Дети Исана (СИ) - Кхампхун Бунтхави - Страница 25

— Когда моя женушка родила, я ее кормил только рисом с солью. Через пять дней она уже вовсю на бугор ходила… — вставил Кем.

Его жена Буа Си купила табак, а мать Куна ничего не взяла.

В тот вечер Кун, Тян Ди и их родители все вместе пошли на собрание в дом старосты. Мальчиков первый раз взяли на такое мероприятие. Дом старосты с деревянной крышей и четырехугольными сваями значительно превышал размером дома обоих ребят. Перегородка из темной крапчатой древесины разделяла внутреннее помещение на две комнаты. В доме горели три светильника, дым от которых расплывался повсюду черной поволокой. На стенах висели фотографии, а возле двери — ружье. Когда все расселись и старшие заговорили, ребята ощутили запах навоза, проникавший в дом из-под пола.

Этот запах напомнил Куну их буйвола по кличке Плакса. Его так звали, потому что у него постоянно гноились глаза. Когда они раньше работали в поле, отец тянул буйвола, а Кун сидел у животного на спине. В отличие от сородичей, их буйвол обычно не фыркал и не ревел при виде телок. Сейчас о нем остались только воспоминания, отец передал его два года назад тому самому младшему офицеру полиции, перегонявшему скот через Корат.

Разговоры велись об одном и том же: нет дождя, продукты заканчиваются… Кто-то рассказал, что жители, недавно уехавшие из их деревни, хорошо обустроились на новом месте и каждый день вылавливают крупную рыбу.

— Это правильно. У кого уже нет сил терпеть, можно поехать вслед за ними. Иногда у нас даже школа закрывается на несколько месяцев, потому что многие на время уезжают из деревни, — сказал староста.

В доме уже собралось много людей, но народ все подходил. Староста объявил, что каких-то важных новостей нет, так что разговор пойдет о насущном, ведь давно не виделись, не собирались… Висевшую на стене дома бамбуковую колотушку три года почти не использовали[85]. В другой деревне ее бы уже несколько раз сменили. Староста рассказал, что к ним пожаловали представители народа кула[86] — мастера татуировки, как это уже случалось в прежние годы.

— Три человека нашли временное прибежище в храме. Если кто-то хочет сделать татуировку, то может пойти познакомиться. Если не поладим с ними, они переберутся в другое место… А вдруг придут воры грабить наш скот?.. Где найти смельчаков, которые смогут защитить деревню?..

— Это тот ачарья, у которого старик Ка делал татуировку? — спросил кто-то.

— Нет же! Его ачарья далеко, в Луанг Прабанге.

— А это дорого?

— Столько же, сколько и раньше: за ногу — шесть салынгов[87], если обе ноги — три бата.

— Прямо от колена до бедра набивают или как?

— Именно так. Если от талии до груди или прямо до шеи, то три бата, — ответил староста.

— А если делать на спине?..

— Тоже три бата.

— А если только маленькую птичку нарисовать на щеке или букву «кхонг»[88] где-нибудь на голени, то как?..

— Уй! Что вы пристали ко мне со своими вопросами?! Пойдите расспросите их сами, — начал злиться староста.

Кун заметил, что у отца участилось дыхание. Разговор о татуировках напомнил отцу о дедушке… Бедный дедушка… Столько сил он потратил, пока добрался до Бангкока, а в конце пути его ждало такое жестокое разочарование… Кун подвинулся поближе к отцу и спросил, не пора ли им возвращаться домой.

Следующей темой, которую следовало обсудить, был вопрос, что делать с юношей по имени Кхун, одним из тех, кого недавно признали негодным к военной службе. Яй Син, владелец сладкого тамариндового дерева, растущего близ храма, неоднократно просил старосту вмешаться и пресечь приставания парня к его дочери Мэу, когда та ходила за водой. Но вчера, когда Мэу загоняла буйвола в стадо, юнец распустил руки. Это переполнило чашу терпения.

— Здесь этот Кхун? — осведомился староста.

— Нет, вместо него я, его отец, — привлек к себе внимание какой-то мужчина, на вид — ровесник отца Куна. — Ну и что?.. Ну, не глянулся он девушке… Я велю ему, чтобы не лез!

— А чем Кхун плох, объясните? Работать же может… — вдруг встрял шаман.

Тут в разговор вмешался Тит Хат. Кун уяснил для себя из обсуждения только то, что девушки в деревне считают Кхуна дурачком. Бывает, молодежь вечерами стоит и разговаривает, а он швырнет в их сторону кусок навоза и убежит. Иногда караулит по ночам девушек, что выходят по малой нужде, подставляя исподтишка пальмовый лист под струю мочи…

— Вот-вот. Он и дочери моей тоже как-то пальмовый лист пытался подложить, — подхватил отец Мэу…

Отец Кхуна дал слово перевоспитать сына. На том заседание и закончилось.

— Когда вырасту, можно мне сделать себе татуировку? — спросил Кун отца, когда они вернулись домой.

— Делай, если захочешь. Татуировка добавляет храбрости сердцу, с ней не страшен ни зной, ни холод, ни злодей. Ежели, конечно, сам не лезешь на рожон. Я тоже когда-то делал себе татуировку на макушке, только прозрачной краской[89]. Мог бы и цветную сделать, но тогда я приходил с твоей матерью, а после не подвернулось случая.

На следующий день Кун предложил Тян Ди пойти в школу пораньше, до начала занятий, потому что беспокоился, что кула могут уехать из деревни, и они их не застанут. Монахи ушли на сборы подаяния, и мальчики отправились прямиком в кельи, где жили послушники.

Войдя, они встали на носочки, любопытствуя, что происходит внутри. Там они заметили сельского парикмахера Тит Тямпа, бедокура Кхуна, по которому вчера прошлись на собрании, и еще одного человека, который, видимо, ждал своей очереди. Парикмахер спросил, не его ли ребята ищут, но они ответили, что пришли посмотреть на кула.

— Подходите поближе, мы детей не едим, — сказал самый старший из них.

— Мы такие же лао, как и вы, — добавил другой.

Тян Ди потянул приятеля за рукав и сел поближе к парикмахеру.

Мужчины народности кула отличались смуглой кожей с красноватым оттенком, высоким ростом и крупным телосложением: длинные руки и ноги, вытянутые лица, уши, носы. Голую грудь каждого покрывала обильная растительность, у одного из них волосы под мышками выросли аж на два кыпа. А если распустить их прически в форме пучков, собранных на макушках и закрепленных заколками, то волосы наверняка достали бы до плеч. Кула носили одинаковые темные саронги без рисунка. В мочках ушей у двоих зияли дыры, в которые свободно прошла бы пара пальцев. У того, что помоложе, с уха свисала серьга крупнее сатанга.

Кун рассматривал три трезубца, что стояли возле стены. Самый старый из мастеров спросил мальчика:

— Что, никогда не видел кула?

— Ага. А зачем у вас дырки в ушах? — спросил Тян Ди.

— Можно что угодно вставить — и курительную трубку, и деньги… Женщинам это нравится.

— А жены у вас есть? Они такие же высокие, как вы? — выпалил следующий вопрос любопытный Тян Ди.

— Да, но вон тот еще не успел жениться, — ответил мастер, указав на самого молодого из кула.

— А что вы едите, что вы такие большие? — продолжал Тян Ди.

— Свинину, рыбу, а еще лекарства, придающие силу и мощь.

— А как много сил это дает? — спросил мальчик, усевшись в позу лотоса.

— Столько, что можно буйвола с ног сбить. Если вор придет грабить, то возьмем его за ноги и шлепнем оземь, как лягушку.

Тян Ди притих, а отвечавший ему мужчина указал на бутылки черного цвета, рассказав, что в одной из них мазь, которую надо втирать после нанесения татуировки. Еще в одной хранилось лекарство на основе желчи питона, в другой — жир питона, в третьей — сажа, а еще у кула имелись пузырьки с различными лекарственными настоями и эликсирами.

— А можно для татуировки использовать чернила из китайского магазина? — поинтересовался парикмахер.