнули в дом и отерли руками пот с лиц, а затем переставили лестницу и спустились на землю. Отец взял Куна за руку и они пошли к маме, которая выкладывала готовую сгущенку на поднос.

— Закончили, пап?

— Осталось совсем чуть-чуть. Надо поплотнее забить травой по коньковой балке и сверху бамбуковым желобом заткнуть, а еще закрепить дощечками, чтобы пыль через щели не проникала в дом.

— А что такое коньковая балка?

— Это верхняя перекладина, от которой сбегают два ската крыши, — объяснил отец.

Тем временем женщины уже расставили подносы с едой. Отец позвал всех к столу и сказал, что мыть руки необязательно, — воды все равно нет. Все расселись поближе к подносам.

— Угощайтесь! Только не налегайте, а то суп с гекконом это нынче деликатес! — захихикал Тит Хат.

— Если захочешь выпить, то приходи вечерком, — сказал отец Куна.

— Уй! Я могу и у вьетнамцев угоститься.

Тит Хат обмакнул шарик риса в суп и отправил в рот. Мать указала Исун на тарелки с не очень острой едой. Кам Конг ела то же самое, что и девочки. Кун ел с небывалым аппетитом, потому что лап из падэка и суп из консервированной рыбы ему уже порядком надоели. Мальчик все поглядывал на перестланную крышу и радовался ее виду.

Когда с основными блюдами покончили, перешли к сгущенке. Мать сказала, что если Кун не наелся, он может заглянуть в туесок, что она утром носила монаху Кену: вдруг там что-то осталось? Мальчик перевел разговор на другую тему. Ему не хотелось вспоминать про строгого монаха или носить ему в этот радостный день угощения.

— Я не понесу суп из геккона монаху Кену, у меня слишком много грехов. Да и если ему подобное принести, он все равно выплеснет. Грех монахам мясо есть, им только одним рисом и питаться… — сказал Тит Хат.

Наевшись, мужчины закурили. Табачный дым окутывал собравшихся со всех сторон, стали раздаваться взрывы хохота. Тит Тюн подсел к своему приятелю и принялся расспрашивать: — Ну как ты съездил в округ со старостой? Неужели не ходил к гостиничным бабам?

— Да я ж уже поклялся, чтоб черт меня съел! — громко ответил Тит Хат.

Тит Тюн повалил приятеля на спину и засунул ему в ноздрю указательный палец. Тот зачихал.

— Ты наврал! Дух Поп сожрет тебя! — вскрикнул Тит Тюн, поднимая свой указательный палец со следами сажи и крутя им в разные стороны. Тит Хат побледнел.

— Это следы дыма от керосиновых светильников, что всю ночь горят на тумбочках возле кроватей гостиничных барышень. Я видел такие, когда ходил к ним! Потом в носу копоть остается…

— Хы… Ну ты даешь! — ответил Тит Хате растерянным видом.

В день, когда отец Куна вместе с Тит Тюном перестилали крышу, мать Куна все время улыбалась, а его сестренки весело играли с собаками. У Бун Лай под носом и возле рта остались разводы сгущенки. Тит Хат сидел, курил и беседовал с Исун.

— Этой ночью потютюкаешь гекконам?

Исун обрадовалась, что Тит Хат хочет заманить в дом «еду».

Мать и Кам Конг пошли отмывать грязные тарелки. На дне ведер с желто-мутной водой отложилась грязь. Мать сказала, что такую воду пить нельзя, иначе грязь осядет в животе и превратится в камушки, а потом по малой нужде не сходишь. Тян Ди выслушал ее, а затем заявил:

— Когда я ходил на поле, пил там примерно такую же воду, и никаких камней у меня нет.

— Да потому что ты во всем молодец! — похвалила его Кам Конг, отчего Тян Ди так заулыбался, что на щеках показались ямочки.

Друзья отца Куна во главе с Кемом засобирались домой. Отец достал куски кремня и роздал мужчинам по штуке. Тит Хат особенно обрадовался подарку. В китайском и вьетнамском магазинах кремень продавался некачественный — искру не дает, только крошится.

Отец принес кремни из деревни тети Плой, когда ходил туда за бамбуком. Все куски различались по форме, но не превышали размером указательный палец. На сколах виднелись белые, красные и голубые вкрапления.

Кун знал, как высекать искру, он когда-то даже проделывал это сам. В короткое бамбуковое колено набивался растительный пух, используемый как трут. Туда же вставлялся кремень. Кресалом размером с палец пару раз чиркали по кремню, чтобы трут затлел. Если требовалось затушить огонь, колено закрывали небольшой затычкой. В просторечье кремень назывался «пок-пок» из-за звуков, раздающихся при ударе о металл. В качестве кресала годился любой твердый металл. Отец Куна пользовался кресалом из старого напильника, который ему сделал на заказ один мастер, — оно давало щедрый сноп искр.

Когда мужчины уже прощались, подошла вьетнамка с одной из своих дочерей, державшей корзину с товарами.

— Что так быстро вернулась? Или женихи начали приставать к вашей дочурке Ван Дам? — спросил Тит Хат.

— Она некрасивая, никому не нравится, — ответила с акцентом вьетнамка и поставила товары на землю.

— Врет. Та девица — настоящая красавица. Груди словно крышечки для кувшина с падэком, — шепнул Тян Ди на ухо Куну, озорно улыбнувшись.

— Если небеса пошлют зятя, то хотелось бы лаосца, — поделилась вьетнамка[82].

— Не верится что-то. Сколько живу — ни разу не видел лаосца, который бы с вьетнамкой сошелся! — громко заметил Кем.

— Не видели — увидите! Хочу зятя при деньгах. Побогаче, чем китаец У, — добавила она.

— Значит, получите кучу денег и увезете все к себе? — спросил Кем.

— Так ведь второй сын китайца У и ее дочурка Ван Дам — ровесники, — подмигнул Мек.

— Точно! Если их поженить, здорово выйдет! — выпалил Тян Ди, засмеялся и дал деру.

— Пришли бы пораньше, попробовали бы суп из геккона, — сказал Тит Хат.

— Ух ты! Никогда не пробовала… — ответила вьетнамка.

— Ну еще бы… Это не собачатина, — поддел ее Кем.

Вьетнамка расхохоталась. Она указала на корзину с товарами, где лежала квашеная рыба из Рой Эта, иглы для шитья, краситель для одежды, известь и бетель, табак из Нонгкхая[83] и гранулы из лекарственных растений для ослабленных рожениц, которым невмоготу находиться у огня[84].